..И дух святой над бездной

В маленьком парке «Олимпия» не тихо и не благостно, никто не хочет передвигаться шагом, все торопятся, никто не хочет говорить тихо, все взбудораженно галдят; деревья не заглушают шум Московского проспекта, за спиной грохочет стройка — парк «Олимпия» постепенно вытесняется новыми домами…

— А ведь кто-то сказал в XVIII веке: «Петербурху городу быть пусту!» Не оправдалось пророчество. Или это было проклятие? Всё равно не сбылось, — говорю я отцу Александру Паничкову. Отец протоиерей — кандидат богословия, специалист по истории Санкт-Петербургской епархии — первых лет её существования…

— Ну, как сказать: не сбылось? — батюшка пожимает плечами. — А разве это не пустота вокруг нас? Суета — это та же пустота. Чем больше шума, гама, бурной, сверхбурной деятельности — тем пустота обширнее… Что поделать: такова судьба Петербурга…

— Судьба? Неужели наш город такой пустой? Обидно…

— Нет, конечно же. Благословение Божие на Петербурге есть, и это, я думаю, доказывать не надо. Тут дело в другом. Как говорят, Петербург — окно в Европу. Да, окно или передаточное звено между Россией и Западом, а Запад и суета — это почти синонимы, и живя в Питере, суеты не избегнешь, увы.

— Простите, но, по-моему, Невская земля — святая земля. Она с древности освящалась светом с Валаама, молитвой прпп. Сергия и Германа, здесь благоверный Александр Невский поставил печать своим копьём, по этим местам проходили и великий Александр Свирский, и Арсений Коневский, и десятки других преподобных Русского Севера… Да в конце концов, это были новгородские земли, а новгородцы всегда отличались благочестием…

— Верно, верно! Ещё в XIV веке здесь насчитывали до двадцати монастырей. В одной Старой Ладоге их было несколько: Успенский, Застенный Георгиевский — древняя обитель, Богородичный Девичий… А храмы! Вот, кстати, что представлял из себя типичный местный храм в допетровскую эпоху, знаете? Очень простая, как правило, деревянная постройка: четырёхгранный сруб, двускатная крыша, с востока прирублен алтарь, сверху небольшой куполок — вот и всё. Изба, в сущности, всё та же крестьянская изба. И вера здесь была простая, крестьянская, крепкая. А «убогие чухонцы» были, конечно, и крестились они без охоты, но не они определяли местный духовный климат. И вот в этом окраинном, деревенском, глухом (надо правду сказать) углу — вдруг начали строить европейский город. Вы понимаете? Произошло некоторое смятение, некий разнобой, взбаламутились тихие воды, и прошло немало лет, прежде чем всё опять устоялось. Что собой представляла молодая столица в духовном отношении? Увы, увы. Согнанные с родных мест мужики, оставшиеся без дома, порой без семьи… Дворянские недоросли, тоже фактически согнанные, вырванные из-под родительской опеки, из-под строгого надзора… Духовенство? Но ведь и духовенство сюда опять-таки сгоняли, и оно было слегка переполошено, сбито с толку. Да, попов, монахов выписывали отовсюду, а те не хотели ехать, искали любую зацепку, чтобы остаться дома, а те, кто поехал, кляли судьбу, считали себя неудачниками. Был такой случай: Синод затребовал для Александро-Невской Лавры двух учёных киевских иноков, а те всё не ехали да не ехали. Тогда начальство послало в Киев депешу такого содержания: «Оных мнихов пришлите срочно, — хоть по почте, да пришлите!»

Словом, один переезд равен двум пожарам. Что же в результате? Разброд, шатания, пьянство, разврат — и в низших слоях общества, и в высших, и — что греха таить — и среди духовного сословия… Не скажу, ни в коем случае не скажу, что это было поголовное пьянство, поголовный разврат: конечно, нет! И всё-таки — что было, то было…

— Неужели не было в молодом Санкт-Петербурге ни одного духовного светильника? Не поверю.

— Если иметь в виду благочестивых иереев, архиереев, иноков — они, конечно, были… Был такой батюшка — отец Григорий Михайлов: он славился как строгий ревнитель благочестия, был отец Иоанн Кириков, боголюбивый храмоздатель, был протопоп Георгий Петров — первый настоятель Петропавловского собора… Можно вспомнить монаха Феодора Ушакова — близкого родственника нашего русского святого адмирала, — он тоже начинал военным, а кончил жизнь верным воином Христовым… Но говорить об их жизни подробно мы не имеем возможности: она шла не на виду, — в ту пору на пике всеобщего внимания были совсем другие люди… Если же говорить об архиереях, то нельзя не вспомнить первого столичного владыку, епископа Никодима Сребницкого. Интереснейшая история! Ведь Санкт-Петербург особым повелением Петра Великого был городом без архиерея: духовными делами здесь заправлял непосредственно Синод. Не раз поднимался вопрос о необходимости создания обычной епархии, но деятели Синода всякий раз противились этому, боясь делить свою власть с новым архиереем. Наконец решено было пойти на компромисс: найти в провинции епископа из тихих, неприметных, не властолюбивых… Таковым сочли владыку Никона. Был он родом с Украины и всё своё служение проходил в тех краях, а под старость получил назначение на Тобольскую кафедру, где он должен был править уже как митрополит. Владыка Никон поехал в Тобольск, но по пути, в Москве, его скрутила почечно-каменная болезнь. Епископ надолго слёг, а когда немного оправился, выяснилось, что кафедра, судя по всему, от него ушла. Так он и застрял в Москве как заштатный епископ и, подобно всем заштатным епископам, совершал службу у царских гробов в Кремле. Когда решено было создать Санкт-Петербургскую епархию, о нём вспомнили именно в силу того, что он вёл себя тихо, Синод прошениями не бомбардировал и вообще создавал впечатление человека весьма смиренного. И вот стал он столичным архиереем. Звучит это громко, на деле же почёту ему вышло мало: во-первых, поселили владыку в каком-то полуразрушенном здании в Лавре, и притом в проходных залах… Митрополитом его так и не сделали, он по-прежнему оставался епископом. Но его, человека смиренного, угнетало даже не это. Ему глубоко претил столичный придворный дух. Царствовала в ту пору Елизавета Петровна — монархиня набожная и Церковь Христову весьма почитавшая, но пропитанная духом «осьмнадцатого столетия» с головы до пят. Когда, например, она приезжала в Лавру, её непременно должна была встречать с песнопениями огромная толпа семинаристов, переодетых херувимчиками. Владыка Никодим честно пытался ко всему этому притерпеться — не смог и стал проситься на родную Украину. Ему не отказали, перевели на кафедру в Переславль, где он показал себя богомудрым и рачительным архипастырем и скончался, окружённый всеобщей любовью.

— Как вы считаете, батюшка, отказ от Патриаршества и передача управления Церковью Синоду — это было ударом для русского Православия или… Или — так, ничего особенного? В конце концов, и Патриаршество не уберегло нашу страну ни от горьких лет Смуты, ни от страшного раскола…

— Не надо рассматривать Патриаршество в таком утилитарном, чисто практическом смысле: есть Патриарх — страна процветает, нет — наступает разруха… В Патриархе — слава Русской Церкви, её почётное место среди других поместных Церквей… Дореволюционный Синод — учреждение чиновничье… Но, конечно, некоторые задачи церковной жизни не разрешить без мощного чиновничьего аппарата. Вопрос образования, например. В Синодальный период духовное образование развивалось и вширь, и вглубь. Если раньше была только Заиконоспасская школа да Славяно-Греко-Латинская Академия, то потом сколько семинарий возникло по всей стране!.. В каждом губернском городе была семинария, были четыре Академии, были духовные училища, где дети священников получали образование — не просто практическое, приходское, а настоящее, теоретическое. Упадок нравов, оскудение веры?.. Это не надо ставить в прямую связь с деятельностью Синода: тут многое, очень многое сыграло печальную роль. И потом, не в Синодальный ли период Россию осветил такой муж равноангельный, как Серафим Саровский? Это же непостижимо: такая святость, такая близость к Богу, что и в древние времена не часто встречалась. А Ксения Блаженная — дивная святая, превзошедшая в подвиге многих и многих древних? А Иоанн Кронштадтский? Оптинские старцы? Иоасаф Белогородский? Всех не перечислишь. И вот, кстати, — не случайно, вспоминая русских святых Синодального периода, в числе первых непременно назовёшь Ксению Блаженную и Иоанна Кронштадтского — наших земляков. Вот вам и бездуховный Петербург! Они же не могли вырасти в безвоздушном пространстве — выходит, для них тут нашлась почва благодатная. Нет, дух в нашем городе не угасал никогда — другое дело, что часто жизнь духа здесь затмевалась в глазах широкой публики столичной суетой. Глас Господа — глас хлада тонка, а тут такие бури мирские бушуют!..

— А что вы думаете о самом основателе города? Многие ведь его чуть ли не антихристом считают…

— Ну, какой же антихрист… Он политик, гениальный политик, великий правитель земли Русской… Именно в этом качестве его и нужно рассматривать, и он-то сам на всё вокруг смотрел глазами политика, и на Церковь в том числе. Он веровал в Бога и был твёрд в Православии — это многие подтверждают, — а требовать от него каких-то подвигов благочестия — зачем?.. Церковь для него была в первую очередь одним из инструментов государственной власти, цементом, скрепляющим общество. Церковь можно рассматривать и так — у неё может быть и такая задача, — но, разумеется, не главная, второстепенная или третьестепенная… Для Петра же она была главной. А раз Церковь — часть государства, значит, она должна подчиняться Государю, значит, всякий намёк на двоевластие (с одной стороны Царь, с другой Патриарх) должен быть уничтожен самым решительным образом. Все же петровские безобразия: всешутейные соборы и прочее… Не нужно придавать им решающего значения. Все мы видим, как человек грешит, никто не видит, как он кается. К тому же Пётр был гением в полном смысле этого слова, а гению трудно удерживать себя в рамках — труднее, чем нам, грешным: им владеют силы мощнее наших, и бури у него в душе — не наши сквозняки. Господь ему судья, а мы должны быть благодарны ему за то, что он всемерно укрепил наше Отечество, вывел его в разряд великих держав, с которыми весь мир не может не считаться. Некоторый же духовный сумбур его эпохи — неизбежное зло, с которым здоровый государственный организм со временем должен справиться — и справился. Бывали на русском троне очень разные люди: бывали и крупные военачальники, бывали мудрецы, бывали и великие преобразователи… И святые бывали. Вот, например: сейчас как-то мало его вспоминают, но, говоря о святости, нельзя обойти это имя — царь Феодор Иоаннович, сын Грозного царя, при нём-то и установилось Патриаршество. Вот образ истинной праведности на троне, вот где повод подумать о канонизации… Но подлинная святость — вещь редкая. О Петре же Великом скажу напоследок такие слова, с которыми, думаю, все согласятся — и сторонники его, и противники: надо молиться о нём, усиленно молиться — с благодарностью и с состраданием. Это будет самое правильное.

Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН

http://pravpiter.ru/pspb/n198/ta001.htm