Христианский или языческий праздник — масленица?

Из реализации народного творчества складывается культура, питающаяся соком из поколения в поколение передаваемой традиции. Поэтому-то столь важно соблюдение традиций и, главное, их понимание, ибо в мире греха легко извратить добрые истоки. Одним из самых сложных в этом плане праздников является масленица. Что это — остатки язычества, нарядившегося в христианские одежды, или простонародное христианское мироощущение?

Остановим наше внимание на Великом посте. Задолго до поста мы уже чувствуем его «дыхание». За три недели до его начала открывается Постная Триодь, впервые звучит «Покаяния отверзи ми двери…» и читается Евангельская притча о мытаре и фарисее — так Церковь начинает подготавливать нас к покаянным дням поста. На следующей воскресной службе прибавляется печальное пение 136 псалма «На реках Вавилонских…» и вспоминается притча о блудном сыне. Еще через неделю мы слышим грозные слова о Страшном Суде. А воскресение перед самым постом называется Воспоминанием Адамова изгнания (иначе — Прощеное воскресение). Затем следует сам Великий пост, отличающийся продолжительностью и строгостью, весь наполненный покаянным чувством и ожиданием светлого и радостного Воскресения Христова. Наконец, приходит Страстная седмица, в которой мы страдаем и умираем вместе со Христом, а за ней наступает пасхальное ликование: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!».

Таким образом, перед нами предстают три периода: 1) предпостовой, 2) постовой и 3) пасхальный. Богословски это можно трактовать следующим образом. Великий пост — это жизнь человечества на земле после грехопадения. Соответственно, до того жизнь протекала в раю, которая, с одной стороны, еще не была обременена горьким плачем и человек был еще свободен в своих делах — это и отражено в двух сплошных предпостовых неделях (вторая касается только молочной пищи), — а с другой, уже имела привкус предстоящего грехопадения — отсюда и первые покаянные нотки в богослужении. И вот, грехопадение свершилось. Человеку была дана свобода (сырная седмица) и он не смог достойно нести ее. Наступает изгнание человека из рая (Прощеное воскресение) и последующие скорбь, тяготы и покаяние нашей наполненной грехом жизни (Великий пост). Но Христос пришел и умер за нас (Страстная седмица), воскрес и даровал нам жизнь вечную (Пасха). В итоге путь от предпостовых дней через пост к пасхальному торжеству означает путь от Адама ко Христу.

Масленица празднуется в период сырной седмицы, когда последний раз можно вкушать молочные продукты — молоко, сыр, сметану, масло. Казалось бы, название народного праздника и празднование его непосредственно перед Великим постом указывают на его тождественность с церковной сырной седмицей (В. Даль так и пишет: «Масляная неделя, сырная неделя до Великого поста»), казалось бы, народный фольклор порой прямо указывает на связь народного праздника с Великим постом, а ни с чем иным, однако находилось и находится немало этнографов и фольклористов, которые утверждают, что масленица — праздник отнюдь не христианский и берет свое начало в языческой традиции празднования дня весеннего солнцеворота. И это несмотря на то, что весенний солнцеворот определен конкретным числом, а масленица, привязанная к Великому посту, может праздноваться как зимой, так и весной, как около дня весеннего солнцеворота, так и задолго до него (более чем за месяц). На чем же тогда зиждется подобное мнение? На обрядовой стороне праздника, на его атрибутике. Указывают на разгульность праздника, на сопутствующие масленице игрища, которые, кажется, никак нельзя признать христианскими.

Однако чтобы правильно понять атмосферу праздника, надо понять его метафоричность, надо вспомнить о пути от Адама ко Христу, — тогда станет ясно, что этот разгул, это веселье являются метафорой состояния Адама в раю и его грехопадения. Это мистерия, в которой народное сознание как бы пытается возродить состоявшуюся в раю трагедию. Ведь каждый человек — новый Адам, которого в конечном итоге приходит спасти Христос.

Например, масленичные «новожены» напоминают нам о чете Адама и Евы. Тогда и катание с горы прообразовано ни чем иным, как грехопадением, — не случайно сначала катается девушка, а затем девушка вместе с юношей: так пала первой Ева, которая повлекла за собой и Адама. Масленичное чучело — это символ «ветхости», греховности. Его сжигание — преодоление «ветхого человека» и смерти. Материал чучела — солома — тоже символизирует ветхость, так как легко поддается тлению («яко трава бо огнем будете иссохше…»). Кроме того, само по себе сжигание тоже неслучайно, так как огонь — важное составляющее христианской символики. Огонь — это плотское, греховное («огонь страсти»), адское («огонь неугасаемый»). Он противоположен воде — очищению, победе над грехом (всемирный потоп, таинство Крещения).

Что же касается таких известных масленичных игр, как взятие снежного городка и кулачные бои, то борьба и сражение, которые в них заложены, превращаются из шутливой забавы в борьбу между жизнью и смертью, если смотреть на эти игры с точки зрения христианской символики. И неслучайно победителя снежного городка награждали… купанием в проруби! Эта парадоксальная награда вполне естественна и закономерна именно в христианской трактовке игры; взявший приступом снежный городок преодолел барьер-смерть и получил крещение в жизнь вечную.

А игра в «царя»? В ней стираются все сословные границы, а ведь мы помним, что пред Богом все равны — «нищий и убогий ныне предстоят в равном достоинстве». К тому же только тот, кто обнищал, кто стал последним — тот станет первым, «царем», и наоборот, — опять-таки вполне обычный христианский парадокс…

И все-таки, как быть с тем разгулом, доходящим до безобразия, как быть с разнузданным кутежом, который оборачивался пьянством, набиванием животов, драками и даже убийствами? Не язычество ли это?

Да, можно найти в праздновании масленицы элементы язычества. Однако большая ее часть по сути дела является обычным проявлением греха «ветхого человека» вне зависимости от его религиозной принадлежности, а другая — действительно наследие язычества, которое можно увидеть, в частности, в некоторых песнях явно языческого содержания. Что касается блинов, то они, как пишет фольклорист В.Я. Пропп, «древнейшая форма мучной еды. Когда еще не умели печь хлеб, муку смешивали с водой, делали жидкое тесто и порциями выплескивали его на горячие камни. Таким образом, блины по происхождению — не магическая еда, как кутья, а древнее, архаическое блюдо, средство насыщения, получившее обрядовое применение».

Сущность же масленицы, думается, все-таки христианская. Можно отвергать, не принимать народного видения, народного переживания христианских событий, но зачем же называть это мироощущение народа тем, чем оно не является — язычеством? И наша задача состоит именно в том, чтобы отделять пшеницу от плевел, чтобы не дать сорнякам загубить доброе семя христианской традиции. Если это не делать в наше время, когда после почти векового мракобесия преемственность поколений основательно разрушена, когда утрачены и искажены и продолжают утрачиваться и извращаться культурные традиции народа, идет «европеизация» и секуляризация нашей страны, — если это не сделать сейчас, то нас и наших детей захлестнет такая волна бездуховности и псевдодуховности, с которой мы справиться уж будем не в силах.

12 февраля 2004 г.