 |
| ИА «Белые воины» | Сергей Фомин | 30.05.2005 |
29 октября 1876 года был выход из дворца с Красного крыльца в Успенский собор. Затем снова дворец. Принимая от московского городского головы хлеб-соль, Государь громким голосом заговорил…
Его слова и реакция на них собравшихся тысяч москвичей были по своему существу спором о войне и мире, о будущем России. Пока еще только спором…
«Я знаю, — сказал Император, — что вся Россия вместе со Мною принимает живейшее участие в страданиях нашей братии по вере и по происхождению; но для Меня истинные интересы России дороже всего, и Я желал бы до крайности щадить дорогую русскую кровь.
Вот почему Я старался и продолжаю стараться достигнуть мирным путем действительного улучшения быта всех христиан, населяющих Балканский полуостров. На днях должны начаться совещания в Константинополе между представителями шести великих держав для определения мирных условий.
Желаю весьма, чтобы мы могли прийти к общему соглашению. Если же оно не состоится и Я увижу, что мы не добьемся таких гарантий, которые обеспечивали бы исполнение того, что мы вправе требовать от Порты, то Я имею твердое намерение действовать самостоятельно и уверен, что в таком случае вся Россия отзовется на Мой призыв, когда Я сочту нужным и честь России того потребует".
Государь Свою речь еще не закончил, но в ответ на последние слова «в залах грянуло „ура“, но такое, что даже страшно стало; буквально задрожал пол, задрожали стекла».
Император поднял руку — и всё смолкло. Тогда были сказаны заключительные слова: «Я уверен также, что Москва, как всегда, подаст в том пример. Да поможет нам Бог исполнить наше святое призвание».
«Тогда „ура“ грянуло еще сильнее, еще страшнее. По лицу Императрицы покатились слезы… Многие плакали… […] На улице целовались»[1].
Получивший телеграмму с этими словами Императора для напечатания в «Правительственном вестнике» министр внутренних дел Российской Империи А. Е. Тимашев не поверил своим глазам, заявив: «Не может быть, чтобы Государь это сказал, это переврано…»
1 ноября объявили мобилизацию войск Киевского, Одесского и Харьковского военных округов. Гвардию решили пока не трогать.
В начале зимы 1876 года назначенный Главнокомандующим брат Царя[2], Великий Князь Николай Николаевич направился к южным рубежам России, в Кишинев, устраивать там свою главную квартиру. Вскоре, в наступившем 1877 году он стал именоваться уже Главнокомандующим действующей армией. Под ружье было поставлено около полумиллиона человек.
На коллективное предложение шести держав 19 марта 1877 года о решении конфликта мирным путем, как и на русскую циркулярную ноту от 19 января, Порта ответила отказом.
Война была объявлена 12 апреля 1877 года. В тот день в Кишиневе на Скаковом поле в присутствии Государя архиепископ Павел зачитал Манифест.
«Один единственный кабинет, — писал французский историк дипломатических отношений, — запротестовал против объявления Россией войны. Это было лондонское правительство. […] По распоряжению Биконсфильда английский флот, незадолго перед тем покинувший Безику, вернулся туда на якорную стоянку».
Вскоре после заключения военной конвенции с Румынией (4 апреля), обезпечивавшей свободный проход Русской армии по ее территории, она, в день объявления войны, переправилась через Прут и остановилась на Дунае.
«…Знаем… что Государь собирается ехать в Молдовлахию, напутствовал Державного Вождя и Его Боголюбивое славное русское воинство святитель Феофан Затворник. — Благослови Господи путь Его! Насилу дождали… Ибо это значит, что дорога войску углажена за Дунаем. Марш! Марш! Бог в помощь! — други наши солдатики!..
[…] Нам необходимо взять в свои руки вход в Босфор со стороны Черного моря. А то всякая дрянь… мало-мало размолвка, врывается со своими кораблями и грызет наши окраины".
В поход вышел вернувшийся к тому времени из Белграда двоюродный брат Федора Артуровича подполковник Генерального штаба граф Федор Эдуардович Келлер, состоявший штаб-офицером для поручений при штабе XI армейского корпуса. Служил он впоследствии под началом генерала М.Д. Скобелева, заменив раненого начальника штаба генерала А.Н. Куропаткина. С Михаилом Дмитриевичем он был в весьма коротких отношениях благодаря тому, что оба они начинали службу в Кавалергардском полку. Естественными преградами для Русской армии был широко разлившийся (около трех верст в ширину) в тот год Дунай, защищавшийся крепостями (Калафатом, Раховым, Никополем, Рущуком, Туртукаем, Силистрией), гористый высокий турецкий берег и наш — ровный и низкий, делавший русские позиции видными как на ладони и оттого легко уязвимыми. Немало хлопот доставляли и ходившие вверх и вниз по течению 20 турецких броненосцев. Предстояло дождаться, когда вода хоть немного спадет, построив за это время средства переправы и прекратить или хотя бы нарушить движение турецких военных судов по Дунаю.
В эти дни совершил свой подвиг мичман Гвардейского экипажа Константин Дмитриевич Нилов (1856−1919), будущий флаг-капитан Его Величества, адмирал, личный и преданнейший друг Царя-Мученика Николая Александровича, насильно с ним разлученный в 1917 году и убитый большевикам. Тогда, в начале июня 1877 года только что произведенный в первый офицерский чин, К.Д. Нилов, командовавший тремя маленькими паровыми катерами, атаковал среди белого дня хорошо вооруженную турецкую броненосную канонерскую лодку «Подгорицу», командовал которой английский офицер. Под градом ружейно-пушечного огня подойдя к самому борту ощетинившегося минами судна, мичман Нилов хладнокровно расстрелял из револьвера англичанина. Впоследствии стало известно, что лишившаяся командира судовая команда в страхе разбежалась. «Безстрашие моряков невообразимое, неимоверное и неслыханное», — писал в донесении Императору Главнокомандующий. Государь наградил отважного офицера орденом Св. Георгия IV степени.
Следует подчеркнуть, что английский офицер на судовом мостике турецкого корабля явление не единичное и не случайное. Об активной английской помощи туркам свидетельствовали сообщения русских газет, для вящей объективности, как правило, ссылавшихся на сообщения иностранных средств массовой информации:
«Всеми работами [вокруг Рущука на Дунае] руководят два английских инженера, препротивные фигуры […] В белых фуражках, в каких-то бархатных коротких курточках, с сигарами в зубах, они целый день рыскают по окрестностям, верхом на горячих местных лошадках и беспощадно хлещут гуттаперчевыми хлыстами заленившихся солдат-рабочих; восемь раз счетом я натыкался на красивое зрелище подобной гуманной расправы…»
«Из Константинополя телеграфируют в „Международное Телеграфное Агентство“ от 30 апреля (12 мая): „Уже несколько дней как три английских офицера интендантского ведомства деятельно собирают справки относительно подробностей, касающихся провианта и мест, удобных для его хранения. Они ежедневно имеют совещания с сераскиром и, по-видимому, довольны полученными ими сведениями. Английский посол г-н Лейярд употребляет все усилия, чтоб оживить настроение Порты, обещая в частных беседах с турецкими министрами, что Англия впоследствии, в последних числах июня (по новому стилю), окажет Турции помощь“».
«В „Новое время“ телеграфируют из Константинополя от 6 мая, что здесь ждут прибытия в июне английского корпуса, наехало много английских офицеров, которые снимают помещения для оккупационного корпуса».
«Укрепления самого Ардагана слабы и не могли бы представить особых затруднений разрушительному действию артиллерии; но в последнее время оборона его была усилена постройкой отдельных фортов и батарей, в планировке которых принимали участие английские инженеры».
«В Константинополь ежедневно прибывает множество английских офицеров; оборонительные работы производятся в обширных размерах; реквизируются лошади, рабочие и деньги».
«Судя по чрезвычайному накоплению госпитальных средств, Англия приготовляется к сухопутной демонстрации».
«В „Новое время“ пишут из Константинополя, от 22 мая, что генерал Кемпбалл находится в Эрзеруме; девятнадцать английских офицеров, возвратившихся из Малой Азии, отправились на болгарские пункты, которым наиболее угрожает опасность».
«По словам „Neue Freise Presse“, Россия протестовала против образа действий английского уполномоченного при турецкой азиатской армии, который всеми силами старается помогать турецким операциям».
«„С. Петербургские ведомости“ сообщают, что английский офицер, руководивший действиями турецких войск в битве у Зейдекана [близ Карса], ранен».
Об этом же распевали русские солдаты в песнях, сложенных за Дунаем:
Эх, вы, турки, ротозеи,
Где-ж вам с нами воевать —
Ваша тетка-англичанка
Вам забыла хлеба дать.
Разумеется поддержка турок англичанами проистекала вовсе не из их особенной любви к последним. Еще накануне Крымской войны, в 1853 году английский премьер-министр лорд Г. Пальмерстон вполне определенно заявил: «Мы поддерживаем Турцию для нашего собственного дела и во имя наших собственных интересов».
В 1877 году Дизраэли получил чрезвычайный кредит, призвал запасных и сосредоточил войска на Мальте (до семи тысяч индийских солдат).
Вся Англия распевала ставшую чрезвычайно модной песенку, представляющую из себя популярное изложение политики Дизраэли:
Мы не хотим войны, но если нас заставят, черт возьми,
У нас есть корабли, есть воины и денег вдоволь,
Мы били медведя раньше, и пока останемся истинными британцами,
Русские не получат Константинополь.
В июне 1877 году Британия заключила с Турцией секретное соглашение, в котором выразила готовность оказать помощь против агрессии со стороны третьих держав (т.е. фактически против России).
Следует отметить, что во внешней политике Великобритании, наряду с традиционными антирусскими настроениями, большую роль, несомненно, играли также личные чувства Английской королевы Виктории. Историки уже давно заметили, что они осложнились у нее «давним оскорбленным женским чувством». Весной 1839 года Лондон посетил «Первый жених Европы», Наследник Цесаревич Александр Николаевич. В те дни незамужняя королева признавалась: «Я совсем влюблена в Великого Князя, он милый, прекрасный молодой человек…» Цесаревич, по свидетельству современников, также не скрывал от окружавших своих взглядов на королеву, вряд ли слишком отличавшихся от вот этой записи в его личном дневнике: «Она очень мала ростом, талия нехороша, лицом же дурна, но мило разговаривает».
С тех пор «все, что было связано с Россией, неизменно вызывало у Виктории стойкую антипатию». Во время Крымской войны 1854−1855 годов королева «своими высказываниями и действиями подогревала шовинистическую истерию. Во время войны она на своей яхте проводила военную эскадру до „последнего маяка“, показав всему миру, что война с Россией не только война Британии, но и ее личная война».
Могло ли смягчиться сердце той, которая «выносила свои заключения раз и навсегда», когда на Русский Престол взошел Тот, Кто когда-то отверг ее?.. Как бы то ни было, известны требования Английской королевы с началом Русско-турецкой войны 1877−1878 годов от правительства «решительных шагов» по отношению к Российской Империи. Миролюбиво настроенным некоторым членам кабинета она пригрозила скорее «сложить с себя корону», чем «терпеть оскорбительное поведение русских». Отличавшиеся некоторой сдержанностью министры вынуждены были уйти в отставку. Кабинет же стал по сути «сплоченным единым фронтом против общего врага» — русских.
Не остался в долгу и Государь. На военном совете 26 октября он заявил собравшимся генералам: «Должен сообщить, что Я только что получил письмо от королевы Виктории; она предлагает Мне свое посредничество между султаном и мною для начала мирных переговоров, но ставит условием, чтобы наша армия до начала переговоров ушла за Дунай, в Румынию»; «Какова стерва», — закончил Свою речь Государь…"[3]
Форсирование Русской армией Дуная было тщательно подготовлено. Дезинформацией, ложными демонстрациями и маскировкой противника вполне удалось ввести в заблуждение. Накануне переправы русская артиллерия вела интенсивный огонь на широком фронте.
В ночь на 15 июня части 14-й пехотной дивизии генерал-майора М.И. Драгомирова, входившие в состав VI армейского корпуса генерала Ф.Ф. Радецкого, в полной тишине вышли к дунайскому берегу у Зимницы против Систова и затаились. В два часа ночи от нашего берега оттолкнулась первая лодка. Войска были одеты в черные зимние мундиры. Лишь у одного не имевшего определенного назначения генерал-майора М.Д. Скобелева, шедшего охотником, был белый китель, за который он в этой кампании и получит в народе прозвание Белого генерала.
В семьдесят седьмом году
Было в ночь одну темну.
Переправляющиеся были замечены турками слишком поздно. Умело стреляла русская артиллерия, безстрашно действовала пехота. К исходу дня всё было кончено. Военная наука, в лице западных военных теоретиков, предрекавших, что форсирование такой крупной военной преграды обойдется-де не менее чем в 20−30 тысяч человек убитыми, была в очередной раз посрамлена мужеством русского солдата и умением русских генералов и офицеров: потери нашей армии были ничтожны — 748 убитых, утонувших и раненых при двух потонувших орудиях.
16 июня поутру через Дунай переправился Главнокомандующий, Великий Князь Николай Николаевич со своим штабом:
Не туман с моря поднялся, Три дня кряду сильный дождик шел — Князь Великий переправлялся через Дунай он с войском шел. Он шел с крестом-молитвой, Чтоб турок победить, Чтоб турок победить, Всех болгар освободить.
В лодке вместе с отцом был его сын — Великий Князь Николай Николаевич Младший. На картине Н.Д. Дмитриева-Оренбургского (ГРМ), запечатлевшего этот момент, лодку осеняет личный Великокняжеский значок, тот самый, с которым Главнокомандующий на яхте «Ливадия» приплыл впоследствии в Константинополь подписать 3 марта 1878 г. мир с султаном: белое полотнище с голубым восьмиконечным православным крестом и надписью на ленте под ним: «С нами Бог», вышитой металлическими нитямиСХ1у. В декабре 1999 г. правнук Августейшего владельца передал этот значок в Эрмитаж на вечное хранение0™.
В полдень 16 июня к переправе подъехал Император Александр II со Свитой. На том берегу был хорошо виден Систов — небольшой город с православным собором. Все это теперь было уже нашим. Переправившегося Государя встретил Его брат Главнокомандующий Великий Князь со своей свитой.
22 июня Передовой отряд под командованием ген. И. В. Гурко выступил для овладения Балканскими проходами. 25-го он вступил в древнюю болгарскую столицу Тырново. На левом фланге Рущукский отряд Наследника Цесаревича Александра Александровича вышел на реку Янтру. 3 июля IX армейский корпус генерал-лейтенанта барона Н. П. Криденера начал штурм Никополя. На следующий день турецкий гарнизон крепости выкинул белый флаг. В плен сдалось около 7 000 турок, два паши и 105 офицеров. Турецкая армия была разрезана пополам.
Уж ты степь ли, наша степь, степь наша широкая! Широко, долго, степь, ты протянулася, Пролегла по степи болъша дороженька, По этой дороженьке никто не прохаживал, Никто следику не прокладывал…
Не в чистом поле снежки забелелися,
Не алы цветы заалелися —
Забелелося тело белое,
Заалелася кровь алая.
Тем временем генерал И.В. Гурко подошел к Шипкинскому горному перевалу. Фактически без боя турки 7 июля сдали прекрасную позицию, бросив на перевале всю свою артиллерию. В плен сдалось до 400 человек. Отряд Гурко овладел двумя важнейшими дорогами, которые вели вниз, в Румелию, к Филиппополю и долине реки Марицы.
Все это было достигнуто всего за три недели. Европа была ошеломлена. Дизраэли бесновался.
Из захваченного Никополя в Главную квартиру были доставлены взятые в бою семь турецких знамен и пленные паши. К сожалению, тогда никто из окружавших Государя генералов не проникся важностью совета сопровождавшего трофеи Свиты Его Величества генерала И.Н. Толстого озаботиться быстрейшим занятием свободной тогда Плевны (название это в высших военных кругах в те дни прозвучало едва ли не впервые). К сожалению, на этот дельный совет тогда никто не обратил должного внимания, как и на географическое (важный узел путей сообщения) и стратегическое (угрожающее фланговое положение и близость к переправе через Дунай) положение этого пункта. А через несколько дней, 4 июля, Плевна, по повелению не на шутку встревоженного султана Абдул-Гамида, была занята Осман-пашою, стоявшим незадолго до этого у Видина. Без единого выстрела. Будущие кровавые ужасы для русских и румынских войск, таким образом, были предрешены, что еще раз доказывает, что незначительные с виду причины приводят часто к большим последствиям.
[1] Так же как — позволим себе напомнить — ранее, в 1801 году, после убийства Императора Павла I; позднее, в 1916 году, после убийства Царского Друга Г. Е. Распутина, и, наконец, в феврале-марте 1917 года, после клятвопреступного бунта.
[2] В войне приняли участие все пять Царских сыновей: Великие Князья Александр Александрович, Владимир Александрович, Алексей Александрович, Сергей Александрович и Павел Александрович. А также Великие Князья Михаил Николаевич, Константин Константинович и Николай Михайлович, герцоги Николай Максимилианович и Евгений Максимилианович Лейхтенбергские, принцы Александр Петрович и Константин Петрович Ольденбургские. Смертью храбрых пал герцог Сергей Максимилианович Лейхтенбергский. Сам Государь был со Своей армией вплоть до падения Плевны.
[3] При этом невольно вспоминается послание Царя Иоанна Грозного к Английской королеве Елизавете от 24 октября 1570 году: «Ажио у тебя мимо тебя люди владеют, и не токмо люди, но мужики торговые […] А ты пребывает в своем девическом чину, как есть пошлая девица» (Памятники литературы древней Руси. Втор, пол. XVI в. М., 1986. С. 114).
|
|
