 |
| Православный Санкт-Петербург | Андрей Барановский | 13.06.2008 |
Происходя из известной русской аристократической фамилии, он получил блестящее домашнее воспитание и с семилетнего возраста выказывал выдающиеся музыкальные дарования, «разыгрывая на скрипке», как он пишет в автобиографии, с отцом своим и дядею «ноты старинных композиторов». Он рос, имея горячее желание играть «иначе, чем учителя показывали». Кажется, это называется способностью к импровизации. Отец Алексея Фёдоровича, Фёдор Петрович Львов, был тонкий меломан и помимо коллекции нот имел и редкие инструменты — два «Страдивариуса», два «Штейнера», «Амати», два «Гварнери» и др. Алексей Фёдорович сохранил в продолжение всей своей жизни благодарную память «о своём добром друге, несравненном батюшке», как всегда называл своего отца, и находил, что «музыка спасла его от многого, отворила ему многие двери, даже в доме царском».
В 1829 году Алексей Фёдорович определяется в должность начальника Собственного Его Императорского Величества конвоя, составленного по приказанию императора Николая I из горцев-мусульман и русских казаков. Эту разношёрстную, полудикую массу Львов возглавлял много лет. Неизвестно, когда он успевал заниматься музыкой, чаще, конечно, в поездках — развлекал Государя игрой на скрипке. «По зимам неоднократно бывали у императрицы концерты, в которых я участвовал всегда с большим успехом; в один из этих концертов Государь подзывает меня и говорит: «Что, если бы ты попробовал составить у нас домашний оркестр и сочинил для нас музыку; мы могли бы кое-что сыграть; императрица играет на фортепиано, я — на трубе, Виельгорский — на виолончели, Апраксин — на басу, ты — на скрипке, дети могли бы участвовать на чем-нибудь…»
В это время русское общество переживало подъём. Только что отпраздновалось двадцатилетие Отечественной войны. Чего стоил один Пушкин, а Гоголь… Глинка, Брюлловы!.. Скучая слушать гимн на музыку английскую, царь Николай Павлович тонко чувствовал необходимость в гимне отечественном. Несколько раз он признавался в этом вслух.
В «бурный век Екатерины» торжественный полонез «Гром победы, раздавайся!», который невозможно представить без мощного хора, меди и военных мундиров, наиболее соответствовал духу времени и блеску двора её величества. Сочинение композитора О. Козловского и известного поэта Г. Р. Державина стало первым национальным гимном.
В том, что музыка должна быть не только славянской, но и общей для всех наций империи, Николай Павлович был прав. В полонезе «Гром победы, раздавайся!» слышится выступление в поход, а Государь хотел дать ощущение почивающей на лаврах Империи. Николай I мог предложить засесть за сочинение гимна Пушкину и Глинке, но не сделал этого. Он предполагал, что Александр Сергеевич и Михаил Иванович сделают шедевр, но он сомневался, что они сумеют правильно понять его волю и свою задачу!
При встрече с Львовым верный своей национальной политике государь указал даровитому Львову на необходимость использования в гимне куска какой-либо русской народной песни. Николай Павлович посоветовал взять напев «Не белы-то снеги», и Львов через несколько дней приступил к работе.
«Задача эта, — пишет композитор, — показалась мне весьма трудною, когда я вспомнил о величественном гимне английском, об оригинальном гимне французов и умилительном гимне австрийском. Я чувствовал надобность написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войск, годный для народа от учёного до невежи. Все эти условия меня пугали, и я ничего написать не мог. В один вечер, возвратясь домой поздно, я сел к столу, и в несколько минут гимн был написан».
«Боже, Царя храни!» удачно называлась «Молитвой русского народа». Уровень её восприятия был таков, что 12 декабря оркестр и вся труппа в количестве 350 человек во главе со Щепкиным запели гимн по собственному желанию, а 3000 человек прослушали его стоя, хотя никаких указаний на этот счёт не было! Раздались крики «ура», и песнь была повторена. 31 декабря 1833 года Высочайше повелено было «вновь сочинённую на гимн музыку Львова ввести во всей Армии».
За это сочинение Алексей Фёдорович был удостоен высочайшего подарка — драгоценной табакерки, а впоследствии, в 1847 г., по его просьбе слова «Боже, Царя храни!» внесены в фамильный герб Львовых.
Царь Николай предложил на пост директора певческой капеллы своего флигель-адъютанта, сказав: «Я очень люблю Львова, он человек добрый, честный и умный». 4 ноября 1838 г. полковник Львов получил разрешение на вступление в законный брак. Свадьба состоялась через два дня в Аничковом дворце и сам Николай был посажённым отцом жениха.
За год до смерти, в 1851 г., престарелый В.А.Жуковский писал своему соавтору: «Наша совместная двойная работа переживёт нас долго… Из всех моих стихов эти смиренные пять, благодаря Вашей музыке, переживут всех братий своих. Где не слыхал я этого пения? В Перми, в Тобольске, у подошвы Чатырдага, в Стокгольме, в Лондоне, в Риме!» Стоит ли говорить, что сам Львов слышал своё произведение и в царских чертогах, в исполнении Августейшей семьи, когда не слишком-то чувствительный Николай Павлович в слезах кидался целовать свою жену, детей.
Саму музыку гимна критиковал Стасов и не очень хвалил Глинка, зато за несколько дней до кончины о ней восхищённо говорил Вагнер. Деятельность же Алексея Фёдоровича как духовного композитора и перелагателя богослужебного пения отводит ему особенно почётное место в ряду русских деятелей и, независимо от сочинённого им гимна, делает его имя известным во всех концах нашего обширного Отечества.
Со смертью императора и покровителя Николая Павловича деятельность А.Ф. Львова не прекратилась, и его положение при дворе было крепкое. Но огромные труды пошатнули его здоровье, и он был уволен от должности. Удалившись в имение своей дочери, Алексей Фёдорович скончался по истечении семи лет, в 1870 году. Не только в области русской церковной музыки считался он первой величиной. Отзывы Шумана, Берлиоза, Вагнера и др., дипломы на звания магистра Болонской академии, почётного члена Лондонской, Сицилийской и Венской академий, Берлинской академии изящных искусств, академика и профессора класса капельмейстеров Флорентийской академии и многих прочих музыкальных обществ подтверждали престиж не только русского композитора, но и офицера — генерала Императорской армии.
В 1903 году по обвинению в адрес покойного автора в плагиате возникло целое дело. По ходу его разбора при помощи разных специалистов от Царского Села до Америки выяснились и вовсе удивительные вещи: использование мелодии Львова в одном прусском военном марше и в голландском псалме. Спор о гимне имел громадное значение для русских патриотов, и, к счастью, он закончился приведением неоспоримых доказательств.
