Человек со свечой — не подсвечник

Можно ли быть верующим, но не ходить в церковь, не молиться, не читать Библии?

— А вы, Дмитрий Федорович, в какую графу попадаете? — спрашиваю я человека, с которым завел разговор на эту тему вовсе не случайно. Мы давно с ним знакомы, но многого о нем я не знал, пока не услышал в Московской Патриархии не только о заслугах Дмитрия Федоровича Мамлеева перед Русской церковью, но и о своеобразии его личного духовного поиска.

— Я, пожалуй, отношусь к тем двум процентам, которые затрудняются с ответом. Просто вера — это настолько индивидуальное дело, что анализировать тут, тем более с помощью статистики, очень сложно. Правильно говорят, что дороги к храму могут быть разными. Но и глубина веры тоже различна у человека в разные периоды жизни. Это порой противоречивый процесс. Кто-то поверил разом, а у кого-то вера прирастает постепенно.

— Бывает такое ощущение предверы. Причем не только у отдельного человека, но и как общественное настроение. Однажды в окружении Патриарха говорили о том, что часть российской интеллигенции все больше поворачивается душой к Церкви, а как точную характеристику этого состояния приводили в пример признание некоего деятеля: «Веры у меня еще маловато, но чувство вины уже есть». И только недавно я узнал, что это были ваши слова. Что с тех пор у вас изменилось? Добавилось веры?

— Пожалуй. Но настоящему воцерковлению гордыня все еще мешает.

— Говорят, что многие сейчас идут в храм ради моды, конъюнктуры. Особенно те, кто был успешен и в советские времена. Вы как раз и прежде преуспевали — были в руководстве крупнейшими газетами, общественными организациями. К тому же действовали, как было принято выражаться, «на идеологическом фронте». Можно ли при этом обратиться к вере без резкой смены убеждений, без измены своим прежним идеалам?

— Любая судьба сложнее схемы. Взять мою жизнь. Долгое время я жил, не особо соприкасаясь с Церковью. Но чувство уважения к православию было всегда. Думаю, и не только у меня — у большинства русских людей. И никогда не написал я ни слова против Бога, против веры. Воинствующим атеистом никогда не был. Это, впрочем, не мешало моей работе и профессиональной карьере.

— «Новых верующих» называют еще «подсвечниками»: дескать, держит свечку человек в храме, не понимая смысла происходящего. Вас это не задевает?

— Вообще-то на это не обязательно обижаться. Я даже как-то слышал в выступлении одного священника такое образное выражение, что мы, дескать, должны чувствовать себя подсвечниками, поддерживающими свечу веры. Но противники Церкви вкладывают в это слово, конечно, иной смысл. Намекают на то, что вера у многих поверхностна, до души не доходит. Может, это было бы справедливо, если бы речь шла о какой-то другой вере. Но ведь православие — это наши корни. Мы к корням возвращаемся, к себе самим. Как же это может быть наносным? Вот у меня мать верила в Бога, ходила в церковь по праздникам обязательно. Дед был религиозным человеком. В молодости пел на клиросе в своем рязанском селе. А под конец жизни, уже в Москве, в Новогиреево, накануне Пасхи сходил в баню, потом в церковь, постоял на службе, вернулся и сказал: дети, я умираю, надо попрощаться. И умер. Я в его честь был назван Дмитрием. Так что нам было куда возвращаться, было что будить в собственной душе. Конечно, это получалось у всех по-разному.

— У вас — как?

— Я пришел к Церкви «по общественному поручению». Был заместителем председателя Советского Фонда мира и членом Советского Комитета защиты мира. А к концу 70-х стало очевидно, что Русская православная церковь активно участвует в миротворческой работе. Вот и пригласил меня Юрий Жуков — председатель Комитета защиты мира. Есть серьезное дело, говорит. Мы создаем комитет по связям с религиозными кругами, выступающими за мир. Ты должен помочь. Будешь там единственным светским. Я согласился. И стал замом председателя этого комитета, а председателем был владыка Филарет, который сегодня в Белоруссии. Там были православные, мусульмане, иудеи, баптисты, буддисты. Они наверняка думали, что я «в погонах», а я думал, что кто-то из них. Но постепенно лучше узнавали друг друга и сближались по-человечески. Это была серьезная работа. Особенно важным для меня оказалось сотрудничество с иерархами Русской православной церкви. Для меня стало настоящим открытием то, насколько высок их интеллектуальный и моральный уровень. А с нынешним Патриархом Алексием я познакомился, когда он еще был молод и чернобород. У нас сложились искренние теплые отношения. Кстати, в те далекие семидесятые я побывал во главе делегации миротворцев на Святой земле… Тогда это была редкая возможность.

— Вера, как мы знаем, без дел мертва, и ваши контакты с Церковью одним общением не ограничивались, о чем говорят и церковные награды, которые у вас соседствуют с государственными. Что это были за дела?

— По линии Фонда мира мы очень эффективно сотрудничали с РПЦ, для нее тогда это было, по сути, единственной возможностью благотворительной работы. Церковный вклад средств в Фонд мира был весьма заметен. А потом, когда я был избран председателем правления Российского Фонда мира, появились и у нас возможности помочь Церкви в деле ее возрождения. Мы финансировали первую православную радиостанцию «София», помогли в восстановлении типографии патриаршего издательско-полиграфического центра при Троице-Сергиевой лавре, оказывали содействие в возрождении Валаамской обители, водрузили колокола — и на Донском монастыре, и на соборе в Краснодаре, тогда же фонд стал помогать в издании церковных книг. Особенно важным оказалось издание десятитомной «Истории Русской Церкви», которое затевалось Сергеем Кравцом и небольшой группой единомышленников. Меня захватила эта идея. А вскоре все выросло в крупнейший проект, в первый животворный контакт светской науки и богословия. Логичным продолжением такой работы стала «Православная энциклопедия», а главное — совершенно иной уровень взаимодействия Церкви, науки, общества, государства. А наш фонд и сейчас продолжает участвовать в проектах, которые одинаково важны и Церкви, и всему обществу.

И это естественно. Жизнь меня убедила, что вера не только для частной судьбы отдельного человека, но и для всей нашей страны — это спасительный круг. Особенно в нынешних обстоятельствах.

— Что касается частной жизни, то православную семью называют «малой Церковью». К вам это применимо, ведь ваша жена, Клара Лучко, тоже верующая?

— Да, она член попечительского совета в храме Живоначальной Троицы, который был торжественно освящен не так давно. По-моему, этим все сказано.

…И здесь мне бы хотелось вернуться к тому, с чего начали разговор. Социология, мне думается, не может быть «определителем» уровня веры. Сколько у нас в стране людей, которые не могут побывать в храме, потому что не ходит от деревеньки автобус. И даже не все в рождественскую и пасхальную ночь могут включить телевизор, чтобы быть соучастниками торжественного богослужения. А причины? Либо энергетики свет отключили за неуплату, либо просто телевизора нет.

Но дорога к вере у многих в России твердо продолжается. На каком этапе этого пути находится человек, наверное, не ему судить. Главное, чтобы человек держал Бога в сердце.

Беседовал Валерий Коновалов