 |
| Правая.Ru | Степан Орлов | 14.06.2008 |
Кстати, почва для таких тревог со стороны школы (или этим занималось РОНО? ещё кто?) наверное была. Волей-неволей наблюдал это на примере соседской семьи. Отец семейства, персонаж яркий, выглядел по моде 70-х: волосы до плеч, усы до подбородка, тёмные очки, дорогие кожаные пиджаки и 2 метра роста. Работал он бригадиром каких-то непростых грузчиков-комплектовщиков на фабрике, оплата у них была сдельной и получали там, судя по разговорам, рублей 300−400, а то и «генеральские» 500. К герою этому мужики покрепче даже за какую-то мзду устраиваться на работу ходили, кому на машину не хватает, кто жене собрался «шубу покупать», деньги-то немалые. Как кто-то объяснил «это всё равно, что на „Севера“ завербоваться, только дома и ненадолго»; долго действительно не получалось, три месяца, полгода, год, подкопит человек деньжат и уйдёт, а бригадир лет 8 отработал, двужильный, наверное.
Но и гулял хорошо, любовниц менял часто, соседи сплетничали, что предпочитает интеллигенток или «статусных». Семью, впрочем, не забывал, сына единственного с удовольствием баловал, игрушки, «шмотки», десятки рублей «на мороженое». Жене дорогие подарки делал, да только устала она, видимо, «мужа делить».
Развод, и микрорайонный ковбой «без шуму и пыли» исчез куда-то, вроде к маме своей в другой город. Наследнику его уже что-то около тринадцати лет было и нового избранника своей матери, краснолицего, коренастого автомеханика, непьющего, из породы «золотые руки», но заметно «недалёкого» мужика, принял в штыки. Тот, как мог, старался угодить пасынку, но, видимо, не получилось.
Парень рос, обгоняя сверстников в росте и силе, занимался единоборствами, и года через три устроил довольно не красивую сцену у подъезда. Стоял его отчим, с соседями разговаривал, подошёл юный спортсмен, поздоровался приветливо, попрыгал слегка, и весело так: «Дядь Коль, ставь блок». Тот, заискивающе улыбаясь, изобразил блок и через секунду рухнул на газон от удара ногой в висок. Соседки охнули, а воспитанник секций, не меняя тона: «Извини, дядь Коль», и дальше пошёл, не дослушав готового «ничего-ничего, это я сам виноват, крепче надо было встать». Разводы, к слову, были делом обыденным, первый брак воспринимался как пробный всеми, даже самими молодожёнами. Впрочем, это свойство не только той эпохи, но приметой времени были ранние браки (преимущественно в рабочей среде).
И ещё было, то, что, наверное, можно назвать униженным положением мужчины (а, может быть, нельзя так называть). Как-то услышал в электричке разговор двух старушек, выглядели они по-разному: одна «культурная» такая, в беретке, в плаще, другая «патриархальная» в серой шали и в чёрном пальто на ватине, а слова говорили одинаковые.
— Мои разводятся. Я с самого начала ей говорила: «ну, куда ты? за кого?». А сейчас сама всё поняла. Говорит: «мама, права ты была, пока время есть, надо действовать, а с этим кашу не сваришь». А твои-то как?- Да тоже «не слава Богу"…- А что такое?. — Да непутёвый он, и чудной какой-то. Я его «говнист» называю. Ну, правда, ну, как так?! Пришёл бы как человек, пожрал и сиди, смотри там свой телевизор. Нет, всё чего-то ходит по квартире, куда-то смотрит, нос свой суёт, терпеть не могу! И всё чего-то бурчит, ну, точно — «говнист». Я когда если в комнате сижу, то, как он заглядывает — сразу говорю «брысь отсюда».- А он?..- А чего он? Если что, ему Людка так покажет. Даже через столько лет немного жалко этого неизвестного мне узника «бабьего царства». Только не надо писать, что он не достоин сострадания, «вы не будете говорить мне, что я должен чувствовать, а я не скажу…», ну и т. д.
Всякие ныне модные «цивилизованности», вроде «участия в воспитании» со стороны «воскресных пап», особой популярностью не пользовались. Многие пары порывали отношения жестко, с «не забуду, не прощу», да «чтоб ты сдох», потому некоторые матери (а ребёнок по суду почти всегда «присуждался» женщине) стремились привить детям прямо таки лютую ненависть к «отцам-предателям». Другие, видимо, полагали, что детское сознание — это что-то вроде листа бумаги с карандашным рисунком, и, если родитель исчезнет, «рисуночек» можно будет и стереть, например, для того, что бы образ нового «папы» запечатлелся без помех.
Сценку одну опишу. Сидели мы после школы на лавочке на краю детской площадки, трепались. Тихо было, осень, листопад, малолюдно, только в песочнице мужчина играл с мальчиком лет пяти-шести. И тут вдруг крик: «А ну отойди от ребёнка!!! Я сказала, что бы я тебя близко не видела?!! Сказала или нет!!!». Хорошо одетая полноватая женщина на высоких каблуках бежала через всю площадку к песочнице. Подбежала, началась перебранка. Она наседала, мужчина отступал, они по-дурацки ругались в стиле «да кто ты такой, ты никто», «а кто ты такая, что бы говорить, кто я такой» (всё это с умеренным количеством мата). Наконец, на лице мужика появилось такое выражение, будто он хочет плюнуть на всё, развернуться и уйти. Но, вместо этого, он просто развернулся и ушёл.
А женщина присела на корточки около мальчика, обняла его и спросила: «Напугал он тебя, маленький?» Малыш не выглядел испуганным, просто грустным и растерянным. Она прижала его голову к себе и, тяжело дыша, приговаривала «никто нам не нужен, никто, ты только мой, маленький, только мой, тебе хорошо с мамочкой». Она ещё какое-то время повторяла на разные лады эти заклинания, глядя куда-то в пустоту, может быть, видя тот волшебный мир, где нет никого, только огромная она и её ребёнок, и своей этой исступленностью постепенно превращала довольно мерзкую сцену из бытовой драмы в почти высокую и чуть жутковатую трагедию….
