 |
| Православие и современность | Архимандрит Рафаил (Карелин) | 14.06.2008 |
В Тбилиси есть изогнутая, как древо лука, улица, которую называют тропой преподобного Давида. Менялся лик города, строились дома, но на протяжении веков тропа преподобного Давида, проходящая дугой между зданиями, оставалась неприкосновенной. Я помню, в годы моей молодости эту улицу покрыли асфальтом, и неожиданно на нем появилась трещина, похожая на ручеек; она как будто указывала на то место, где проходил преподобный Давид, спускаясь с горы и возвращаясь в свою келию. По четвергам много богомольцев поднималось на Мтацминда. Они говорили: «При своей жизни преподобный сходил с горы к народу, а теперь мы поднимаемся к нему».
Пещера была расположена на выступе скалы, представляющей собой большую ровную площадку. Внизу расстилался город. Он лежал в ложбине, окруженной с трех сторон горами. Дома поднимались по склонам, подобно террасам, и город напоминал кубок с искрящимся и пенящимся вином, которое переливается через края. Посреди города протекала река, разделяя его на две части. При свете солнца она казалась выкованной из серебра, а в пасмурные дни ее вода темнела и становилась похожей на цвет морских волн.
За городом у дороги, ведущей к пещере преподобного Давида, стоял домик, в котором жил старый священник по имени Михаил, восьмидесятилетний старец. Каждый четверг по утрам он выходил из своего дома и садился у дороги на скамью. Он уже был не в силах подняться по тропе в гору. Богомольцы подходили под его благословение. Этот старец с широкой седой бородой и белыми волосами, падающими на плечи, как грива льва, казался современником преподобного Давида, его келейником, открывавшим дверь в жилище своего духовного отца. Он любил повторять: «Побеждай зло добром» и: «Иди по дороге, какой бы длинной она ни была; не иди напрямик, как бы близко тебе ни казалось». Однажды он подозвал меня и сказал: «Я хочу рассказать тебе об одном событии в моей жизни, может быть, это пригодится тебе. Я жил в деревне вместе с матерью. У меня рано умер отец, и я остался единственным мужчиной в доме. С хозяйством я справлялся хорошо, я любил трудиться, и когда работал в поле, пел песни. На меня заглядывались девушки из села, но я не знал, как сложатся их отношения с моей матерью, и не торопился жениться. Но мать вдруг стала настаивать, чтобы я поехал учиться. Я очень любил свою мать и боялся оставить ее одну. Однако она убеждала меня, чтобы я поехал в город и поступил в училище, уверяя, что она еще может справляться с полевыми работами, а в случае необходимости соседи помогут ей. Я уехал. И вот однажды ко мне приходит наш односельчанин и рассказывает, что сосед стал обижать мою мать, хозяйничает в ее винограднике, как в своем собственном саду, а недавно нанес ей тяжелое оскорбление. Посетитель сказал: „Я знаю, что ты расквитаешься с этим негодяем, только прошу, не убивай его, подумай о своей матери, которая останется без помощника“. Я сказал: „Хорошо, я приеду и разберусь на месте“. Вернувшись домой, я сказал матери: „Приготовь угощение, поставь лучшее, что у нас есть, на стол“, — а затем пошел в дом к этому человеку. Он хотел спрятаться, но не успел, так как я вошел в его комнату неожиданно. Поздоровавшись, я сказал ему: „Иди за мной“; он пошел, думая, что я собираюсь избить его, но я привел его в свой дом, где было приготовлено угощение, посадил на самое почетное место и стал обращаться с ним, как со своим другом. Он не понимал, что происходит, но потом вдруг встал из-за стола, подошел к моей матери, опустился на колени и сказал: „Я обидел тебя, прости меня, с этих пор считай меня своим сыном“. И действительно, этот человек стал помогать моей матери так, как будто он был моим братом».
Как-то я спросил протоиерея Михаила, что значит «Иди по дороге, какой бы длинной она ни была». Он ответил: «Зачем далеко ходить за примером? Ты видишь, дорога, поднимаясь в горы, делает петли; что будет, если ты решишься идти напрямик?». Я ответил: «Я сорвусь и упаду в овраг». Отец Михаил сказал: «Да. Эту поговорку я слышал от своего деда: «Иди по дороге, какой бы длинной она ни была; не иди напрямик, как бы близко тебе ни казалось». Когда я поступил в училище, было революционное время. Даже ученики, изучавшие Закон Божий, верили, что революция принесет людям счастье. А я знал, что они сошли с дороги и идут напрямик с закрытыми глазами, и это кончится большим горем для всего народа. Я никогда не участвовал в политических сходках. Когда меня спрашивали, в какой я партии, кому я сочувствую, то я молчал, не отвечая ни слова. Народ сошел с дороги, которую проложили наши отцы, — и куда он попал? Те, кто строит дороги, вначале изучают местность, проверяют твердость почвы, осматривают каждый камень. Дорога может быть испорченной, размытой дождями, но все-таки лучше идти по ней, чем напрямик, не зная куда. Среди наших учителей и начальников были разные люди. Попадались несправедливые и злые, но я считал, что должен подчиняться им. После революции я уехал в свою деревню и жил там как простой крестьянин. Мне, как грамотному человеку, предлагали разные посты, но я отказывался от них и, несмотря на уговоры, не вступал в партию. Все мои односельчане, которые спешили при новом правительстве выдвинуться и получить власть, хотя бы маленькую, как председатель сельсовета или колхоза, окончили жизнь плохо: большинство из них были осуждены и высланы, никто обратно не вернулся. Пришло время, стали открывать церкви. Я поступил старостой в храм, продавал свечи и помогал священнику. Через несколько лет меня вызвал Патриарх Калистрат и сказал, чтобы я готовился к рукоположению. Церковь стала моей дорогой, с которой я не сходил. Я старался как можно чаще служить Литургию. Диакон был только у Патриарха, и священники на приходах сами прочитывали все молитвы, а когда служил архиерей, то один из священников заменял диакона. Случалось, что священник служил за певчего и пономаря, разжигал кадило, выходил из алтаря для чтения часов и других молитв и сам после прошений и ектений пел «Упало шегвицкале"[3]. Но мне нравилось самому вычитывать все молитвы и петь. Для меня Литургия была прекрасней всего на свете. В молодости я увлекался поэмой «Вепхисткаосани"[4] и много глав знал наизусть, — но какое сравнение может быть между ней и Литургией, как между свечой и солнцем? Я понял, что богослужение есть дорога, которую проложили святые отцы на Небо. Как несчастны те люди, которые не посещают храм и тем самым лишают себя церковных молитв! Затем меня постигла тяжелая болезнь глаз: мне стало трудно читать молитвослов и другие церковные книги, но больше всего меня волновало то, что при богослужении я могу нечаянно уронить частицу Тела Христова или пролить Святую Кровь. Патриарх Калистрат не хотел отпускать меня, а убеждал лечиться, но зрение мое ухудшалось, и я вынужден был уйти на покой. Я состарился. Мне трудно часто посещать храм, но мне отрадно, что я могу выходить по четвергам из дома на дорогу и видеть, как люди идут молиться к преподобному Давиду. И я тоже мысленно молюсь, чтобы преподобный Давид исполнил прошение каждого из них».
На прощание он сказал мне: «Никогда не вмешивайся в политику, даже не говори о ней; христианину нужна только Церковь. Цари и правители меняются, а Господь один и Тот же».
Около пещеры Давида некогда стоял древний храм. В течение нескольких веков там был монастырь, где некоторые из грузинских царей окончили свою жизнь. Храм обветшал. К началу ХХ века его разобрали и решили построить на этом месте новую, более обширную церковь. Тогда к пещере преподобного вела только лишь узкая тропинка. Трудно было поднимать строительный материал в гору, но помог народ. Кирпичи и камни сложили у подножия горы; по четвергам каждый из богомольцев брал с собой несколько кирпичей и поднимался с ними на гору. Вскоре необходимый для постройки материал был доставлен на место. Труд сотен людей был вложен в этот храм. В Средние века, когда в Грузии строились церкви и часовни в горах, по склону горы двумя рядами располагалось войско, и камни для храма передавались воинами из руки в руку. Теперь человеку было бы немыслимо поднять такие тяжелые плиты.
Около храма преподобного Давида было кладбище, где хоронили монахов. Затем незадолго до революции там стали хоронить «выдающихся деятелей»: кладбище было названо пантеоном — зловещим «храмом всех богов». После революции, как бы в насмешку над святыней, около храма появились новые могилы революционеров — людей, бросивших вызов Богу, людей, одной из целей которых было уничтожение христианства. Поджигателей храмов хоронили около храма, как преступников около их жертвы. Затем место прежнего монастыря было буквально оккупировано певцами, артистами и танцорами — людьми, в большинстве своем чуждыми Церкви; они не ходили в храм при жизни, а теперь их почему-то принесли сюда, в чужой дом. Если прочитать надписи на могилах, то покажется, что у стен храма расположился театр. К тому же взор верующих оскорбляется изображением нагих тел на некоторых памятниках. В общем, люди культуры поступали с наследием преподобного Давида весьма некультурно.
В одном патерике повествуется о том, как богатого человека похоронили недалеко от гробницы святого мученика, думая, что мученик отмолит его грехи. Но произошло другое: из земли стали доноситься стоны, как будто несчастный мертвец кричал от боли, и сама земля колебалась, словно желая выкинуть из своих недр гроб нечестивого богача; святой гнал его с этого места. В жизни святителя Гавриила, епископа Имеретинского, причисленного к лику святых[5], был такой случай. В собор для отпевания принесли умершего князя, человека безбожного и развратного. Епископ Гавриил встал на паперти и, повелев положить гроб у ступени, сказал, обращаясь к покойнику: «Зачем ты пришел сюда, ведь при своей жизни ты ни разу не переступил порога храма, что тебе нужно здесь? Теперь уже поздно, ступай, откуда пришел», — и отказался впустить гроб с покойником в храм.
Слепые люди, думая воздать честь своим таким же слепым кумирам, принесли их к пещере святого Давида, не понимая, что только усугубляют мучения этих по большей части безбожных людей, что благодать — это огонь, который жжет дерзких и недостойных. Поэтому Дух Святой, сходящий с Небес во время Литургии, благословляет только немногие могилы, а опаляет тех, кто лежит на том месте, где несколько веков назад почивали кости подвижников. Лучше было бы для этих людей устроить кладбище подальше от святыни. Пусть их гробницы будут окружены заботой и памятью их учеников и почитателей; если они имеют заслуги перед народом, пусть будет им оказана гражданская честь, но в самом погребении их около храма звучат какие-то лживые ноты.
Храм никогда не ограничивался одними стенами. Ему принадлежала земля и площадь вокруг — то, что называлось двором храма. По церковным правилам то, что когда-либо принадлежало церкви, не может быть отнято у нее, в противном случае это будет продолжающимся насилием, преступлением. Монастырь, построенный грузинскими царями, должен быть возобновлен.
Преподобный Давид вместе с мучеником Або[6] считается покровителем Тбилиси. Мтацминда не только связана с историей Тбилиси, с ее минувшими веками; почитание храма и пещеры преподобного Давида — это благословение столицы Кавказа, это ее защита в грядущих испытаниях.
На западе от Иерусалима возвышалась гора Сион, что значит «сторожевая башня». Сколько вдохновенных слов посвятил Сиону псалмопевец Давид! Его сердце трепетало, как струны псалтири, от одного слова — «Сион». Мтацминда, подобно Сиону, стоит, как крепостная стена, на западе Тбилиси. Запад — символ мрака и области темных сил. Как духовная стена, защищают город от невидимых врагов молитвы преподобного Давида и святых, подвизавшихся на этой горе.
По книге: Архимандрит Рафаил (Карелин). На пути из времени в вечность. Воспоминания. Саратов: Издательство Саратовской епархии, 2008.
[2] Память преподобного Давида Гареджийского совершается 7/20 мая и в четверг по Вознесении.
[3] Господи, помилуй (груз.).
[4] «Витязь в тигровой шкуре» (груз.), поэма Шота Руставели.
[5] Память святителя Гавриила (Кикодзе; †1896) совершается 13/26 декабря.
[6] Святой Або, мученик Тбилисский (†790) — юноша-мусульманин, переселившийся из Багдада в Картли и принявший христианство. Он не пошел на уговоры мусульман вернуться в ислам, был заключен арабами в темницу и казнен через усекновение главы. Тело святого было сожжено, а прах брошен в реку Мтквари (Куру). Память его совершается 8/21 января.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=5051&Itemid=3
