Ударь, это будет красиво

Зачем российский художник-авангардист оскверняет пражское кладбище

Скандально известный художник-авангардист Авдей Тер-Оганьян не оставляет попыток привлечь внимание общественности к своим акциям. Жертвой очередной «акции», как обычно, стали чувства людей. Правда, действие уже происходит не в России, а в Чехии, в Праге, где Тер-Оганьян скрывается от отечественного правосудия.

В Прагу Авдей Степанович уехал на время судебного процесса по делу выставки «Осторожно, религия!», состоявшейся в 2003 году в Музее Сахарова и закончившейся скандалом. Участники и организаторы выставки были обвинены в оскорблении чувств верующих, но Тер-Оганьяну к этому не привыкать: еще в 1998 году он рубил иконы в рамках акции «Юный безбожник» или «Опыты иконоборчества». Скорбя от непонимания, которое встретили эти художественные акции в России, Тер-Оганьян просил политического убежища в Чехии.

Художнику-авангардисту и в Праге спокойно не живется. Он покупает десять мобильных телефонов и изготавливает таблички с их номерами. Таблички развешиваются на надгробных плитах одного из пражских кладбищ. Дескать, звоните, дорогие близкие, узнаете подробности. На другом конце линии — автоответчики. Каждому телефону — каждому умершему — Тер-Оганьян «подарил» свою судьбу. На автоответчиках — звуки войны, секса, ругани, кваканья лягушек.

Таблички провисели две недели. То ли пражане не так часто посещают могилы своих близких, то ли табличек не заметили, но скандала не случилось.

В одном из интернет-форумов, где обсуждалась эта новость, люди выдавали вполне естественную эмоциональную реакцию: «Если бы кто-нибудь сделал такое на могиле моей мамы или сестры, я бы придушил гада на месте собственными руками и ни на минуту не пожалел бы об этом!» — пишет некий Vel. Но находились и те, кто поддерживал Тер-Оганьяна, например Boss: «Молодцы, парни, классный прикол придумали,)) Можно сказать, что гениальная затея, а насчет осквернения…по моиму когда на кладбище пиво пьют это осквернение, а сделать такую вариацию на тему загробной жизни это качественное творчество… жаль что этого не понимают те примитивные ребята с рабочих окраин и провинциалы оставляющие здесь сообщения» (орфография и пунктуация автора сохранены. — М.С.) Почему современное искусство оказалось вне этических норм, нам рассказывает социопсихолог Павел Левин.

— Культура не может существовать без табу и норм. Но существует интересный парадокс: как только вырабатывается некая условная культурная норма, творчество в ее рамках редко вызывает эмоции у окружающих. Уже давно «люди искусства» пытаются их переступать. Авангард — уже сам по себе — переход за грани привычного в искусстве, и «Черный квадрат» когда-то стал символом скандала. Однако сейчас мы наблюдаем интересную и опасную тенденцию: во-первых, искусство все сильнее сдает позиции перед эпатажем, а, во-вторых, мы перестаем различать искусство и жизнь.

— А где должна проходить эта грань?

— Искусство — это по определению переосмысление. Не сама жизнь — ни в коем случае, а умение ее переосмыслить и авторски подать. Если грани между реальностью и искусством размываются, то в первую очередь это опасно для самих жизненных норм. Жизнь любого человека ограждена правилами — психологическими, социокультурными — это как техника безопасности. Он может против них протестовать, но вынужден с ними считаться. Если есть правило: «Не прыгай из окна», а человек тем не менее прыгает, то получает закономерный результат. Что делает искусство в современном мире? Очень часто оно говорит: «Прыгни, это будет красиво!» Это так называемый панэстетизм, когда все в мире приносится в жертву красоте и… искусству. «Прыгни (убей, ударь и т. д.), это будет красиво!» постепенно становится все более популярной. Исподволь.

— А ведь действительно такие акции все реже называют своими именами — глумление, осквернение.

— Вы употребили слово «акция», творцы нового искусства еще очень любят слово «перформанс». Нейтральные, безэмоциональные и при этом «престижные» слова! При употреблении наукообразных терминов или вот таких красивых иностранных слов скрывается суть явления, психологи давно обеспокоены этим. Подмена слов лишает человека права на оценку того, что происходит.

— А что происходит, когда люди пытаются давать свою, внутреннюю оценку?

— Во время акции «Юный безбожник» верующие говорили о том, как посрамлены их чувства, оскорблены их святыни, а им отвечали на этом «новом языке»: «В условиях, когда иконные изображения получили самое широкое и конъюнктурное использование в нашем обществе, когда духовным смыслом иконы прикрываются не только спекулянты, но и политические экстремисты, считаем появление этой работы Тер-Оганьяна чрезвычайно важным и своевременным…» Тут еще очень важно, что, если искусство начинает «нападать» на жизнь, оно требует все больших и больших жертв. И очень быстро доходит до грани фола. Ограничений, которые существуют в жизни, — морали, табу, — в искусстве давно уже нет. И единственная мерка, которой сейчас начали мерить статус произведения искусства, — это то, насколько сильное эмоциональное потрясение оно вызывает. А за счет чего вызывается это потрясение… Вот по Европе прошла выставка, на которой демонстрировали части человеческих тел, что-то вроде анатомического театра. Искусство?

— Насколько это опасно?

— Табу — нормальный инстинкт самосохранения. Заметьте, что на подъеме оказываются те культуры, в которых очень сильны запреты. Взять, например, ислам сейчас. Мусульманская культура очень сильно охраняет себя. И если мы взглянем на Европу, мы понимаем, что она очень сильно сдает позиции. Она приобрела политкорректность, но потеряла христианство (которое было основой культуры), а значит, и вот этот инстинкт самосохранения. Кстати, интересно, что сами деятели современного искусства — на частном уровне — этот инстинкт терять пока не собираются. Вот, скажем, почему бы Тер-Оганьяну, раз для него искусство превыше всего, не вернуться в Россию и не предстать пред судом? Это будет красиво.

Художники требуют от общества признать за ними право делать все, что им вздумается, но, с другой стороны, обижаются на то, что общество принимает эти акции всерьез.

— Мы еще недавно жили в избытке табу.

— Табу бывают разными. При советской власти таковым считалось все, что имеет отношение к самой власти. Для верующих нет ничего страшнее кощунства, осквернения святынь. Но нашим современным «взрывателям основ» все равно, какие табу нарушать, лишь бы самим не пострадать. Вот, например, тот же Тер-Оганьян прислал из Праги выставку «Ненормативная живопись» в прошлом году. Картины как бы копии авангардистов, в которых читается табуированная лексика, то есть мат. «Охранять» картины поставили милиционеров. И вот я был на этой выставке. Стоит милиционер. Глаза боится поднять. Я спрашиваю: «Вы как себя здесь чувствуете?» Он сначала не очень-то хотел разговаривать, а потом говорит: «Если б я увидел, что мой сын что-нибудь такое пишет, я б ему ремня дал. А тут — высокое искусство». То есть он еще и шутил.

А организаторы выставки получили прекрасный двойной эффект: сотрудники милиции — в окружении нецензурных надписей. Изящное художественное решение.

12 февраля 2004 г.