 |
| Труд-7 | 03.02.2005 |
20 декабря 1872 года автор недавно вышедшего романа «Бесы» был утвержден редактором еженедельной газеты «Гражданин». 20 апреля 1874 года он официально покинул этот пост. Между этими датами — 67 номеров еженедельника, подписанных: «Редактор Ф.М. Достоевский». Для писателя это была вторая попытка редакторства. Первая — восьмимесячное ведение журнала «Эпоха» после смерти брата-редактора в 1864 году — закончилась печально, остановкой издания. Новый опыт был еще рискованнее: газета, даже еженедельная, — не журнал (ежемесячный), это другой ритм жизни, другая погруженность в сутолоку текущих событий. И все же он рискнул.
О своем решении Достоевский пожалел очень скоро. В письме к С.А. Ивановой 31 января 1873 года он признается: «Кляну себя за решимость, с которою внезапно взвалил на себя редакторство…» Заметим одно совпадение: в тот же самый день он сделал запись в альбоме Ольги Александровны Козловой о «главной черте» своего характера: «Никак не могу распознать: оканчиваю ли я мою жизнь или только лишь начинаю», и чуть выше: «Все чаще собираюсь начать мою жизнь».
Сопоставим два эти признания, сделанные в один день. Одно из них, альбомное, как бы продолжает и объясняет эпистолярное. Решение взвалить на себя редакторство и было, по существу, решением начать новую жизнь. Разменяв шестой десяток, он поставил на карту свою будущность, свой талант, наконец, он рисковал репутацией.
Последнее следует пояснить. Достоевский знал, с чем он связывал свое имя. Издаваемый всего лишь год (1872) князем В.П. Мещерским «Гражданин» в глазах либеральной России (а именно она задавала тон в журналистике) уже успел занять ведущее место в рейтинге самых ретроградных изданий. Будучи редактором, Достоевский так описал свое положение: «Мы стали выручкой для всех фельетонистов: не об чем писать — а, ну есть „Гражданин“, обругать его; к тому же либеральная тема…»
Вообще говоря, 1873 год можно было назвать годом гражданской казни Достоевского — и как автора «Бесов», и как редактора «Гражданина». На него обрушилась лавина насмешек, издевательств, грубой брани. Да, в его жизни были уже споры с «нигилистами», переходящие на личность, но такого еще не было. Нового редактора «Гражданина» обвиняли в том, что он человек отсталый, ретроград, защитник крепостного права, воспеватель каторги (!), ренегат, доносчик, бездарь и, наконец, просто идиот (было и такое!) Как писал А. Майков Н. Страхову 20 января 1873 года, то есть когда вышло всего три номера, «залаяла вся свора прогресса».
Достоевский, смеем думать, предвидел этот лай и вполне сознательно пошел навстречу опасности, как говорится, с открытым забралом. Вступление в редакцию «Гражданина» — это был вызов господствующему в России общественному мнению, либеральной диктатуре.
Дал себя знать бойцовский темперамент — это первое, а второе — и самое главное — Достоевский ощутил свое время как время решающего выбора для России. Автор «Бесов» почувствовал пророческим даром своим, что Россия уже двинулась, уже пошла — не туда. Знать это и молчать, спасая свою репутацию, было не в его силах.
Для понимания этого поступка Достоевского важно его письмо к М.П. Погодину от 26 февраля 1873 года: «Многое надо сказать, для чего и к журналу примкнул… Вот цель и мысль моя: социализм… проел почти все поколение. Факты явные и грозные….Надо бороться, ибо все заражено. Моя идея в том, что социализм и христианство — антитезы».
Случай «Гражданина» дает возможность говорить об особом предназначении публицистики в творчестве Достоевского.
Обратим внимание на запись под заглавием «Послесловие к «Бесам». Оно, очевидно, планировалось как статья для еженедельника, долженствующая разъяснить позицию автора после выхода отдельного издания романа.
Процитируем эту запись, развивающую ключевое для Достоевского понятие нравственного беспорядка в современном обществе: «Преданья, дворянская литература, понятия, вдруг хаос, люди без образа — убеждений нет, науки нет, никаких точек упоров, уверяют в каких-то тайнах социализма….Всю эту кисельную массу охватил цинизм….Взгляните на литературу, как она уверенно выражает свои цели, свой гнев, свою брань, свою торопливость….Когда-нибудь мы выразим их торопливость, «Гражданин» обязан представить картину».
Последняя фраза — это уже скорее план для себя, приоткрывающий внутреннюю логику творчества Достоевского, органичный переход от романа к газете. Роман дал обобщенный образ катастрофы, общественного хаоса. «Гражданин» же, по замыслу Достоевского, должен был дать по возможности полную картину этого хаоса во всех повседневных, будничных и далеко не «романических» подробностях. Газета становилась продолжением романа. Романом Достоевский не достучался, он оказался не услышанным. «Недостаточность» романа и толкнула его в объятия «Гражданина». Замысливалось зеркало, взглянув в которое, русское общество должно было ужаснуться.
Специализация «Гражданина» — это в первую очередь нравственное состояние современного русского общества.
Во внутренней политике «Гражданин» выделяет три темы — три главных причины современного «беспорядка» и три института, отвечающих за духовное здоровье общества: 1) церковь, 2) школа, 3) финансы. Все эти три рычага, утверждает газета, не работают как должно.
Уже во втором номере был поставлен вопрос: «достаточно ли у русской церкви общественно-нравственных сил». Именно с недостатком этих сил связывал «Гражданин» «убожество русской интеллигенции». Впоследствии тема будет развита в многочисленных выступлениях еженедельника по церковному вопросу. Обращаясь к духовному сословию, составлявшему значительную часть его читателей, еженедельник пытался дать объективную картину «нестроений», взывающих к церковным реформам, и в то же время напомнить о долге священства. В статье «Смятенный вид» Достоевский писал: «Мы вообще наклонны обвинять наше духовенство в равнодушии к святому делу; но как же и быть ему при иных обстоятельствах? А между тем помощь духовенства народу никогда еще не была так настоятельно необходима. Мы переживаем самую смутную, самую неудобную, самую переходную и самую роковую минуту, может быть, из всей истории русского народа».
«Молодежь без руководства бросается», — писал Достоевский все в том же наброске послесловия к «Бесам». Так рядом с темой церкви как духовного руководителя в еженедельнике вставала тема школы.
В униженном положении, утверждал «Гражданин», оказался в России не только священник, но и учитель. В статье «Мечты и грезы» редактор писал: «По моему бедному суждению, на просвещение мы должны ежегодно затрачивать по крайней мере столько же, как и на войско, если хотим догнать хоть какую-нибудь из великих держав….Учитель — это штука тонкая; народный национальный учитель вырабатывается веками…»
Преимущественное внимание «Гражданин» уделял становлению сельской школы и сельского учителя. Победные реляции о большом количестве открываемых школ вызывали скептическое отношение редакции. Личность учителя — вот, по Достоевскому, ключ, которым только и можно было решить проблему.
«Светлых точек» на фоне «вялого бесцветного характера школы» пока еще очень мало — сетовал «Гражданин». Тем более заметны усилия, предпринимаемые еженедельником, чтобы выявить и поддержать эти «светлые точки». Так, половину газетного номера от 26 февраля 1873 г. Достоевский посвящает замечательному педагогу и организатору школьного дела П.М. Цейдлеру, четверть века бившемуся в тисках казенной педагогики.
Третья проблема, поднимавшаяся газетой Достоевского, — финансы. Проблема неправильных капиталов, образующихся за счет разложения общества, народного разврата, пьянства… Беда, о которой не уставал писать «Гражданин», — падение нравственных устоев в самом народе. Народное пьянство — не слишком ли большая цена за реформы? «Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают… Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц?» — писал Достоевский в статье «Мечты и грезы».
Капиталы, образуемые такой ценой, не спасут Россию, уверял он там же, определяя экономическую позицию «Гражданина». «Настоящие, правильные капиталы возникают в стране не иначе как основываясь на всеобщем трудовом благосостоянии ее…» Путь, на который вступила Россия, — предупреждал Достоевский, — приведет к тому, что нация расколется на две половины: большинство — «общесолидарные нищие» и меньшинство — «мелкие, подленькие, развратнейшие буржуа… - вот картина!»
Надежда Достоевского в том, что народ сам «найдет в себе охранительную силу»: «Не захочет он сам кабака, захочет труда и порядка, захочет чести, а не кабака». Прошло 130 лет, а приходится повторять эти слова надежды как будто заново, как сегодня сказанные. Картина, нарисованная Достоевским в 1873 году, в принципе аутентична тому, что Россия переживает сегодня. Как бы завершив полный круг, русская история вернулась к той болевой точке выбора, на которой она уже стояла когда-то. Кажется, ныне можно номер за номером, еженедельно, печатать «Гражданин» Достоевского с заменою лишь дат, имен, общественных институтов…
Вдумаемся в эти слова, дошедшие до нас, наследников «сбившихся» русских позапрошлого века: «Но пока еще кругом нас такой туман фальшивых идей, столько миражей и предрассудков окружает еще и нас и молодежь нашу, а вся общественная жизнь наша, жизнь отцов и матерей этой молодежи, принимает всё более и более такой странный вид, что поневоле приискиваешь иногда всевозможные средства, чтобы выйти из недоумения. Одно из таких средств — самим быть поменее бессердечными, не стыдиться хоть иногда, что вас кто-нибудь назовет гражданином…»
