 |
| Русский вестник | Сергей Фомин | 17.05.2004 |
Константинопольская Патриархия впервые причислила к лику святых русских эмигрантов. И возникает закономерный вопрос, были ли консультации по этому поводу с Московской Патриархией. Дело, разумеется, не только в том, что прославляемые — эмигранты из России или в том, что здесь о том, что это были за люди, известно не по легендам и слухам, а по документам, хранящимся в архивах. Ведь личность святого _ дело отнюдь не второстепенное. Однако, повторяем, дело не только в этом. Ведь это прославление затрагивает в какой-#то мере и нас, ибо, находясь в евхаристическом общении с Константинопольским Патриархатом, мы должны будем внести их в наши святцы. А ведь даже приложившая немало усилий к прославлению «матери Марии» художница К. И. Кривошеина из Парижа признает: «Видимо, понадобятся десятилетия, чтобы по-настоящему оценить и понять, кем для России была монахиня Мария…» И следует признать, что эти опасения небезпочвенны.
Так что же это за люди, о большинстве из которых у нас среди верующих до недавних пор слыхом не слыхивали, исключая разве что «матери Марии», о которой советской кинематографией, со времен «дедушки Ленина» считавшейся для коммунистов «важнейшим из искусств», был создан художественный фильм? Вряд ли атеистический кинематограф (особенно в послесталинское время) мог сделать героем фильма человека по-настоящему православного, тем более святого.
Вот, собственно, и вся «информация» обычного православного верующего (да и то в лучшем случае). Ведь не читают же, в самом деле, они сомнительный парижский имковский «Вестник РХД» или, еще того хуже, литературу «отечественных» неообновленцев.
Отец Алексий из Южина
Согласно справке «НГ-религии», «протоиерей Алексей Медведков (1867−1934) до революции был священником в маленькой деревне под Санкт-Петербургом. В 1918 г. арестован большевиками. Избежал расстрела и уехал в Эстонию. Бедствовал и работал на шахтах, преподавал Закон Божий. В 1930 г. переезжает во Францию, где принят в юрисдикцию Экзарха Западной Европы митрополита Евлогия. Назначен настоятелем большой общины русских эмигрантов-шахтеров в г. Южин на юго-востоке Франции. Скончался от рака в 1934 г. В связи с переустройством кладбища в 1956 г. произведено вскрытие могилы священника. Тело оказалось нетленным, как и священническое облачение. Через год останки были перенесены в усыпальницу под церковью Успения Божией Матери на кладбище Сент Женевьев де Буа».
Об обнаружении нетленных тел знает каждый читатель: уничтожение старых кладбищ стало одним из символов безбожной эпохи. Ведомо об этом и во Франции. О таких «находках» (отнюдь не единичных) на французских эмигрантских кладбищах писал небезызвестный о. Борис Старк. Среди них была, между прочим, и его тетушка, старая дева, ведшая благочестивый образ жизни…
Но, простите, ведь никому и в голову не придет прославить (во всяком случае, пока) тетушку о. Бориса Старка (пусть и вполне благочестивую)? Каждому мало-мальски грамотному известно, что святых в действительности во много раз больше, чем их значится в святцах. Достаточно пойти на любое сохранившееся старое кладбище, чтобы узнать о почитаемых могилках, в которых покоятся не только те, кто был известен своим благочестием при жизни, но и принадлежащих никому неведомым до тех пор людям, однако оказывающим помощь при молитвенном к ним обращении. Практика, однако, показывает, что для общецерковного прославления этого недостаточно.
Кстати, приведенные сведения об о. Алексее дополняет правящий в то время архиерей митрополит Евлогий (Георгиевский): «Старый протоиерей, хороший, благочестивый батюшка, но столь придавленный нуждой, забитый, запутанный в семейных своих делах, что он духовно опустился. С ним приехала в Южин работать по контракту целая группа рабочих — весьма деморализованная компания, которая его терроризировала и не выпускала из своего окружения. О. Медведков прослужил года три-четыре и умер"(2). Ведь нельзя же, в самом деле, эти слова просто так обойти…
Вера и дело м. Марии
Помню, как в свое время поразила меня одна фотография. Моложавая женщина, склонив чуть на бок головку и подперев ее этак манерно, согнутыми пальчиками, не без некой игривости смотрит на зрителя. Разумеется, во всем этом не было бы ровно ничего непристойного, если бы не одна «деталь»: на голове женщины этой был черный клобук, на плечах — монашеское облачение. Подпись под фотографией гласила: «Монахиня Мария (Скобцова)». Строго говоря, текст в скобках можно было бы легко существенно увеличить: Пиленко-Кузьмина-Караваева-Скобцова-Кондратьева.
Родилась Елизавета Юрьевна Пиленко 8 декабря 1891 г. в Риге в семье товарища прокурора Рижского окружного суда. Мать ее происходила из старинного дворянского рода Дмитриевых-Мамоновых. Детские годы Лиза провела в Анапе, где ее дед владел огромными земельными угодьями. Другом ее бабушки был К. П. Победоносцев, которого маленькая девочка какое-то время даже почитала…
Пошла она, однако, по-иному, широкому пути, по которому валом катила русская интеллигенция: Бестужевские курсы, увлечение поэзией, писание стихов, отмеченных «внутренним безпокойством, смятением"(3), знакомство с А. Блоком, посещение знаменитой «башни» В. Иванова, ранняя по тем временам женитьба в 19 лет.
Первым избранником ее сердца стал Д. В. Кузьмин-Караваев (1886−1959) — сын известного профессора государственного права (масона), адвокат, земец и социал-демократ (меньшевик). Словом, один из многочисленных расшатывателей России, приведших ее к пропасти. После революции Дмитрий Владимирович, перейдя в католичество, поехал в Рим учиться. Стал католическим священником; в годы второй мировой войны «окормлял» православных заключенных, улавливая страждущих в папские сети. Был приверженцем экуменизма. Скончался в Ватикане. Между тем кипучую натуру Елизаветы Юрьевны не удовлетворяла земско-меньшевистская половинчатость супруга. Расставшись с ним, она вступила в партию эсеров. И почти одновременно — во внебрачную связь, от которой родилась дочь Гаяна. С приходом долгожданной революции, в начале 1918 г., будучи избранной товарищем городского головы Анапы, она возглавила управление города. По возвращении из поездки на территорию, занятую большевиками, в Анапу, ее арестовала контрразведка Добровольческой армии. От суда ее спасло активное заступничество деятеля Кубанского края, бывшего учителя Д. Е. Скобцова-Кондратьева (1885−1969). К концу 1919 г. он был избран председателем Кубанской рады, отличавшейся, как известно, своими крайне сепаратистскими, самостийническими тенденциями. С ним и решила Елизавета Юрьевна заключить свой очередной брак.
По словам биографов, Даниил Ермолаевич тем самым «выбрал себе нелегкую долю»; каково ему было жить с «такой неистово ищущей истины и Бога женщиной-подвижницей"(4). Родив двух детей, они разошлись.
Наконец, «неистовый поиск служения"(5) этой «страстной воинственной натуры"(6) привел Елизавету Юрьевну, как она считала, к Богу. В 1932 г. она приняла постриг, облекшись, по ее словам, в «монашеский наряд нарядный"(7). Постригавший ее митрополит Евлогий без всякого стеснения пишет о том, что «м. Мария приняла постриг, чтобы отдаться общественному служению безраздельно"(8). «Необычайная энергия, — пишет он далее, — свободолюбивая широта взглядов, дар инициативы и властность — характерные черты ее натуры. Ни левых политических симпатий, ни демагогической склонности влиять на людей она в монашестве не изжила. Собрания, речи, диспуты, свободное общение с толпой — стихия, в которой она чувствует потребность хоть изредка погружаться, дабы не увянуть душою в суетной и ответственной административной работе…"(9) И еще: «…В м. Марии, бывшей деятельным членом партии социал-революционеров, все еще бродят старые партийные дрожжи…"(10)
Не правда ли странные качества для монахини?
Даже ее апологеты отмечают, что «ее иноческий путь весьма необычен» «и неканоничен до дерзости"(11).
Предоставленная самой себе (да и кого бы она стала слушать, обладая таким независимым характером?), новопостриженная монахиня создала новый тип псевдомонашеского служения, никак не соотносившийся с опытом ни древних, ни новых столпов монашества, неведомый святым Отцам. Определяющим для нее стало гётевское «Вначале было дело». Отвергнутым, стало быть, — Евангельское: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1).
Центром этого невиданного до этого в Православии эксперимента стало основанное м. Марией движение «Православное дело». Собственно, все движение заключалось в небольшом парижском доме по улице Лурмель v 77, где было устроено общежитие для неимущих русских эмигрантов и церковь. Протоиерей Сергий Булгаков называл этот дом «Шаталовой пустынью».
Атмосфера там действительно отличалась от подобных католических или протестантских учреждений, которым м. Мария в какой-то мере пыталась следовать. Вот одна из сценок. Подобранная на одной из парижских улиц девушка-украинка «сидела на кровати, раскачивалась и, обращаясь к монахине Марии, сказала: «Дайте мне гвиздь, ой, дайте мне гвиздь!» Монахиня Мария страшно взволновалась, в доме поднялся переполох. Решили, что несчастная окончательно пришла к мысли покончить счеты с жизнью. А «гвиздь» понадобился, чтобы… завиться и идти на танцы"(12).
Разумеется, странность этого «монашества» была вовсе не в том, что м. Мария жила вне обители, на чем делают особенный акцент ее почитатели (13). Автору этих строк известны такие монахини в миру, в течение долгих лет исполняющие не только монашеское молитвенное правило (о соблюдении постов даже и заводить разговор было бы стыдно), творящие Иисусову молитву, но работающие еще и физически и при этом усердно помогающие ближним.
Ни положенного келейного правила, ни регулярных молитв за службами в храме, ни соблюдения постов — ничего этого в монашестве м. Марии не было. На высказываемые недоумения она бойко отвечала: «На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями и сколько я положила земных и поясных поклонов, а спросят: накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме"(14). Или: «Важнее, чем соблюдать посты — внимание к бездомным"(15). Как же это неважно, если Сам Господь, будучи Богом и совершенным человеком, постился сорок дней в пустыни и молился до кровавого пота?
Не вместе (молитва и благотоврительность), а вместо (пост или социальное служение). Все время она совершала ложный выбор.
Ведь благотворительной деятельностью можно было бы заниматься и не будучи монахиней. Автору этих строк ведома одна такая современная подвижница. Писательница, член творческих союзов, живущая в огромном городе, но вот уже много лет не имеющая постоянного пристанища. С неизменным рюкзачком за плечами, в стоптанных туфлях, всегда радостная, помогающая безчисленному количеству ближних, часто совсем незнакомым, опекающая заключенных в местах лишения свободы и душевнобольных на квартирах. И все это совершенно безвозмездно!
Зачем же м. Марии нужно было брать на себя обеты, которые она не исполняла да, видно, и не собиралась исполнять? Это одно. А другое — как же можно с таким грузом прославлять, то есть, в определенной степени, ставить в пример такое демонстративное неисполнение добровольно принесенных обетов Христу?
Митрополит Евлогий недвусмысленно писал: «К сожалению, скоро выяснилось, что м. Мария неспособна воспринять идею подлинного, исторического монашества. Она вышла из левых интеллигентских кругов, отлично понимала и умела справляться со специальной церковной работой (попечение о безработных, больных, умалишенных…), называла свою общественную деятельность «монашеством в миру», но монашества, в строгом смысле этого слова, его аскезы и внутреннего делания, она не только не понимала, но даже отрицала, считая его устаревшим, ненужным. Внутренний смысл монашества, его особенный, чисто церковный характер, так мне и не удалось ей разъяснить. Чтобы все же своей цели добиться, я выписал из Сербии ученого архимандрита Киприана (Керна), строгого инока, и сделал его священником на rue Lourmel (16).
Архимандрит Киприан, «очень образованный, культурный человек, строгий монах"(17), позднее ставший известным богословом, не делал замечаний. Он молчал. И это молчание сильнее всего тяготило м. Марию.
Нет, это не было «столкновение двух мировоззрений» (как это пытаются утверждать поклонники «нового монашества» м. Марии), это было недоумение традиционного Православия перед лицом безчиния, облаченного в монашеские одежды. Завершилось оно уходом о. Киприана, когда ему невмоготу стало не только наблюдать беззаконие, но и слышать, часто далеко за полночь, возбужденные голоса «цвета русской интеллигенции Парижа», собиравшегося у м. Марии. Претил ему и табачный дым, густые клубы которого витали в монашеской келлии. Общеизвестно, что м. Мария курила (18).
Вот на этом-то последнем пунктике, думается, и проверятся многие наши «блюстители», еще совсем недавно, перед прославлением Царя мученика, весьма натурально негодовавшие по поводу того, что Государь-де курил. Что же это, ерничали они, святого на иконах с папироской теперь что ли изображать. Кстати, сейчас вопрошателям века сего мы можем дать определенный ответ: Император Николай Александрович начал курить не по своей воле, а по послушанию отцу. 24 сентября 1933 г. в Белграде генералом от инфантерии В. И. Гурко (1864_1937), по приглашению Общества памяти Императора Николая 2, был прочитан доклад. В отчете о нем читаем: <Император Николай 2 отличался чрезвычайной щепетильностью и деликатностью в обращении с окружающими. Однажды он предложил ген. Гурко закурить, и когда тот отказался, доложив – что не курит, Государь сказал: "А вот я не хотел, но мне сказал отец, что я должен курить, чтобы не стеснять других">(19).
Чтобы убедиться, что всех этих духовных борцов с никотином волновал тогда вовсе не табак, присмотритесь-ка, православные, теперь, после прославления м. Марии, к их реакции. Будьте уверены: все эти борцы нынче помалкивать будут. Ведь молчали же они в свое время о таковом же пристрастии прославленного в сонме священномучеников митрополита Серафима (Чичагова).
Впоследствии этот «монашеский опыт» получил у м. Марии «богословское» обоснование (зарубежные и наши ее адепты так всерьез ее и называют — бо-го-сло-вом). В своей недавно впервые изданной статье 1937 г. сей «богослов» пишет о нескольких типах православного благочестия.
Вот как она характеризует, в частности, т. н. «синодальный тип»: «Церковь стала атрибутом русской великодержавной государственности, стала ведомством среди других ведомств, попала в систему государственных установлений, и впитала в себя идеи, навыки и вкусы власти"(20). Эта система государственной Церкви «предопределила то, что самые религиозно одаренные и горячие люди не находили в ней себе места. Они или уходили в монастыри, стремясь к полному отрыву от всякой внешней церковной деятельности, или же вообще подымали мятеж, бунтуя зачастую не только против данной церковной системы, но и против Церкви. Так растился у нас антирелигиозный фанатизм наших революционеров, столь похожий в своей первоначальной стадии на огненное горение подлинной религиозной жизни. Он втягивал в себя всех, кто жаждал внутреннего аскетического подвига, жертвы, безкорыстной любви, безкорыстного служения, — всего того, что официальная государственная Церковь не могла людям дать"(21).
Другой тип православного благочестия, по м. Марии, _ «уставщический». «Он, может быть, — самое страшное и косное, что нам оставила в наследие Московская Русь. Не подлежит сомнению чрезвычайно слабый творческий и богословский уровень Московского благочестия. […] Москва не только сумела подморозить византийское наследие, она и библейское наследие засушила, окостенила, вынула из него облагодатствованную и живую душу. […] Каков нравственный облик уставщика? Каково его духовное содержание? […] Он блюдет посты, он живет день ото дня содержанием церковного круга богослужений. Он зажигает лампады, когда это положено, он правильно творит крестное знаменье. В Церкви он так же не допускает никакого порыва, никакого выхода из раз установленных жестов. […] Он до тонкости изучил богослужебный устав, он сердится и негодует, если что-нибудь в церковной службе пропущено, потому что это не полагается. […] Его излюбленные службы — самые редкие, больше всего великопостные. […] Он конечно фанатический поборник славянского языка. Русский язык в Церкви кажется ему почти кощунством. И славянский язык он любит, потому что он привычен. Он не хочет даже исправления явно неудачных, неграмотных и невразумительных переводов. Многочасовое чтение псаломщика погружает его в известную атмосферу благочестия, создает определенный ритм его духовной жизни. […] Молитвы его продолжительны, — он имеет постоянное и неподвижное правило для них. […]
Сейчас имеются у нас две цитадели такого православия, православия традиционного, уставного, святоотеческого и отеческого, — Афон и Валаам. Мир отрешенных от нашей суеты и грехов, мир верных слуг Христовых, мир Боговеденья и созерцания"(22).
За всем этим так и слышится вопль чахоточного нигилиста Ипполита Терентьева, обращенный к князю Л. Н. Мышкину, из «Идиота» Ф. М. Достоевского: «Так знайте же, что если я кого-нибудь здесь ненавижу, [то] вас более всех и всего на свете! Я вас давно понял и ненавидел, когда еще слышал о вас, я вас ненавидел всею ненавистью души…"(23)
И посмотрите, в адвокатах-то у этого «богословия» кто! Н. А. Струве, ответственный редактор «Вестника РХД». Внучатый племянник автора манифеста РСДРП П. Б. Струве, в красном углу квартиры которого вместо икон стояла статуя Мефистофеля*. Что ж, с одной стороны, «яблочко от яблони недалеко падает», а, с другой, — «рыбак рыбака видит издалека». Ведь вы посмотрите только, как он, бедный, вслед за м. Марией сокрушается, что «синодальный тип благочестия окончательно» не смыт революцией, что он «имеет до сих пор своих не столь малочисленных поклонников, чающих (только подумайте! — С. Ф.) наступления некоего православного царствия». Как шумит он, да еще и ножкой этак грациозно притопывает из своего далекого города Парижа: как-де они смеют, эти православные, в своей необразованной «немытой» России утверждать «церковное идолопоклонство»: русский язык им, видите ли, в богослужении кажется кощунственным, без старого стиля они не могут жить. Мы им, таким-сяким, нашлем отсюда директив-постановлений: не захотите на русском, будете на французском «парлекать», а жить будете, если нужно, по календарю вымерших ацтеков (все равно по нему сейчас никто не живет).
А дальше, показав кулачок, пряник из-за спины высовывает: «Приближаются дни ее [м. Марии] церковного прославления: как нужно было бы, чтобы, провозглашенное единодушно не только Константинопольской, но и Московской церковью, оно стало бы тем пророческим делом и словом, в которых так нуждается вселенское православие накануне третьего тысячелетия"(24).
Дело, как уже, наверное, успели убедиться читатели, не только в благотворительности или социальном служении, а в неких невидимых пружинах. «Скрипят подземные рули», — писал в свое время известный русский поэт Н. А. Клюев.
Ведь что касается духовного состояния м. Марии, то оно давно очень хорошо известно любому, кто знаком с пастырским богословием. Вот как, например, характеризовал интеллигента в своей «типологии грешников» архимандрит Киприан (Керн), знавший о м. Марии не понаслышке:
«…Существенные особенности интеллигента: 1) повышенная рассудочность и, следовательно, говорить от книжных авторитетов; 2) недисциплинированность мысли и отсутствие того, что так отличает людей латинской, романской культуры, а именно уравновешенность и ясность мыслей и формулировок; 3) традиционная оппозиционность всякой власти и иерархичности, будь то государственная или церковная; 4) характерная безбытность и боязнь всякой устроенности: семьи, сословия, церковного общества; 5) склонность вообще к нигилизму, вовсе не ограничивающемуся классическим типом Базарова и Марка Волохова, а легко сохраняющемуся и в духовной жизни; 6) влияние всяких в свое время острых течений, вроде декадентства, проявляющееся в изломанности и изуродованности душевной"(25).
Далее, в разделе «Грехи против Бога и Церкви» по поводу немолитвенности читаем: «Молитва есть температура духовной жизни, показатель здорового или больного состояния духа кающегося. Надо стремиться не только ОТчитывать молитвы или ОТстаивать какие-либо службы в церкви; надо учить стяжать дар молитвы, привычку молиться, любить молиться, ждать молитвенного часа во дню. […] Искусство молиться в известной степени есть и искусство владеть своим вниманием, не рассеиваться по сторонам, не повторять слова молитвы одним только языком и губами, но и всем сердцем и всей мыслью участвовать в молитвенном делании"(26).
И, наконец: «Грех нецерковности проявляется в разных формах, но чаще всего он облекается в нелитургичность, с ее более частной формой неевхаристичности, а, кроме того, вообще в виде церковной недисциплинированности. Нелитургичность есть отсутствие всякого сознания жизни церковной, отсутствие любви к богослужению. Бедные современники наши, лишенные с детства какого бы то ни было церковного воспитания и традиционного быта, совершенно не представляют себе, что собственно есть богослужение. Для массы — это совершенно непонятная «церковнославянщина», «какие-то обряды», «почему-то такие долгие службы"… […] Грехи, наконец, против церковной дисциплины вообще чаще всего проявляются в несоблюдении постов. «Пост Господу Богу не нужен» _ слышно часто из уст рационализирующего современника"(27).
Все это, согласитесь, весьма точный портрет м. Марии, ответ на мысли, записанные ею самой. Все приведенные нами слова о. Киприана, хотя и написаны им, не сказаны, однако, им от себя лично, а выражают общецерковное мнение.
Таким образом, в нашем случае мы имеем дело не с «особым монашеским путем», а с совершенно типичным грехом, который совершающий его, тем не менее, не сознает за таковой, от которого не только избавляться не желает, но и хочет возвести его в особое, еще невиданное достоинство, «канонизировать», тем самым предложив нам за некий образец, выдав за благословение, от имени Церкви, грешить против нее и Бога.
Однако вернемся к реальной жизни м. Марии. Будучи секретарем Русского студенческого христианского движения (экуменической организации, которую Русская Зарубежная Церковь официально называла парамасонской), м. Мария там (вместе с другими «последователями и учениками Бердяева») активно обвиняла «правых в непонимании советской действительности, «нового советского человека», в нежелании примириться с советским отечеством и закапывать ров между прошлым и настоящим"(28).
«Мотивация» этих действий станет более понятной, если мы кинем самый беглый взгляд на ближайшее окружение м. Марии. К таковым относился, прежде всего, протоиерей Димитрий Клепинин (1904−1944), также канонизированный Константинопольской Патриархией. Дело в том, что его старший брат Николай Андреевич Клепинин (1899−28.71 941), офицер Лейб-гвардии Конно-гренадерского полка, автор книги «Св. Князь Александр Невский» (Париж. YMCA-Press. 1927), вместе с мужем Марины Цветаевой С. Я. Эфроном был сотрудником НКВД, участвовал «в убийстве, организованном советскими агентами"(29). Спасаясь от ареста, оба они бежали в СССР, где были расстреляны.
Последним, незавершенным (быть может, к счастью) деянием м. Марии было учреждение, по ее инициативе, весной 1939 г. в Париже «Общества защиты христианской свободы» под председательством Н. А. Бердяева (30). От кого хотела защищать м. Мария «христианскую свободу» и под каким знаменем, нетрудно догадаться…
Перейдем, однако, к последнему периоду жизни м. Марии, за который, собственно, она, должно быть, и была прославлена, ибо не за хождение же с тележкой на рынок за продуктами для неимущих во время Литургии (как будто нельзя было разделить то и другое?) и не за еду скоромного во дни поста вместе с обитателями приюта (почему бы и последним было не поститься в православном доме призрения?) и, тем более, не за бурные беседы с «цветом» русской парижской интеллигенции под дымок сигареты удостоил ее канонизации Константинопольский Патриархат.
Как пишут, в оккупированных Германией странах Европы «выражение солидарности с евреями и оказание им помощи считалось проявлением патриотизма и сопротивления немцам"(31). Это «выражение солидарности» принимало разные формы. Многие семьи приняли евреев. Наиболее надежным убежищем считались дома, где их скрывали «по политическим или религиозным мотивам"(32). Менее надежными считались те, хозяева которых укрывали евреев «за деньги"(33). Нередко ходатаями за евреев выступали представители католической церкви и протестантов. Правда, в настоящее время их склонны обвинять в некоей пассивности перед лицом «геноцида целого народа». Но вспомним: после революции 1917 г. Русская Православная Церковь, в лице ее иерархии, также никогда не выступала против конкретных актов советской власти, пусть даже явно носящих людоедский характер — от санкционированного Лениным-Свердловым цареубийства, очищения, по приказу Зиновьева, Петрограда от его постоянных жителей, вплоть до расказачивания по инициативе Свердлова. А ведь все эти (и другие подобные им) акции не были чисто политическими, касались людей, главным образом православных, по национальности русских; выгоду от которых получали вчерашние обитатели «черты оседлости». Такие действия вполне подпадают под определение «геноцид»; носят на себе к тому же оттенок религиозной войны. И, тем не менее, за молчание в то время Церковь никто не упрекал ни тогда, ни сейчас.
Деятельность м. Марии в период немецкой оккупации Франции была связана с укрывательством евреев путем выдачи подложных документов о принадлежности их к христианам. Будем называть вещи своими именами: речь шла о подлогах, о намеренном, заранее обдуманном преступлении, пусть и нацистских, но все же законов. (Согласно действовавшему во Франции декрету от 27 сентября 1940 г. евреями считались лишь принадлежащие к иудейской вере (34).) И в этом смысле никто из участников этого дела не вправе был, разумеется, рассчитывать на снисхождения оккупационных властей.
При полном одобрении м. Марии священник Димитрий Клепинин выдал сотни «ложных свидетельств о крещении"(35). При этом он в категорической форме отказал епархиальному управлению, когда-то запросило список новокрещенных (36).
Разумеется, моральная мотивация подобных действий понятна. И с точки зрения общечеловеческих ценностей, мирового сообщества, гуманизма и т. д. этот поступок заслуживает одобрения и признания. Вполне понятно поэтому, что люди эти могут быть героями сопротивления, Франции, Советского Союза или объявлены государством Израиль «праведниками народов мира». Во всем этом явно видна гражданственность, гуманизм (мы этого, разумеется, осуждать не можем), но от священника и монахини мы вправе были бы ожидать гораздо большего. И тому есть, кстати говоря, конкретные примеры. «Некоторые венгерские епископы, — читаем в еврейской энциклопедии, — протестовали перед властями против жестокого обращения с евреями, но вместе с тем чинили препятствия в выдаче свидетельств о крещении, обрекая тем самым многих евреев на гибель"(37). (Иными словами, получается, что виноваты епископы, которые отказались солгать, что совершено было таинство Крещения, а не пострадавшие, отказавшиеся креститься.)
Следует также подчеркнуть, что этот иной путь не был тайной за семью печатями. Близкий м. Марии (в том числе и по своему революционному прошлому) религиозный философ либерального толка филосемит Г. П. Федотов в статье, написанной в годы войны, ставил национальное возрождение евреев в жесткую зависимость от религиозного обновления, от принятия Господа Иисуса Христа, а не от возвращения «вспять» в дебри талмудического иудаизма. «Христианство относится к иудаизму как его завершение, — считал Г. П. Федотов. — […]…Древняя религия Израиля, взятая в отрыве от христианства, с трудом удовлетворяет современное религиозное сознание. Путь от современной, хотя бы обезбоженной культуры, к религии закона представляется сужением сознания. Национализм может принести эту жертву. Но религиозная личность примет ли ее?"(38). В связи с этим современный «специалист по русской культуре первой половины ХХ века» Е. А. Голлербах, ничтоже сумняшеся, обвиняет Г. П. Федотова в… антисемитизме (за «требование отказа иудеев от их исторической религии"(39), путая, таким образом, мнение философа с волей Божией). Ведь кончает-то философ статью следующим образом: «…Как не поражаться апориям, которые на всех путях встречает национальное движение еврейства. Точно кто-то незримый гонит Израиля, загоняет его в безвыходные тупики, не дает опомниться от боли и ран? Кто Он, этот неутомимый охотник? Не тот же ли Бог Израиля, ревнивый и любящий, гонящийся по пустыне за Своей возлюбленной, навеки обрученной с Ним кольцом завета?"(40)
Еще более жестко писал зимой 1941−1942 г. о. Сергий Булгаков: «…Еврейство […] доселе остается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия являются для него не только как последние, может быть, испытания перед его обращением ко Христу и духовным воскресением, но и как неизбежная кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме. Он не может остаться неискуплен. […] Да, большевизм есть именно еврейский погром, совершенный именно еврейской властью, — ужасная победа сатаны над еврейством, совершенная через посредство еврейства. […] Этот грех и преступление перед Израилем и перед Россией должны быть осознаны и исповеданы в национальном еврейском покаянии, а не замолчаны и смазаны или горделиво отвергнуты"(41).
Эта тупиковость внехристианского еврейства совершенно очевидна в потрясающем своей чудовищностью выводе некоторых израильских философов, пытающихся осмыслить т. н. Катастрофу еврейства в годы второй мировой войны. «Для многих, — читаем в «Краткой еврейской энциклопедии», — Катастрофа — доказательство того, что Бог умер. Если бы Он существовал, то, несомненно, не допустил бы Освенцима"(42)! Какая сатанинская гордыня! Вот он путь, прочерченный со времен «Притчи о злых виноградарях» (Мф. 21, 33−44), через «Распни Его!» (Ин. 19, 15) и «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27, 25)!
Залогом же возможности, о которой писал Г. П. Федотов, была, как сообщает все та же «Краткая еврейская энциклопедия», теологическая доктрина евреев «из-за грехов наших»: «Освенцим — справедливое возмездие за грехи еврейского народа"(43).
Обращаясь к Западной Европе периода второй мировой войны, обратим в связи со сказанным внимание на особую группу фактов, к сожалению, до сих пор плохо осмысленную. Приведем лишь два из них, опираясь опять-таки на сведения «Краткой еврейской энциклопедии"(44):
«Деятельность некоторых представителей католической церкви сопровождалась попытками обратить евреев, особенно детей, в христианство».
Протестантский «епископ Вюртембергский Вурм выступил в 1943 г. в защиту «привилегированных неарийцев»: приняших христианство евреев и христиан еврейского происхождения».
14 мая 2004 г.
Встречаем мы такое отношение и среди православных. Так, архиепископ Берлинский и Германский Тихон (Лященко) из Русской Православной Церкви Заграницей «приходивших к нему с просьбой русских евреев крестил и выдавал им свидетельства о крещении"(45).
В описываемое время глава германских евлогианских приходов архимандрит (впоследствии архиепископ) Иоанн (Шаховской) позднее писал: «Вспоминаю совершенный мною тайный постриг над одной еврейкой-христианкой, моей духовной дочерью, рабой Божьей Елизаветой, получившей вызов в гестапо. В значении этого вызова мы не сомневались. Благословляя ее на мученичество, я дал ей новое имя Михаилы, в честь архангела Михаила, вождя еврейского народа […]
Однажды следователь [гестапо], допрашивавший меня, зная, что я принимаю в лоно Церкви всякого человека, без различия расы, спросил меня: <Ну, а если бы Литвинов* захотел креститься (Литвинов в те годы был в Германии персонификацией того, что называлось иудобольшевизмом) – вы бы его тоже крестили?" "Конечно, – ответил я, – если бы Литвинов покаялся и захотел жить во Христе, Церковь приняла бы его наравне со всеми">(46).
В цитировавшейся нами статье Г. П. Федотов предупреждал также об опасностях, которые могут возникнуть (в результате гонений) для евреев и, в связи с ними, для всего остального мира, если только иудеи не примут христианство: «…Возникает новый соблазн: перенять у врага его политическое сознание, бороться с ним его же оружием — если угодно, опять-таки ассимилируясь с ним, только не в дружбе, а в борьбе. Израилю предлагается осознать себя одним из народов земли — таким же, как все другие — и требовать для себя места под солнцем. Вчера еще это значило: подчинить все задачи еврейства одной цели — созданию и развитию национального государства в Палестине. Сегодня это звучит еще иначе: создать еврейский фашизм, покончить с гуманизмом и ответить криком крови и расы на крик крови и расы. Этот соблазн тем опаснее, что в самых древних страницах Священной Книги можно найти кажущееся оправдание для этой антигуманистической реакции. Гитлер вывернул Библию наизнанку. Теперь начинают выворачивать наизнанку Гитлера, — только что останется от Библии в результате этой двойной перелицовки?"(47)
Пророческое предупреждение это было обращено ко всем христианам Европы. Обращено оно было и к м. Марии. Но услышала ли его она?
Поставленная перед альтернативой: спасение тела или души преследуемх евреев (другими словами, временная жизнь или вечное спасение), м. Мария снова делает ложный выбор. И это безспорно именно так, ибо забыты были ею слова Самого Христа, совершенно определенно учившего: «…Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Мф. 10, 28). Да и разве мог быть иным этот выбор, если дух ее не был подкреплен ни молитвой, ни постом? Величайшие блага монашества прошли как бы мимо нее.
Причина такого выбора была еще и в том, что, похоже, м. Мария считала еврейство самодостаточным. Во всяком случае, в стихотворении, написанном ею и разошедшемся в списках по Парижу, она утверждала:
Два треугольник — звезда,
Щит праотца — царя Давида,
Избрание, а не обида,
Великий дар, а не беда.
Пускай же те, на ком печать,
Печать звезды шестиугольной,
Научатся душою вольной
На знак неволи отвечать (48).
Известно также, что арестованный в начале 1943 г. ближайший сподвижник м. Марии протоиерей Димитрий Клепинин на предложение офицера гестапо немедленно выпустить его при условии, что он пообещает прекратить незаконную, с точки зрения оккупационных законов, выдачу подложных документов евреям, поднял свой крест и сказал: «А этого еврея вы знаете?"(49) (Не знаю, как других, но меня такое унижение Бога до национального, пусть и в Его человеческой ипостаси, совершаемое служителем алтаря, в известной мере оскорбляет. Не многим оно, к сожалению, отличается от провозглашения Господа «истинным арийцем».) Как бы то ни было, но после этого вместе с сыном м. Марии Ю. Д. Скобцовым священника отправили в Бухенвальд, где он скончался в подземном лагере Дора. Что до Ю. Скобцова, то обстоятельства его смерти неизвестны. (Но это, странным образом, не помешало его канонизации.)
Сегодня мы знаем: утверждение, что м. Мария «вошла в газовую камеру вместо молодой еврейской женщины"(50) или даже «заступив место молодой еврейки-матери"(51) — не более чем легенда. Более того, нет даже твердой уверенности в том, что она «добровольно встала в ряды отобранных для казни: чтобы помочь своим товаркам умереть"(52).
В 1997 г. была обнаружена копия письма, написанного 4 апреля 1945 г. из Тулузы бывшей солагерницей м. Марии «бригадиром по вязанию» Ж. Вердье Д. Е. Скобцову, бывшему второму мужу. «Это самое первое и потому самое достоверное свидетельство о последних днях матери Марии"(53), — пишет его публикатор Н. А. Струве.
«В среду перед Пасхой, — пишет француженка, — нас построили в шеренги, босиком, и мы должны были маршировать перед каким-то майором. Нас было около 500, 260 _ среди которых мать Мария — были отделены, остальные вернулись в свой блок. Эти 260 женщин оставались вместе до следующего дня, когда за ними приехали грузовики"(54).
«До сих пор считалось, — пишет, комментируя это письмо, Н. А. Струве, — что мать Мария, попавшая в «лагерь молодежи» (Югенд лагер — бывший лагерь отдыха для нацистской молодежи, ставший отсевным лагерем смерти) в феврале, 3 марта была возвращена в главный лагерь Равенсбрюка и уже оттуда в католическую Великую пятницу вновь отправлена в лагерь молодежи, где на следующий день произошел второй отбор, уже в газовую камеру. В этом же письме нет указания на то, что узницы вернулись из молодежного лагеря в Равенсбрюк; судя по нему, мать Мария была «отобрана» в Великую среду и на следующий день, 28 апреля, увезена, по всей вероятности, прямо в газовую камеру"(55).
Но где же тут «добровольное мученичество"(56), о котором пишет тот же Н. А. Струве в предисловии к номеру с этой публикацией? Словно действительно правая рука не ведает то, что делает левая.
Слов нет, трагическая кончина м. Марии может вызвать сострадание. Но где же тут, простите меня, предмет для канонизации? Есть свидетельство, что перед смертью м. Мария вышивала «высадку союзников в Нормандии"(57). Она сохранилась. В этом еще одно свидетельство о заземленности упований м. Марии. Но при этом нет никаких доказательств того, что м. Мария перед смертью отреклась от своих заблуждений, о которых мы писали.
В связи со сказанным вполне справедливо, что мемориальные надгробья о. Димитрию Клепинину и м. Марии воздвигнуты в Иерусалиме, в парке музея Яд Вашем (58). Но как прикажете отнестись к тому факту, что на спешно написанной православной иконе м. Марии не нашлось место нимбу, зато не был забыт «маген-Давид» — символ не только чуждый, но даже и враждебный христианству? На иконе, помещенной в указанном номере газеты «НГ-религии», этот знак торжествующего в своей самодостаточности еврейства изображен в пламени, исходящем из правой руки монахини. И нам с вами предлагают его лобызать…
«Во Христе эсер»
Когда-то святителя Игнатия Брянчанинова, по полученному им военному образованию, с известной долей доброй шутки именовали: «Во Христе сапер». По аналогии можно озаглавить этот наш раздел, посвященный Илье Фондаминскому, пятому канонизированному Константинопольским Патриархатом, — «Во Христе эсер».
В официальной справке о нем читаем: «Первоначально принадлежал к партии эсеров, участвовал в террористических актах. Учился во Франции (1900−1907). Вернулся в Россию в 1917 г., но после революции снова эмигрировал во Францию. Редактор парижского журнала «Современные записки». Близкий соратник и помощник матери Марии в движении «Православное дело». Арестован нацистами в 1941 г. и заключен в концентрационный лагерь в Компьене. Незадолго до своей гибели стал христианином. Погиб в концлагере Освенцим в 1942 г."(59) Добавим несколько штрихов к раннему периоду жизни Ильи Исидоровича Фондаминского, известного в русской эмиграции также под псевдонимом Бунаков, используя сведения «Краткой еврейской энциклопедии"(60). Родился он в 1880 г. в Москве «в состоятельной купеческой семье, соблюдавшей еврейские традиции». В 1900—1904 гг. учился на философских факультетах Берлинского и Гейдельбергского университетов. В 1902 г. женился на Амалии (Малке Брохе) Гавронской, внучке известного чаеторговца, ярого приверженца идей сионизма (еще до официального оформления этого движения) К. Высоцкого. Получив диплом, в декабре 1904 г. И. Фондаминский вернулся в Москву, став одним из руководителей Московского городского комитета партии эсеров.
Будучи одним из лучших ораторов партии, он «много выступал на различных митингах, пользовался большой популярностью, особенно когда выступал по аграрному вопросу…» В сентябре 1905 г. Фондаминский с женой были арестованы и заключены в Таганскую тюрьму, просидев там до октября.
«Фондаминский большую часть своего состояния и приданого жены пожертвовал на революцию, на эти деньги было закуплено оружие для эсеровской дружины в Москве. В начале декабря 1905 г. под воздействием Фондаминского съезд железнодорожников в Москве принял решение о начале всеобщей политической стачки, переросшей в декабрьское вооруженное восстание, во время которого Фондаминский был среди руководителей эсеровского штаба восставших. […] После роспуска 9 июля 1906 г. 1-й Государственной думы Фондаминский был направлен центральным комитетом партии социалистов-революционеров в Ревель (Таллин) для организации восстания на кораблях Балтийского флота. […] В 1907−17 гг. жил в Париже. Участвовал в работе 5-го Совета партии социалистов-революционеров (май 1909), где был избран в один из руководящих органов партии — Заграничную делегацию. Фондаминский курировал работу боевой группы Б. Савинкова, которая планировала осуществление террористических актов против высшего руководства России, в т. ч. Царя».
Что касается террористической деятельности, то тут авторы энциклопедии явно скромничают (их, конечно, можно понять). Вот что писал, например, о Фондаминском известный деятель экуменического движения профессор Н. М. Зернов: «В 1904 г. он фанатически ринулся на борьбу с Самодержавием и однажды несколько дней подряд носил куртку с динамитом (по одному из проектов террористов человек становился живой бомбой и вместе с собой уничтожал официальное лицо, приговоренное к смерти подпольным трибуналом)"(61). Чем не «шахид»?! И в этом смысле Константинопольскому Патриарху не откажешь в смелости. Ведь после событий 11 сентября 2001 г. это прямо-таки вызов самой Америке и всему ведомому ею к светлому глобальному будущему человечеству!
Но шутки в сторону, зададимся вопросом: можно ли всерьез молиться такому «святому» динамитчику? И, кстати: уж не за подобные ли заслуги соплеменников Фондаминского Господь попустил нынешний огненный террор палестинцев-смертников в еврейском государстве? Причину ареста Фондаминского немцами многие видят в его еврействе. Однако это не так. Достаточно обратить внимание на дату этого ареста: 22 июня 1941 года.
Дело в том, что с 1938 г. Фондаминский «занимал просоветские позиции»; был масоном (62).
«Перед приходом немцев, 10 июня 1940 г., — вспоминала Н. Н. Берберова парижское житье-бытье, — масонская картотека и часть архива были уничтожены самими масонами, другая часть была срочно вывезена. В русских ложах Великого Востока и Великой Ложи был в первые же дни оккупации произведен обыск.
22 июня 1941 г. рано утром, когда на востоке немецкая армия перешла советскую границу, началась война Германии с Россией. В 8 час. 30 мин утра по парижскому времени около 120 русских масонов, живших в Париже на своих квартирах, были схвачены и увезены в лагерь Компьень, на восток от Парижа, где некоторые пробыли 4 месяца, а некоторые около года. Среди русских арестованных мне приходят на память следующие имена: Зеелер, Фондаминский, Бобринский, Нидермиллер, Альперин, — этот последний был выбран на следующий день старшиной группы. […]
Арестовали масонов, как бывших русских, как эмигрантов, как потенциальных «российских граждан», которые могут вредить Германии и помогать Советсому Союзу: теперь, когда между двумя странами шла война, немцы, видимо, ожидали от них эксцессов"(63).
Крайне запутанным остается и проблема крещения Фондаминского. Что касается христианства вообще, то с ним он познакомился в сомнительном «изводе» Д. Мережковского и З. Гиппиус. Некоторые называют даже точную дату крещения 20 сентября 1941 г. также находившимся в заключении настоятелем Свято-Троицкого храма в Клиши о. Константином Замбржицким (64). Однако хорошо информированная еврейская энциклопедия пишет о своем соотечественнике более осторожно: «по некоторым сведениям… крестился». И далее: «Друзья Фондаминского пытались устроить ему побег, но он отказался от этого, пожелав остаться со своим народом"(65). Крещеными евреями? Или отвергавшими и на пороге своей гибели Христа иудеями? К сожалению, вопросов больше, чем ответов, тем более ответов точных, не слухов или легенд, на которых, как известно, нельзя строить такое серьезное деяние, как прославление святого. Что до лагерных слухов, то следует признать: цена таким свидетельствам, учитывая опыт отечественного ГУЛага и немецких концлагерей, очень невысока.
Точку ставить рано
На этом можно было бы поставить точку, если бы не ряд размышлений, которые невольно возникают в связи с константинопольской канонизацией.
Нет, речь не пойдет о тех «святых». Сказанного достаточно.
Речь пойдет о той проверке, которую, по Своей безмерной милости, устроил всем нам Господь.
Мы уже писали о том, что, по существующему порядку, иерархии Русской Православной Церкви предстоит в ближайшее время принять решение о внесение в наши святцы прославленных в Константинополе «святых». Этому, в случае положительного решения, возможно, будет предшествовать кампания «просвещения» верующих специально на то поставленными лицами.
Вот тут и ясно станет: у кого какие принципы. Одинаковы ли будут и в этом случае необходимые для прославления в лике святых требования с теми, которые еще так недавно выдвигались официальными лицами Московской Патриархии в связи с почитаемыми народом Божиим:
Верными Царскими слугами, замученными вместе с Царственными мучениками; Убиенными оптинскими монахами;
Воином Евгением…
Так ли «принципиальны» будут они и в этом случае? Или требования на сей раз «понизят», «облегчат»?..
Во всяком случае, будем внимательно наблюдать и делать на основе этого выводы…
Пока вызревают плоды этой уже запущенной «мастерами международного класса» провокации, другая, подобная, затевается «на дому». Первым голос подал наш «супертоталитарный сектовед» А. Л. Дворкин. Тот самый, что аж в крике заходится, болезный, по поводу почитания некоторыми верующими Царя Иоанна Васильевича Грозного и Григория Ефимовича Распутина. Пучит его от этого да корёжит.
Неудивительно, что такое происходит с Дворкиным — исключенным, как сообщали средства массовой информации, в 1970-е из пединститута за посещение синагоги, диссидентом, эмигрантом, работником «Голоса Америки» и «Свободы». Удивительно то, что сегодня находятся люди (и с немалым положением, в том числе и в Православной Церкви!), которые, не краснея и не прячась, совершенно открыто шагают в ногу с человеком, имеющим такое прошлое (и, думаем, что не очень ошибемся, если прибавим: неизжитое)!.. Но тогда, может быть, это оттого, что у них одни хозяева?.. Во всяком случае, на эти мысли нас невольно наталкивают те, кто идет, как в песне поется, «смело, товарищи, в ногу"…
Но мало Дворкину со товарищи изгаляться над Царем всея Руси и Другом Святых Царственных Мучеников; они норовят доказать, что кто-то сегодня выдвигает-де «требования» канонизировать их или, точнее, прославить в лике святых. Даже когда Л. Болотин, опираясь на конкретные факты, весьма основательно уличил всю эту «группу товарищей» во лжи, думаете, они успокоились?
Впрочем, довольно об этом. Гораздо интереснее другое. Дворкин утверждает, что некие «небольшие группы, но очень шумные» требуют «канонизировать"…Игоря Талькова. «Дальше, — утверждает он, — эти группы будут требовать канонизации Сталина — уже есть такие заявления"(66). Тут уже не ложь и клевета. Тут уже провокацией явно потянуло.
Дворкина со товарищи не интересует истина. Он не задается даже вполне закономерными вопросами: Предлагают ли «канонизировать» Талькова и Сталина те же люди, кто почитает (но, заметьте, не обращается с просьбой, а тем более с требованием, об их прославлении!) Царя Иоанна Васильевича или Г. Е. Распутина? Выдвигают ли эти «требования» вообще люди верующие, церковные?
А и вправду, зачем ему задаваться такими неудобными вопросами: выгоднее, чтоб всех в одну кучу, так проще с грязью смешать. (Дворкин так прямо и говорит: «эти группы».) У меня-то, например, и вообще сомнения: а был ли вообще «мальчик»? Нет, «документы», пожалуй, и предъявят… Да только откуда, как говорится, дровишки?.. Ведь вот соотечественник Дворкина Норинский тоже не так давно «хотел как лучше», распространяя написанные им самим «документы» от имени «Памяти"… Говорю это не от подозрительности, а оттого, что среди своих многочисленных знакомых (чтителей Царя и Старца) не встречал ни одного почитателя Сталина и Талькова именно как святых. Ведь святой и государственник, святой и патриот — всё это не одно и то же.
И такое разделение их ни в коей мере не уничижает.
Прекрасно помню первое исполнение «России» И. Талькова по телеящику. Зазвенели колокола, и он начал… Ведущий нервно ломал пальцы…
Ожог! Удар! Прорыв! Одна эта песня сделала много больше, чем все наши книги и статьи вместе взятые! Ведь если бы не так, нам бы всем лежать с дыркой в голове, а не ему! Этой ныне навязываемой И. Талькову святостью они (как им кажется) убивают двух зайцев: во-первых, перекрывают пути неотменимой, по слову старца Николая Гурьянова, будущей канонизации Грозного Царя и Друга Царственных Мучеников (совершить которую, однако, надо еще сподобиться); а, во-вторых, втоптать в грязь И. Талькова и уничтожить его ПЕСНЮ о нашей РОССИИ.
Ко всему этому Дворкин ловко (о, это они умеют!) «подпрягает» Жанну Бичевскую («эстрадную певицу», «рупор подобных групп»). Одновременно кто-то ловко подкинул «информацию» Святейшему….В ответе на вопрос «о Жанне» последовало «сравнение»: «…Я думаю, что если мы посмотрим телевизор, то бесовщины и на экранах увидим с избытком"(67). К сожалению, всего «этого» хватает теперь везде. «…На празднике, посвященном юбилею предстоятеля одной из наиболее ортодоксальных церквей мира, _ читаем в одном еженедельнике, — пели оперные арии и исполняли афроамериканский джаз. […] Надо сказать, что до этого он [джаз, разумеется. — С. Ф.] успел отметиться выступлениями перед папой Римским и Нельсоном Манделой, его участники неоднократно выступали перед американскими президентами. Но на этот раз концертной площадкой была не лужайка Белого дома и даже не костел, где уже давно проводятся всевозможные увеселительные мероприятия, а главный храм России, и под его куполом раздавался самый настоящий джаз"(68).
Речь, как, наверное, вы догадались, идет о храме Христа Спасителя в Москве, в Зале соборов которого (но всё равно под куполами с крестами, а не рядом!) в последнее время все чаще находят себе пристанище то раввины, то муллы и шейхи, ну, а актеров самых легких жанров и не перечесть…
Только Жанне (а вернее Анне — нам, православным, нужно бы ее так величать) Бичевской путь туда заказан. Сейчас ее на наших с вами глазах пытаются оболгать, унизить, оклеветать, чтобы потом легче было «списать»?.. А ведь она делает работу для нас и за/вместо нас. Мы уже читали, как в эту женщину уже раз шарахнули ПТУРСом (противотанковым управляемым реактивным снарядом) по… «ошибке"(69). Неужели мы снова не сумеем защитить ГОЛОС РОССИИ? Неужели и вправду мы любить умеем только мертвых?..
А теперь о Сталине…
…Далекой осенью 1918 года сельские коммунисты ворвались в дом священника Знаменской церкви села Осино-Гай Тамбовской губернии Петра Ивановича Космодемьянского. Престарелого батюшку, жестоко избив, увели. Куда, никто не знал… Но вот в следующем году незадолго до Троицы кто-то из односельчан заметил странный свет и пение у воды в нескольких километрах от села. Пойдя на пение и свет, обрели тело замученного священника без каких-либо признаков тления. Священномученика с честью погребли у алтаря храма, в котором он служил. Могила та цела и до сего дня…
Двадцать три года спустя внучка священномученика Петра Зоя, стоя с петлей на шее в подмосковном селе Петрищево, произнесет последние в своей земной жизни слова. Слова, не так давно памятные каждому в России. Обращаясь к стоявшим вокруг немцам и согнанным ими жителям, она выкрикнула знаменитое: «Сталин придет!» Умирая, Зоя (имя которой, верно, недаром в переводе с греческого значит _ Жизнь) верила: грядет наша ПОБЕДА!
Так тесно в ту пору вера в Бога переплеталась с верой в Победу, с любовью к Родине, связываясь в единый нерасторжимый узел…
Что до того, насколько был верующим Сталин, то это ведает Один лишь Господь: причем ни Дворкину, ни даже архиереям Он этого докладывать не должен. Но можем ли мы поэтому вовсе обходить эту тему, не пробовать искать подобного рода факты, как того требует Дворкин? («Сектовед» с явным пренебрежением пишет о таковых: «некие «исследователи»».) Ведь Сталин по слову нашей законной церковной иерархии был «богодарованным Верховным Вождем нашим» (Патриарх Алексий 1)(70).
Ну, Сталина-то таким «пигмеям», конечно, не взять. Пробовали ведь и другие (повесомее и менее отягощенные всем-таким-прочим).
Вот по отношению к таковым-то «умельцам», творцам катаклизмов и катастроф вполне уместны слова Святейшего: «Безумцы, провокаторы, враги Церкви!» Просто идеально подходят!
Сергей ФОМИН.
18/31 марта 2004 г. Погребение в Москве в 1606 г. в Ново-Спасском монастыре
в усыпальнице Дома Романовых болярина Михаила Никитича, первого мученика в Роде Романовых.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кривошеина К. И. Святые эмигранты // НГ-религии. 2004. 17 марта. С. 2.
2 Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. М. 1994. С. 470−471.
3 Линник Ю. В. Мать Мария // Вестник РХД. v 161. Париж. 1991. С. 121. Здесь и далее в цитатах выделено мною. _ С. Ф.
4 Носик Б. М. На погосте ХХ века. СПб. 2000. С. 437.
5 Там же. С. 306.
6 Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. Париж. 1991. С. 257.
7 Носик Б. М. На погосте ХХ века. С. 307.
8 Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 494−495.
9 Там же. С. 494.
10 Там же. С. 495.
11 Линник Ю. В. Мать Мария. С. 122.
12 Плюханов Б. Объединение «Православное дело» // Вестник РХД. v 161. Париж. 1991. С. 136.
13 Линник Ю. В. Мать Мария. С. 123.
14 Там же. С. 123−124.
15 Там же. С. 125.
16 Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 517.
17 Там же. С. 413.
18 Линник Ю. В. Мать Мария. С. 125.
19 Лашков С. И. Правда о Монархе // Царский вестник. v 380. Белград 1934. 8/21 января. С. 3.
20 Мать Мария. Типы религиозной жизни // Вестник РХД. v 176. Париж. 1997. С. 7.
21 Там же. С. 8−9.
22 Там же. С. 13, 15−16, 19.
23 Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в 30 томах. Т. 8. Л. 1973. С. 249.
24 Струве Н. Пророческий голос // Вестник РХД. v 176. С. 4.
25 Архим. Киприан (Керн). Православное пастырское служение. Из курса лекций по пастырскому Богословию. Париж. 1937. С. 146.
26 Там же. С. 189.
27 Там же. С. 190−192.
28 Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 492.
29 На переломе. Три поколения одной московской семьи. Семейная хроника Зерновых 1812−1921. М. 2001. С. 415.
30 Голлербах Е. А. К незримому граду. СПб. 2000. С. 419.
31 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 4. Иерусалим. 1988. Стб. 169.
32 Там же. Стб. 161.
33 Там же. Стб. 160.
34 Шкаровский М. В. Нацистская Германия и Православная Церковь. М. 2002. С. 324.
35 Там же. С. 324.
36 Прот. Сергий Гаккель. Мать Мария (1891−1945). М. 1993. С. 129−130.
37 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 4. Стб. 170.
38 Тайна Израиля. Еврейский вопрос в русской религиозной мысли конца 19 — первой половине 20 вв. СПб. 1993. С. 457−458.
39 Голлербах Е. А. К незримому граду. С. 418.
40 Тайна Израиля. С. 458.
41 Прот. Сергий Булгаков. Христианство и еврейский вопрос. Париж. 1991. С. 137, 138.
42 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 4. Стб. 175.
43 Там же.
44 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 4. Стб. 170.
45 Кромиади К. За землю, за волю… Сан-Франциско. 1980. С. 23−24.
46 Архиеп. Иоанн (Шаховской). Избранное. Петрозаводск. 1992. С. 375.
47 Тайна Израиля. С. 455.
48 Носик Б. М. На погосте ХХ века. С. 309.
49 Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. С. 258.
50 Линник Ю. В. Мать Мария. С. 121.
51 Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. С. 258.
52 Линник Ю. В. Мать Мария. С. 132.
53 Новые сведения о последних днях матери Марии // Вестник РХД. v 176. Париж. 1997. С. 51.
54 Там же. С. 52.
55 Там же. С. 52−53.
56 Струве Н. Пророческий голос. С. 4.
57 Вестник РХД. v 176. Париж. 1997. С. 53.
58 Носик Б. М. На погосте ХХ века. С. 310.
59 НГ-религии. 2004. 17 марта. С. 2.
60 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 9. Иерусалим. 1999. Стб. 252−255.
61 Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. С. 251.
62 Серков А. И. Русское масонство 1731−2000. Энциклопедический словарь. М. 2001. С. 840
63 Берберова Н. Н. Люди и ложи. Русские масоны ХХ столетия. М. 1997. С. 109.
64 Прот. Сергий Гаккель. Мать Мария (1891−1945). С. 142.
65 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 9. Стб. 255.
66 Осторожно, сектантство! // Церковный вестник. 2003. v 3. Февраль.
67 Обращение Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия 2 к клиру, приходским советам храмов г. Москвы, наместникам и настоятельницам ставропигиальных монастырей на Епархиальном собрании 23 декабря 2003 года. Издательский совет Русской Православной Церкви. 2004. С. 47.
68 Николайчик Н. Джаз для Патриарха // Версия. 2002. v 24 (197) 24−30 июня. С. 22.
69 Пасхальная память. Воспоминания об иеромонахе Владимире (Шикине). Автор-сост. Е. В. Ерофеева. Изд. 3-е. Изд. храма Казанской иконы Божией Матери. М. 2003. С. 291−292.
70 См. нашу кн.: Страж Дома Господня. Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский). Жертвенный подвиг стояния в истине Православия. М. «Правило Веры». 2003.
