 |
| НГ-Религии | Священник Илия Соловьев | 17.03.2004 |
— Отец Илья, за последние несколько лет издательство Крутицкого подворья выпустило несколько книг, посвященных «обновленческому расколу». Как вы оцениваете причины и последствия этого раскола и не популяризируете ли вы идеи «обновленчества», издавая книгу А.Э. Левитина и В.М. Шаврова «Очерки по истории русской церковной смуты»?
— На самом деле на эту книгу была противоположная реакция. Так, например, вскоре после ее выхода в Москве была осквернена могила «обновленческого» митрополита Александра Введенского. Те, кто это сделал, раньше, возможно, не знали, кто такой Введенский, а когда узнали — поехали на Калитниковское кладбище с бутылочкой коричневой краски… Еще один пример из Петербурга. Там на Серафимовском кладбище в свое время разжаловали «обновленческого» протопресвитера Владимира Красницкого. Сначала на могильном кресте была беззаконная «обновленческая» надпись: «протопресвитер Владимир Красницкий». Затем слово «протопресвитер» сменили на «протоиерей», а в последние годы — на «священник», хотя о. Красницкий был протоиереем еще до перехода к «обновленцам».
Что же касается самой книги, то мне кажется, что Анатолий Эммануилович Левитин был свидетелем эпохи и видел, что в среде «обновленцев» были разные люди. У них было много человеческих слабостей, но Левитин знал эту эпоху и чувствовал весь трагизм положения. Мне кажется, что он говорил об этих событиях более или менее объективно, по крайней мере так, как он их видел.
А вот Кузнецов, чью работу мы также недавно опубликовали в сборнике «Обновленческий раскол», был более пристрастен, и эти две книги как бы дополняют друг друга. Но в то же время они не дают ответа на главный вопрос: что такое «обновленческий раскол», почему он возник и связан ли он с движением за церковное обновление, которое возникло в России в начале ХХ века?
Это очень сложный вопрос, и ответить на него можно, только опираясь на документы из архивов, доступ к которым в прежние годы по понятным причинам был закрыт. Эти документы проливают свет на многие события. Например, Левитин не прав в своей оценке деятельности епископа Антонина (Грановского), который дал согласие возглавить раскол гораздо раньше той даты, которую указывает Левитин.
Мне представляется, что нельзя немилосердно и поголовно ругать тех, кто в разное время оказался в «обновленческом расколе». Из опубликованного в книге «Обновленческий раскол» словаря «обновленческих» архиереев видно, что некоторые из иерархов после «обновленческого раскола» принесли покаяние и впоследствии приняли мученическую кончину, а ныне канонизированы Архиерейским Собором 2000 г.
В то время людям было трудно разобраться в современных событиях, развивавшихся с калейдоскопической быстротой. Кроме того, часто некуда было деться: приходилось выбирать между расстрелом и переходом в «обновленчество», и многим недоставало мужества.
Сейчас становится все более очевидным, что «обновленчество» не было самостоятельным движением, это была подконтрольная чекистам структура, целиком и полностью созданная советской властью для разрушения Церкви. Подлинное стремление к «обновлению» Церкви мы видим только на Поместном Соборе 1917−1918 годов, против которого, кстати, выступали многие из идеологов «обновленческого раскола».
— Можно ли сейчас вернуться к той форме управления, которая была выработана на Соборе 1917−1918 годов?
— Простое восстановление формы церковного управления, принятой на Соборе, не будет панацеей от всех бед. Чаемое церковное возрождение возможно только на путях всестороннего развития соборности Церкви.
Представим, например, что будет восстановлен Высший церковный Совет. Но если в его состав в качестве представителей мирян войдут не соборно избранные люди, а назначенные какие-нибудь спонсоры, банкиры, чиновники разного ранга, вчерашние партийцы, депутаты, какие-то далекие от Церкви люди, решит ли это церковные проблемы? Не будет ли при таком положении девальвирована система церковного управления, созданная на Соборе 1917 года?
Поэтому мне кажется, что нужно воссоздавать не только букву Собора, а его дух. Будет ли ошибкой утверждение о том, что Православную Церковь в России во времена гонений на веру во многом сохранили миряне? Иерархия сохранила апостольское преемство и правильное рукоположение священнослужителей. Вспомним, однако, что перед войной на свободе оставалось всего 4 епископа Московской Патриархии, около 10 «обновленческих» иерархов, сравнительно небольшое количество священников, не говоря уже о диаконах. И в этих условиях при переписи населения 1937 года на вопрос о вере в Бога большинство ответило утвердительно. Это был исповеднический акт мирян.
Но это не все! Простые люди ходили в храм, посильно препятствовали закрытию оставшихся церквей и не принимали «обновленчества», то есть состояли в оппозиции безбожию в лице власти, инспирировавшей «обновленческий раскол». Наконец, благочестивые миряне сохраняли православную веру, обучали вере своих детей, крестили их, молились, а потом при Хрущеве вновь не дали закрыть многие храмы. Это связано с тем, что многие миряне, и прежде всего старая церковная интеллигенция, сохранили ясное церковное сознание: они не ушли в катакомбы, а остались верны патриаршей Церкви. Как прекрасны были эти люди! И в наши дни важно, чтобы миряне играли активную роль в жизни приходов и всей Поместной Церкви.
— Тогда неизбежно встает вопрос, как отличить «правильных» мирян от «неправильных». В недавнем прошлом уже были «двадцатки», которые не способствовали нормальной церковной жизни?
— Специально определять, кто «достоин», а кто «недостоин» (если мы вообще имеем право так говорить) входить в общину, разумеется, не нужно, да в этом и нет необходимости. Пример — многие православные приходы в Европе, живущие по уставу Собора 1917 года. Приход — это община, костяк которой составляют люди, чувствующие не только свою принадлежность, но и ответственность за Церковь. В начале года прихожане этих церквей записывают в специальной книге сумму, которую тот или иной член общины собирается пожертвовать в течение года.
Это могут быть совсем небольшие деньги, но если человек не смог выполнить свое обещание, то другие компенсируют за него. Именно из этих денег складывается приходской бюджет, и община под руководством священника определяет, как распределять эти деньги. В результате люди чувствуют ответственность за свой храм и в конечном итоге за всю Церковь.
В нашей стране люди зачастую ходят в тот или иной храм не потому, что они чувствуют за него ответственность. У нас до сих пор многие миряне не могут применить свои таланты в Церкви, хотя и хотят это сделать. Даже если они и переступают порог храма, то их могут порой встретить совсем не так, как они ожидали.
— После 1988 года государство дало Церкви свободу действий, но многим кажется, что в Церкви практически ничего не изменилась, почему это произошло?
— Все внутрицерковные болезни, связанные с церковно-государственными отношениями, возникли задолго до так называемого Синодального периода, который закончился в 1917 году с падением в России монархии, и это многовековое наследие никуда не ушло. Очевидно, что свободная Церковь может существовать только в свободном государстве. Когда в СССР начались демократические реформы, Церковь в нашей стране обрела внешнюю свободу, но произошли ли существенные изменения на внутреннем уровне?
Да, в отдельных приходах миряне стали более активно участвовать в жизни общины, но в целом сохраняется инерция, прежние церковно-государственные отношения в общем изменились, но преодолены ли все трагические последствия канонических деформаций, возникших в свое время из-за подчинения Церкви государству как в дореволюционное, так и в советское время? Когда порой с душевной болью приходится слышать, что наша Церковь, как общество верующих, больна, приходится напоминать, что все мы больны грехом. Но Церковь — наша Мать, а разве можно бросить свою мать, и уж тем более больную?
— Какие уроки, на ваш взгляд, может извлечь Русская Православная Церковь из опыта XX века?
— Нужно дорожить самым главным достоянием — свободой. Это главное для Церкви и общества. Если за какие-то привилегии мы отдаем свободу, данную Богом, то это становится огромной проблемой и для Церкви, и для государства.
Беседовал Андрей Зайцев
