Как ёлочка стала советской

Религиозные мотивы изгоняли из новогоднего праздника долго и мучительно — с применением Некрасова, леших и космонавта вместо Снегурочки

Кандидат в члены ЦК ВКП (б) Павел Постышев очень любил детей. Еще он любил рождественскую елку: маленьким мальчиком стоял под окнами богачей — заглядывался на роскошные елки и дрожал от холода и обиды. И мечтой его жизни стало вернуть советским детям елку, запрещенную после революции вместе с другими религиозными праздниками. Вернуть любимую елку любимым детям было непростой задачей. Так рассказывал его сын.
В ноябре 1935 года Сталин произнес свою знаменитую фразу: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее». И тогда Постышев решил: пора. Он поставил вопрос на пленуме и в декабре 1935 года через газету «Правда» объявил: «Давайте организуем к новому году детям хорошую елку!»

И тут «горсоветы, председатели районных исполкомов, сельсоветы, органы народного образования», которым вменялось провести первые елки в 1936 году, столкнулись с большими трудностями: как старую елку с Вифлеемской звездой, ангелами, вертепами, рождественскими гимнами и легендами быстро превратить в елку советскую.

Как позже сформулируют составители методических указаний на сей счет, нужно было обеспечить «наличие традиционных моментов наряду с внесением нового сюрпризного материала». Первая трудность состояла в полном отсутствии каких бы то ни было «традиционных моментов»: рождественская елка была семейным праздником. Школьные елки начали проводить только во второй половине девятнадцатого века, в основном для сирот и детей из неимущих семей. Сценарии таких общественных елок существовали, но сводились к нескольким пунктам: чтению стихов о зиме и елке, танцу снежинок и подаркам под елкой. Как говорят специалисты, Дед Мороз впервые появился на этом празднике в 1910 году (а Снегурочки не было вовсе). Главным событием рождественской елки было Рождество Христово, оно наполняло смыслом все происходящее и определяло его сценарий.

«Традиционные моменты» свелись к стихам Плещеева, Полонского, Некрасова. Ждали «радостных улыбок на детских личиках», но эффект получился неожиданный: когда в детском саду «в группах детей 3 — 4 лет торжественно вошел Дед Мороз с палкой, запел песню „Не ветер бушует над бором“ (из Некрасова) — шесть ребят расплакались. И несмотря на то, что руководительница сняла у Деда Мороза бороду и усы, дети не подходили к ней: подарка никто не хотел брать».

По директиве елка оставалась праздником чудесным, волшебным, но ожидание чуда необходимо было лишить религиозного смысла. Советскую мистику организовывали так (елка 1937 года в московском Доме союзов): «Первый зал украшен цветами… огромное панно с изображением Сталина среди детей… Всех заинтриговала темнота Колонного зала. На сцене зажгись два пылающих костра, и стала заметна поднимающаяся фигура Деда Мороза в белом костюме, с длинной бородой и с сумкой через плечо». Жуть! С младшими школьниками решено было обращаться помягче, поэтому «в Колонный зал впускают детей в полутьме. Елка зажигается, и перед детьми на сцене вырастает Дед Мороз». Но путешествие даже в полутьме Колонного зала без родителей (родители ждут на улице) младшим дошкольникам внушало ужас (утверждаю по собственному, гораздо более позднему, опыту). Поэтому «Дед Мороз уже не один, а с ним Снегурочка — шаловливая девчонка, которая мешает Деду в его разговорах с детьми, выдает его тайны детям. Это создает большую интимность между Дедом Морозом и школьниками».

Для создания еще большей интимности между Дедом Морозом и детьми с елки один за другим спрыгивают игрушки и оживают на сцене: зайчики, медведи, ежики — друзья Деда Мороза и Снегурочки. Им отведена роль греческого хора, только очень доверчивого и суетливого.

Сюжет действа мог исчерпываться раздачей подарков (на елках попроще); в других случаях разворачивались целые спектакли: крали время/подарки/Деда Мороза/Снегурочку, «портили» Деда Мороза. Все эти преступления совершала лесная нечистая сила: Баба-яга, Кикимора, Леший, Водяной. Персонажи низшей демонологии не только создавали конфликт, но и нагнетали мистическую атмосферу, лишенную всякой религиозности.

Апофеозом мистики на детском празднике стали двойники: перед изумленной публикой появлялись два одинаковых Буратино или два ДАртаньяна (в полутьме) — один, конечно же, хороший, другой — плохой. Они морочат голову нервным и доверчивым зайчикам и ежикам, и только дети, по замыслу сценариста, способны помочь Деду Морозу отличить хорошего персонажа от плохого. Это не очень сложно, плохой всегда физически неполноценен: он или хромает, или кривой на один глаз, или ходит как-то криво, боком, воровато оглядываясь. Впрочем, перевоспитанные, они уже ничем не отличаются от хороших своих двойников. И вокруг елки водят хоровод два ДАртаньяна, как два господина Голядкина (к счастью, дети не способны оценить глубину этой метафоры).

Праздник должен был стать не только чудесным, но и «эффективным педагогическим мероприятием». Лесная нечисть (и плохие двойники) или изгонялись, или перевоспитывались: Добро неизменно побеждало Зло. В одном из сценариев просветленная Баба-яга раздавала детям подарки, после чего появлялись Дед Мороз и Снегурочка и тоже раздавали подарки. Сюжет не прижился: получалось дороговато.

Право на чудо новогодней елки каждый ребенок должен был заслужить:

«Могут даже у ребят
Сбыться все желания,
Нужно только, говорят,
Приложить старания».
Мне на днях сказала мама:
«Если все отметки „пять“,
Значит, ты имеешь право
Елку весело встречать».

Это говорит Ведущий (пионер), иногда ему напоминает сам Дед Мороз. Право на подарок тоже надо было заслужить: сплясать, спеть, рассказать стишок. Один мальчик, впервые попавший на елку, воспринял все всерьез и отказался от подарка, потому что cбился и не смог закончить стихотворения. Подарок ему всовывали чуть ли не силой (деньги-то уплачены).

В свое время каждый ребенок находил в кульке с конфетами и шоколадками записочку: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Потом записки исчезли, а Снегурочку попытались заменить на Космонавта. Не получилось. «Традиционные моменты» к тому времени уже сложились и не поддавались экспансии «сюрпризного материала».