 |
| Религия и СМИ | Михаил Леонтьев | 18.12.2003 |
С октября на Третьем канале выходит новая православная программа «Русский взгляд», которая вытеснила из эфира программу «Русский дом». Наш портал уже рассказывал об этом событии — реакция читателей была болезненной. «Русский взгляд» — программа с явной политической «заточкой», непосредственное отношение к ней имеет Михаил Леонтьев, тележурналист, который занимается политикой также активно, как и рассказывает о ней. Поскольку создатели «Русского дома» баллотировались в Госдуму, разговор о «Русском взгляде» был отложен. Теперь выборы позади, и мы пригласили Михаила Леонтьева в гости поговорить о «Русском взгляде» и вообще — познакомить читателей «Религии и СМИ» со взглядами популярного телеаналитика.
Александр Щипков (гл.ред. интернет-портала «Религия и СМИ»):
Кто определяет идеологию «Русского взгляда», какова концепция программы и каково твое участие в ней?
Михаил Леонтьев:
Это не моя программа. Я в ней только гость. Насколько я понимаю — достаточно желанный. Мой взгляд на программу — это взгляд гостя, взгляд болельщика. О концепции говорить не возьмусь, а идеологию определить могу, это вещь наблюдаемая. Кто определяет? У канала есть группа руководителей, из которых я лучше всего знаю Андрея Писарева, и мне кажется, что его роль, с точки зрения выстраивания идеологии, является важной. Андрей — человек для читателей твоего портала известный и комментировать здесь нечего. Сам по себе Третий канал выстроен идеологически ясно и четко. Для канала программа «Русский взгляд» является ключевой. Это — спокойное, нормальное, цивилизованное, православное государственничество. Программа же «Русский дом» исповедовала идеологию осажденного дома: умираем, но не сдаемся. Авторы «Русского дома» чувствовали себя вечными пораженцами, страдальцами. Эта позиция опасна. Хватит уже умирать, и никто вас не просит сдаваться. Выглядело это довольно убого. Но главное — эта идеология уже поросла мхом. Православный, имперский национализм не нуждается в идеологии осажденной крепости, не нуждается в дешевой ксенофобии. Это дурной вкус, уже не говоря о том, что это не имеет ничего общего с тем, что надо делать. Может быть, я слишком резко говорю, но говорю резко потому, что уважаю этих людей. Они единственные несли какие-то вещи в совершенно агрессивном окружении. Но, тем не менее, сегодня нужно работать иначе.
А.Щипков:
А как ты относишься к идее создания специального православного телеканала?
М.Леонтьев:
Не может быть «православного» ТВ. Профессиональному телевизионщику это ясно как дважды два. Но православная культура может стать доминантной в нашей стране. Не официально распространенной административной доктриной, а доминантно культурной. И тогда всё остальное автоматически становится на место. А сегодня у нас столько православных программ, сколько готова принять аудитория. Постепенно их будет становиться больше.
А.Щипков:
Протестанты и католики, на твой взгляд, наши конкуренты или все же партнеры?
М. Леонтьев:
Мы верим в Бога. Православная вера и христианская вера. Это абсолютное равенство. Никаких расширительных толкований здесь нет и быть не может. Межконфессиональный диалог нужен, но это диалог миссионера, а не диалог переговаривающихся сторон, которые пришли к консенсусу по вопросам доктрины, теологии, веры. Не может такого быть.
А.Щипков:
Тем не менее, Римо-католическую церковь можно рассматривать не только как церковь, но и как мощную политическую организацию. И с этой точки зрения формировать отношения с ней: приглашать или не приглашать Папу в Москву, поддерживать или не поддерживать развитие католической прессы на русском языке и проч. Ты говоришь о вероучительных вещах, а я — о политических.
М.Леонтьев:
Тогда лучше давай обсуждать провал Яблока и СПС или успехи Республиканской партии в США. При чем здесь Церковь? Если кто-то считает, что правильная вера — это баптизм, пусть идет к баптистам. У нас есть свобода совести. Хотя я не понимаю этого двусмысленного выражения. Не хотел бы я встретиться с человеком в темном переулке, у которого свободна совесть. Равноправие конфессий с точки зрения отправления культа — нормальная цивилизованная позиция. Равноправие не подразумевает равенство, мы знаем страны, которые мало кто посмеет обвинить в нарушении конфессиональных свобод, но где существует государственная религия. Я всегда говорил и продолжаю говорить, что в России православие де факто является государственной религией. Роль православия в истории русской государственности известна, и сегодня мы продолжаем жить в контексте той истории, где православие являлось государствообразующим фактором.
А.Щипков: Я не собираюсь спорить, только замечу, что когда ты говоришь о православии как государствообразующей религии для России, то это уже разговор о политике, разговор о политической составляющей религии.
М.Леонтьев:
Есть историческая культурная составляющая. Мы должны добиваться межконфессиональной гармонии. В ней будет существовать много разных народов и конфессий. Никуда от этого мы не денемся. Но никакой гармонии не может быть, пока Русская Православная Церковь не займёт того места, которое ей принадлежит по праву. Я абсолютно уверен, что если бы РПЦ стала государственной Церковью, что если бы это было бы ясно прописано в законе, то это бы не умалило прав других религиозных конфессий. При этом политическая составляющая, о которой ты говоришь, в России может быть только в деятельности Православной Церкви. Никакой другой «политической составляющей» нет и быть не может — это очень важно. Некоторые религии, имеющиеся в России, находятся в такой близости к политике, что это становится опасным для страны.
А.Щипков:
Прошли думские выборы, на которых религиозная составляющая активно эксплуатировалась. Чем солиднее партия, тем меньше она использовала религиозную фразеологию. Но «оскоромились» почти все. Результаты показали, что самые экстравагантные бригады, такие как «Единение» и «За Русь святую» набрали столь мало голосов, что политтехнологи могут доложить о том, что религиозный фактор абсолютно не влияет на поступки электората. И доложат, нет сомнений. По моему мнению, провал «религиозного фактора» не столько прогнозировался, сколько моделировался. Политтехнологи его боятся как иррациональной силы, с которой не умеют работать рациональными методиками. Вообщем, прячут голову под крыло. Однако, уверен, что через четыре года им придется вновь столкнуться с этой проблемой.
М.Леонтьев:
Я не считаю, что религиозная составляющая на этих выборах играла заметную роль. Позиция РПЦ в отношении деятельности политических партий известна, она корректна, правильна и разумна. Народная партия проиграла, несмотря на присутствие Н.Державина. Евразийская партия проиграла. «Родина» себя позиционирует в рамках традиционных ценностей, так же как и «Единая Россия». Родина просто действует более эффективно. ЕР посдержаннее, в силу того, что это ей не совсем удобно. Там более широкий спектр обязательств государственных. Я вообще считаю, что единственной катастрофой этих выборов является результат Жириновского. Знаешь, чем Жириновский отличается от Зюганова? Тем, что от Зюганова мы уже избавились, а от Жириновского ещё нет. Нельзя дешевый и продажный балаган терпеть дальше. Человек православный не может голосовать за ЛДПР. Это противоречит православной эстетике.
А.Щипков:
А на твой взгляд, а за кого голосовали православные? За Единую Россию?
М.Леонтьева:
ЕР никак себя не позиционировала. Партия, которая хочет себя как-то позиционировать — идет на дебаты. Партия, которой не надо себя позиционировать, чтобы не потерять электорат, на дебаты не идет. В этом смысле поведение ЕР абсолютно адекватно политической задаче — набрать больше голосов, а не меньше. Это партия президента. А вот отношения президента с православием активны и широко известны. Так что думаю, что ты прав — большая часть православных голосовала за ЕР. Но это только ощущения и предположения.
А.Щипков:
Ну, уж коли речь зашла о президенте — вопрос из области политической психологии. Чем отличается православие Путина, от православия Ельцина? Ведь Ельцин и с духовенством братался и со свечами в храме стоял.
М.Леонтьев:
Я думаю, что Борис Николаевич был бытовым православным. Знаешь, бывает бытовой антисемит, а бывает бытовой православный. Он нигде и ни в чем не реализуется как православный. Где-то в глубине души думает, что это правильно, что так и надо. И всё.
Президент Путин — реально православный человек, он понимает этику культуры поведения прихожанина. Отношения Путина с иерархией: должная дистанция при полном уважении. Он реализуется как православный своими действиями, например, в шагах по объединению разрозненных частей русского православия. Президент в данном случае взял на себя функцию, свойственную русским царям. Он очень аккуратно, упорно, целенаправленно способствовал созданию ситуации, когда можно было сделать очень много. Мне кажется, что Церковь до конца не поняла ситуацию и не воспользовалась шансом. Ведь государство не может взять на себя функцию объединения церквей. И не должно. Государство может помочь создать условия. Способствовать. Задачи церкви за церковь никто решать не может.
А.Щипков:
Кто должен консультировать президента по вопросам религиозной политики, давать советы?
М.Леонтьев:
Во-первых, у президента есть духовник. Мы его знаем. И по тому, как президент проявляет себя публично, мне кажется, что он хороший духовник. Все остальные советчики не обладают достаточной квалификацией, чтобы советовать президенту в этой области. И мне кажется, что президент остальных советчиков не слушает. Потому, что тот, кто по должности должен формировать в России политику в отношении религии — пока что не проявил никакого уровня компетенции. Если не наделано огромное количество глупостей — это объясняется только одним фактором — нравственным, духовным здоровьем президента.
Я абсолютно уверен в одном: должен существовать государственный институт в рамках администрации, который бы занимался вопросами государственной политики в отношении религий. Но только в одном аспекте — там, где религия занимается политикой. Потому что религиозные институты, особенно их члены, являются колоссальной силой, политическим инструментом. И через них могут быть решены те задачи, которые не решаются даже путем применения оружия. Государство не должно вмешиваться в религиозную деятельность конфессий. Этот институт не должен регулировать религии. Он должен заниматься вопросами политической деятельности, не духовной, не культовой, а именно политической.
Почему я это говорю? Потому что я знаю настороженное отношение иерархов нашей Церкви к попытке создать какие-то не консультативные, а административные институты по церковным вопросам. Я абсолютно разделяю эту озабоченность. Я считаю, что это правильно, но прошу почувствовать разницу между институтом, который ведает, грубо говоря, политическим экстремизмом, и институтом, который занимается тем, чем занимался советский Совет по делам религий. Нельзя позволить государству устраниться из области вероисповедной политики. Будет очень обидно, если по каким-то историческим опасениям и предрассудкам именно РПЦ будет препятствовать созданию такой структуры. Это неправильно.
Здесь есть еще одна проблема. Со стороны администрации последовательной воли тоже не наблюдается. Вместо этого появляются опасные идеи типа «русского ислама» или «альтернативного православия». У нас не выстроена структура, которая профессионально раскладывала бы проблему по полочкам, тогда, когда власть действительно может принимать сознательные решения. Нужен орган, который будет вычленять и формулировать задачи для других субъектов власти.
16 декабря 2003 г.
