 |
| Вера-Эском | Владимир Григорян, Павел Баранов | 04.02.2005 |
О Павле я узнал от знакомых, которые с удовольствием рассказали о необычном экскурсоводе Петропавловки. Он совершенно не скрывал перед гостями города ни своей веры, ни монархических убеждений, что не всем было, конечно, по нраву. Но коли пришли к могилам русских императоров, извольте видеть, что память о них и верность им не умерли.
Руководство музея было, конечно, недовольно. Это можно понять: разные люди приходят в крепость. Кто-то из них Россию вообще на дух не переносит. Пришел послушать, как революционеров в каменных мешках морили, а тут такое. В разгар экскурсии Павел мог остановиться и потребовать, чтобы туристы не становились спиной к алтарю собора.
К тому моменту, когда мы с ним встретились, Павел из музея вынужден был все-таки уйти, ремесла своего, впрочем, не оставив. Если повезет, вы сможете его встретить на обзорной экскурсии по Петербургу.
* * *
Разговор я с ним воспроизведу, начиная с вопроса о Петропавловской крепости:
— Она с самого начала была задумана как тюрьма?
— Да никому и в голову не могло прийти строить ее как тюрьму. Крепость задумывалась для обороны от шведов, которые периодически появлялись в окрестностях. Вырезали, например, форт Кронштадт. Нашим ответом стал удивительный бой на реке Ижоре у Пильной местности. Там была расположена рота наших солдат с двумя пушками, когда противник начал переправу. Русские подпустили его поближе, а потом пошли в штыковую, положив на месте шведский батальон — около 700 человек.
В 1714 году в Петропавловской крепости была открыта первая в городе аптека. Потом в соборе, задолго до окончания строительства его, начали погребать царских особ: сначала жену царя Федора Алексеевича Марфу, затем детей Петра — царевича Алексия, который умер от унижения — трепетная душа; шестерых, умерших в младенчестве, — они покоятся под дверью в переходе из собора в великокняжескую усыпальницу.
— Получается, что люди ходят по их останкам?
— Да, так принято было, и священников под входом хоронили, в католических храмах погребали под плитами пола.
— А сколько всего людей погребено здесь?
— 32 человека в соборе и 19 — в великокняжеской усыпальнице.
…А тюрьмой крепость стала, можно сказать, случайно. Были арестованы несколько женщин, которые утверждали, что царь Петр — антихрист. Это было так называемое «Дело о бабах», как бы политическое, вместе с обычными уголовниками сажать заключенных было неудобно. Солдат здесь сажали. Один из них даже побег совершил — единственный за всю историю Петропавловки — подговорил печника. Но в конце концов оба попались. Это все были отдельные такие эпизоды. Лишь после восстания декабристов крепость всерьез начали превращать в тюрьму. Однако ко времени революции заключенных уже перестали держать.
— Насколько можно понять, собор в крепости был одной из первых попыток Петра Первого изменить церковную архитектуру в России?
— Да, у Петра была идея объединить все мировые конфессии под эгидой православия. Храм как бы стал воплощением этой идеи. Форма — западноевропейская, внутреннее наполнение — православное. Если не считать проповеднической кафедры, несвойственной для нашей Церкви.
— А иконы? Незадолго до этого Патриарх Никон разломал и велел сжечь несколько десятков образцов европейской церковной живописи. Правда, царь Алексей Михайлович сжечь их так и не решился. Велел закопать. А получается — высадил, как семена, которые через несколько десятилетий принесли довольно сомнительные плоды.
— Да, иконы в соборе крепости тоже были выполнены в европейской традиции.
— Насколько они удачны, на ваш взгляд?
— Не очень удачны.
— Так был ли смысл в этом уклонении от православной культуры?
— Здесь очень двойственная ситуация. Пытался ли Петр низвести нашу традицию до католической, протестантской? Или западноевропейскую надеялся постепенно поднять до православной? Во многом это удалось, достаточно вспомнить наших художников — Иванова с его «Явлением Христа народу», Федотова. Запад нуждается в нашей духовности, он опустошен. Но и нам без него сложно обойтись.
— Не могу сказать, что полностью разделяю вашу точку зрения. Задам вопрос из другой области. Как давно существует традиция стрелять в полдень из пушки, стоящей в Петропавловке?
— Очень давно, с первых лет существования Петербурга. Только тогда это делалось два или три раза в сутки. Утром пушка будила на работу, потом стреляла в адмиральский час, то есть в полдень. Относительно того, был ли еще один, третий, выстрел, в вечернее время, историки не пришли к единому мнению.
В 1903 году на Крещение пушку по ошибке зарядили картечью и выстрелили по Царской Семье и придворным, которые стояли в тот момент на невском льду, возле иордани. Картечь пронеслась между ногами и руками стоящих, никого не задев. Лишь один осколок занесло в Морской переулок, где он, срикошетив, ударил в висок и убил жандарма по фамилии Романов.
После революции традиция полуденного выстрела пресеклась и была восстановлена лишь в 57-м году. Сначала для этого использовались два 6-дюймовых орудия времен битвы за Ленинград. Но несколько лет назад подошел к концу запас снарядов. 23 снаряда оставалось, когда старые пушки заменили на гаубицы. Правда, они тише стреляют. Сняли дульные тормоза, но все равно прежней силы звука не добились. Следит за пушками один человек — капитан I ранга, чистит орудия, стреляет.
* * *
— Однажды во время экскурсии вы выразили сожаление, что в тот день не было живых цветов у гробницы императора Павла Первого. Как часто их приносят? Кто это делает?
 |
| Излюбленное место экскурсантов-иностранцев в Петропавловском соборе: на досках, закрепленных на стене в этом флигеле собора, — имена Николая II, его супруги Александры Феодоровны и их детей. Но их самих здесь нет. |
Если честно, я думаю, хорошо бы храм перестал быть туристическим объектом, чтобы там возобновились службы. Сейчас они проходят несколько раз в год — на Рождество, Пасху, в праздник первоверховных апостолов Петра и Павла. И в тех случаях, когда настоятеля отца Александра кто-то попросит об этом. В 2001 году, например, ему заказали молебен по случаю начала работ над крестом Петра Первого, некогда подаренного Петропавловскому храму. Царь сам вырезал этот крест и десять медальонов для него. В середине XVIII века во время пожара крест перенесли в Меньшиковский дворец, где следы его затерялись. Но остались рисунки половины медальонов и чертежи станка, на котором они были изготовлены. Станок этот очень необычный — он настраивается особым образом, после чего нужно только вращать ручку, и через два-три часа выходит готовый медальон. Часть из них придется придумывать заново.
— Какую главную цель вы ставили перед собой, работая с очередной экскурсией?
— Я провел мимо гробниц несколько тысяч человек. Несколько из них отозвались с большой силой. Глаза загорались, задавались точные вопросы. У меня появлялось чувство, что человек по-настоящему захвачен. В каждой группе я стараюсь найти хотя бы одного, способного слушать. Однажды в командировке я зашел к товарищу. Он был не один — целая компания, выпивали потихоньку. И вдруг к нам вошел человек, в котором сразу чувствовалась личность. Он не стал присаживаться к столу, наоборот, отозвал меня от него. Мы разговорились, беседа произвела на меня огромное впечатление, я загорелся и в какой-то момент услышал следующее: «Мы никогда не увидимся больше, но в твоей жизни тебе встретится еще несколько людей, которые приоткроют тебе что-то в понимании этого мира. Старайся и ты искать людей, которым сможешь помочь».
— В чем?
— Как можно за пятнадцать минут сделать из человека живописца, если он, конечно, захочет? Ему нужно объяснить, как смотреть на листок дерева. Представить этот листок в разные времена года, как он растет, как его теребит ветер, мочит дождь, сушит солнце. И когда вглядишься, проникнешь в него — рисуй. Еще больше может дать человеческое лицо. Если сможешь полюбить, увидеть через него душу с ее силой и слабостью.
Сверхзадача во время экскурсии та же — перевернуть сознание человека, чтобы он полюбил Россию и православие. В этом мне помогают те люди, что здесь погребены. Подумаешь о них и сосредотачиваешься, вспоминаешь какие-то полузабытые факты. Конечно, я не надеюсь вдохнуть веру в людей. Это может сделать только Бог, но пытаюсь подтолкнуть человека в нужном направлении.
— Вы не «из бывших», то есть дворян?
— Нет, мои предки были однодворцами, крестьянами. Тем не менее, от революции мой род пострадал очень сильно — почти полностью исчез. Исчезали не только рода, многое исчезло. До революции в стране было около 20 миллионов икон, осталось не более четверти от этого числа.
Отец мой работал осветителем в театре. Когда я был маленьким, он мне все время читал книги по истории. У него была воспаленная душа, красивая, талантливая. Но всю жизнь отца преследовали какие-то несчастья. У нас целые поколения русских людей оказались смяты, они не могли смириться с тем, что произошло со страной.
— Как давно вы пришли в Церковь?
— Это произошло в конце 70-х. Мой учитель (в отличие от меня, он, действительно, был из «бывших», Шереметевых) предложил мне съездить в Псково-Печерский монастырь. С этого все началось.
— Работа в Петропавловской крепости была первым опытом работы в качестве экскурсовода? Имели ли вы прежде дело с музейным делом?
— По специальности я лепщик, закончил Екатерининский институт. Прежде чем попасть в крепость, был реставратором в Русском музее. Работал с мебелью, картинами. Там были и хорошие специалисты, и самые разные. Помню, как реставрировать Кандинского доверили человеку, который не мог различать цвета. Мои разногласия с руководством начались по обычной для моей судьбы схеме. Я проявлял инициативу. Например, шла подготовка к выставке, где должен был быть выставлен портрет Николая Второго, сделанный Серовым. Его тогда только-только достали из запасников. Я предложил сделать для картины особую раму, на ней ордена Государя и т. д. Мне то разрешали над этим трудиться, то запрещали. Расшатывали, как зуб. Раздражал сам интерес к этой теме. Я раздобыл древесину, готов был работать в свое свободное время. Но в конце концов мне предложили уволиться. Дело не только в одной этой раме. Возможно, я не вполне удобен как исполнитель.
— Вы сказали, что из нескольких тысяч откликнулось всего несколько человек…
— С той силой, ради которой я трудился в соборе. Но многие просто внимательно слушали. Хотя большинство реагирует вяло. Разница между церковью, где лежат великие люди, и пивным ларьком для них очень невелика. Хуже всего реагируют люди коммунистических взглядов. Для них то, что я говорю, — вызов.
Плохо воспринимают слова экскурсовода представители старшего поколения и молодежь. Они как-то вяло, равнодушно реагируют. Способность воспринимать больше развита у людей средних лет.
— Есть разница между тем, как слушают люди из разных городов, регионов?
— Безусловно. Бывают очень разные группы, особенно тяжелые приезжают из Москвы. Им настолько на все наплевать, какая-то враждебность из них прет. Они приехали в город второго сорта, чтобы самоутвердиться. Доминируют среди них, конечно, не коренные москвичи, которых осталась горсть, которые любят Москву и любят Петербург.
— Петербуржцы часто приходят?
— Они приходят сами по себе, вне экскурсий. Бывает много интересных людей, рассказывают о своих предках. Я дважды встречался с потомками бывших комендантов Петропавловской крепости.
— Откуда приезжают хорошие группы?
— Из Екатеринбурга, Нижнего Новгорода, кроме того — из Владимира, Твери и других малых, старинных городов. Хотя дважды были исключения очень яркие. Один раз была такая хамская компания — я спросил, откуда они, не из Москвы ли. Нет, отвечают, из Энгельса. Ну, тогда понятно. В другой раз, наоборот, группа попалась замечательная, люди слушали с интересом, ловили каждое слово. Оказалось, что приехали из Москвы. Я был поражен, стало стыдно, и я понял, что по регионам делить людей все-таки нельзя.
— Как вы относитесь к так называемым «царским останкам», которые погребены в соборе?
— Объясняю людям, что к Царской Семье эти останки не имеют никакого отношения.
— Возможно, бывший президент таким вот образом пытался исправить свой грех — уничтожение Ипатьевского особняка в Екатеринбурге. Но мероприятия, проведенные вразрез с желанием Церкви, вылились в кощунственный акт: перед входом, ведущим к останкам, на полу выложен крест. Вы старались обводить вокруг него экскурсантов?
— Разумеется, как и все остальные работники музея. Хотя в тот момент, когда я поступил туда на работу, были исключения. Можно было услышать от экскурсовода выражение, относящееся к России: «эта страна». Пришлось убеждать не делать этого. Среди экскурсоводов — трое веруют, остальные сочувствуют вере.
— Временами бывало трудно?
— Бывало очень сложно. Иногда слышишь в спину «дурак» или пожелание мне какого-нибудь несчастья. Иные норовят усесться на могилу, на надгробие, взобраться на кафедру. Это нужно пресекать очень твердо. Шведы так и не напали ни разу на крепость, но хамы нападали неоднократно, начиная с февраля 17-го года, и продолжают это делать. Помню, кто-то из группы молодых людей швырнул бумажку на пол храма. «Поднимите, пожалуйста», — прошу. Никакой реакции. Снова обращаюсь к группе: «Перестаньте прятаться, найдите в себе мужество поднять мусор». Тишина. Тогда уже резко обращаюсь: «Если тот трус, который прячется сейчас за спины девушек, не поднимет бумажки, можете считать, что экскурсия окончена». Подошла учительница, подняла.
Случались дни, когда я не шел, а летел в собор, чувствуя, что сегодня встречу своего человека, которому смогу что-то передать. А бывают плохие дни. Иногда угадываешь заранее лучшие и худшие дни по православному календарю. Если день наполнен подвигами мучеников, то будет, скорее всего, тяжело, молишься им, просишь помочь.
Беседовал Владимир ГРИГОРЯН
