 |
| Нескучный сад | Андрей Кульба | 09.06.2008 |
Бюст без головы
В этом длинном, как жизнь, кино политики появляются только на полусорванных предвыборных плакатах и в виде фанерных чучел для фото с туристами. Этим, может быть, и объясняется непростая судьба картины. Третий фильм цикла «Рожденные в СССР» российскими киноакадемиками признан лучшей документальной лентой 2007 года, на ее фестивальных показах зрители переполняют залы и более трех часов сидят на ступеньках в проходах, а вот по ТВ ее прогнали так, что почти никто не заметил. Здесь нет прагматики, ни пропагандистской, ни коммерческой, обязательной для современного кино. «Не люблю я этих ленинов, депутатов, президентов», — говорит грузинский мальчик в одном из эпизодов. И в либеральные горбачевские времена первый фильм проекта «Рожденные в СССР» показали только после двух ночи. «Демократия — это бои без правил. Сейчас деньги решают все», — констатирует киргизский герой новой, третьей, картины. И во время ее телепоказа в каждую полуторачасовую серию набивают 90 минут рекламы.Создатели фильма благодарны и за такой эфир. Хотя, конечно, орущие «паузы» нарушают цельность и масштаб картины, построенной, как стихи на рифмах, на перекличках эпох и биографий. На том, что любое брошенное слово может неожиданно отозваться в будущем.
Начинался документальный проект «Рожденные в СССР» с того, что в 1989-м в разных концах Советского Союза были сняты двадцать семилетних ребят, максимально непохожих по воспитанию и социальному положению. Правда, тогда все герои фильма были учениками советской школы, и в их взглядах было много общего. Через семь лет с ними сделали еще один фильм — теперь разница между героями стала ощутимой, часть бывших советских мальчишек и девчонок вдруг стали иностранцами, хотя все равно они в свои четырнадцать оставались единым поколением с кумачевым прошлым и тинейджерскими проблемами.
В первом фильме октябренок Дима спрашивал в магазине: «Молоко есть?» Продавщица отвечала: «У молока сегодня выходной». Через семь лет жизнь вокруг неузнаваемо изменилась, Дима увлекся рэпом и стритболом. В 21 он получил лицензию профессионального охраника и уехал в Германию. На фото: Дима и режиссер картины «Рожденные в СССР» Сергей Мирошниченко (фото из архива студии «Остров»)
И вот в 2007-м вышел новый, третий, фильм. Здесь тем же ребятам по двадцати одному году. Тоже, казалось бы, портрет поколения, но судьбы у героев настолько разные, что, кажется, они стали отличаться и по возрасту. Кто-то переехал на другую сторону земного шара, кто-то по-прежнему живет в том же доме, что и в детстве. Один арендует квартиру в окраинной московской пятиэтажке «с обычной татуировкой на стенах», другой занимает чердак посольства в Страсбурге. У кого-то по дороге на работу пальмы, а у кого-то — бюсты Ленина с отломанными головами.
Один в доме с собакой
Смерть очень любят в кино. Особенно достается от киношников обыкновенным людям. Им в киносценариях обычно отводят второй план и убивают пачками. Даже документальное кино часто обращает внимание на того или иного человека только тогда, когда он уже умер. А если и застает живым, то заставляет каменеть и говорить скороговоркой, чтобы не перерасходовать излишней автобиографией дорогую пленку.«Рожденные в СССР» дают выговориться тем, кого обычно оттесняют на второй или третий план. Режиссер фильма Сергей Мирошниченко очень точно выбирает дистанцию для беседы и находит сюжет в самых, казалось бы, рядовых судьбах. Его непридуманные герои совсем не похожи на «звезд» реалити-шоу. Они могут показаться успешней многих своих сверстников, но некоторые из них уже прошли через аварии, больницы, смерть близких и не потеряли при этом своей открытости и человечности.
Съемочная группа работает с каждым из героев по два-три дня и исчезает из их жизни на семь лет. Участие в таком грандиозном проекте пока никак не сказалась на их судьбах. За одним исключением.
В первом фильме был показан мальчик Андрей из иркутского детдома. Родители его умерли. Андрюша рассказывал, что про маму ничего не помнит, но однажды ему приснился мамин голос. Когда мальчика спросили: «Если бы тебе дали много денег, чтобы ты делал?» — он ответил: «Я бы не взял. Не хочу быть богатым» — «А о чем мечтаешь?» — «О велосипеде». После выхода фильма со всего света в Сибирь посыпались велосипеды. Один никак не могли растаможить, потому что он оказался практически антикварным, на нем ездил еще дедушка отправителя. Поступили и предложения об усыновлении. Переговоры и оформление документов заняли семь лет, после которых мальчик оказался в США. Но… жизнь в новой семье не сложилась. Интервью для следующего фильма снимали в кафе, потому что в дом съемочную группу не пустили. Андрей со слезами рассказывал, как его преследуют постоянными придирками. К счастью, нашлась еще одна богатая семья, готовая его усыновить. Здесь к Андрею относились хорошо, но у него, как говорит Мирошниченко, оказался очень цельный сибирский характер. В двадцать один год бывший детдомовец предпочитает жить самостоятельно, у него серьезная работа, красивая овчарка, дорогая машина и домик, постоянно сотрясаемый проходящими рядом железнодорожными составами. «Нельзя вырвать человека из его шкуры. Я всегда буду русским, — говорит Андрей. — В будущем планирую проживать в России. И похоронят меня в России».
Теперь герои фильма — граждане восьми разных стран. Большинство из них не испытывают ностальгии ни по рухнувшей империи, ни по малой родине. Часть из оставшихся тоже готовы в любой момент уехать. У них однообразная неглянцевая жизнь со своими трагедиями и бытовой неустроенностью, но, возможно, сам фильм, в котором они участвуют, остережет их от опрометчивого шага.
Потерянная молодость, или Гора Мегиддо
Через самый сильный перелом прошли судьбы уральских двойняшек Лени и Жанны. В 89-м их родители уехали вместе с детьми в Израиль. В школу брат и сестра уже ездили на бронированном автобусе. Сейчас на подобном же автобусе они возвращаются после выходных на службу. В свои двадцать один они оба — в армии. Жанна ведает посылками, очень любит песню «Любэ» «Скоро дембель!». Леня — в спецподразделении «в месте жесткого противостояния с палестинцами на спорных территориях». Сначала кажется, оба спокойно относятся к своей участи, но слушать их страшно. «Когда идешь в армию, думаешь, что будешь бояться, а потом привыкаешь. Просто выполняешь свою работу, как робот», — говорит Леня с каменным лицом. Его руки, привыкшие автоматическому оружию, тоже не совершают никаких лишних движений. Такой очень экономный в эмоциях и мимике молодой человек. «Все равно мы, как дети», — оценивает свое настоящее положение Жанна. «Потерянная молодость», — уточняет брат.И рядом по контрасту простой рассказ о скучной на внешние события жизни их сверстницы Марины Поздеевой из ярославской деревни Диево Городище. Она дочь православного священника, у которого кроме нее еще одиннадцать детей. В первом фильме во время интервью Марина почти постоянно делает какую-нибудь работу: чистит картошку, нянчит младенца, жарит яичницу. На вопрос «Чего ты больше всего хочешь?» — выдохнула: «Играть». Во втором и третьем фильмах обязанности у нее только прибавлялись: выпечка просфор, дойка коровы, учеба. Сейчас она, самая непереломанная и юная из героев картины, учится заочно на историческом и ведет занятия в воскресной школе. Двадцать один год ходит по одним и тем же тропинкам и живет в одном и том же доме рядом с белым храмом с высоченной колокольней в тишине русского пейзажа.
У Лени и Жанны совсем другие пейзажи. Леня во время интервью в Хевроне сразу указывает на далекую башню, с которой прицельно бьют арабы-снайперы. Жанна привозит съемочную группу на гору Мегиддо, где, по преданию, должна будет состояться последняя битва света и тьмы. Открывшиеся отсюда виды позволяют оператору Владимиру Сачкову снять долгий панорамный план, за время которого успеваешь подумать о том, что, наверное, все в двадцать один год считают, что они-то сражаются на стороне добра. И вопрос, конечно, не в том, кто под каким флагом (а среди героев фильма есть еще военные Российской армии и НАТО). Фильм задает такую высоко отстоящую от повседневности точку обзора, с которой самому приземленному человеку захочется пересмотреть и взвесить свою жизнь. Точно встать на краю пропасти.
Самый маленький в классе
Сама идея проекта «На семь лет старше» («7up») принадлежит английским кинодокументалистам. В первую очередь его связывают с именем живого классика Майкла Аптеда. На первом фильме, 1964 года, он был только ассистентом режиссера, зато снял все последующие шесть картин. Фильмы Аптеда имели такой успех в самых разных аудиториях, какого документальное кино до сих пор не знало. Поэтому в 1989 году английскими продюсерами было решено запустить подобные проекты в США и России.Режиссера для российского проекта выбирали из множества достойных кандидатов. Продюсер Джема Джапп просмотрела не один десяток кассет. И с первых же кадров одного из ранних фильмов Сергея Мирошниченко решила доверить судьбу проекта этому тогда еще не очень известному екатеринбургскому режиссеру. Кроме того, выяснилось, что огромный, как полтора Дяди Степы, Мирошниченко умеет общаться с детьми. У него две дочери, и одной в 89-м было семь лет — столько же, сколько и героям фильма.
В поисках двадцати будущих персонажей режиссер и продюсер объехали весь СССР. Они выбирали не вундеркиндов, а самых обычных ребят, способных при ответе на вопрос смотреть в глаза и говорить осмысленно. Не обошлось и без накладок. Кто-то из родителей отказывался, ожидая, по советской привычке, подвоха от иностранцев, приходилось их долго уговаривать. И наоборот, в Киргизии родители одного мальчика так хотели, чтобы он снимался, что выдали за семилетнего. В последний момент выяснилось, что ему десять. Уже собралась вся съемочная группа, все готово было к работе. Мирошниченко кинулся в ближайшую школу.
Навстречу попался первый класс, который возвращался с физкультуры. Позади шел самый маленький мальчик…
Это был Алмаз, который в последней картине кажется одним из самых взрослых. В четырнадцать лет он промышлял газетами и жвачкой и под рубашкой был весь покрыт нацарапанными ручкой автографами влюбленных в него девочек. К восемнадцати открыл собственную фирму, но бизнес провалился. В двадцать один Алмаз содержит жену с сыном (живут они в комнате без кухни и ванны). Ходит в мечеть. И с усталой серьезностью говорит о жизни: «Да, начальники берут, но будь я на их месте, я бы тоже брал». Это горькие серьезность и честность, но, наверное, и они кое-чего стоят? Отец Алмаза бросил семью, когда тот был совсем маленьким, и мальчик рос в такой среде, где не пропасть очень сложно. Все его друзья детства перебывали в тюрьме, многие из тех, кто выходил, сели снова.
Никто не слышал о Павлике Сычеве?
В последнем фильме не хватает двух героев. Одного мальчика, которого снимали в лагере азербайджанских беженцев, располагавшемся на Красной площади, найти больше не удалось. Сам Мирошниченко ездил в Баку, поднимал регистрационные книги, но своего героя — Павла Сычева — так и не обнаружил. Еще одна девушка — из питерской семьи, окормлявшейся некогда у о. Иоанна (Крестьянкина), общая любимица и главная звезда предыдущих фильмов, — от съемок пока отказалась. Но режиссер продолжает с ней общаться и надеется, что в следующем фильме, о 28-летних, она будет участвовать.Итак, всего в третьем фильме 18 подробно рассказанных историй жизни. Трагичное и смешное. Привычки, слабости, мечты, обиды. Камера переходит к следующему герою, потом возвращается или дает другой план. И с каждым новым эпизодом за улыбками и шутками, за рассказами о любви и родине все отчетливее зияет разлом между эпохами. Все яснее за спинами героев различаются кое-как декорированные руины империи, которой, по словам сценария, больше нет.
Понятно, что фильм вполне можно было снять так, как снимают антиутопии. После глобального катаклизма на развалинах копошатся какие-то существа, еще не потерявшие человеческий облик, но уже тронутые мутагенным безумием. Позади у кого психбольница, у кого попытка самоубийства, у кого смерть маленького ребенка или отца. Такого рода документальные фильмы, к сожалению, то и дело появляются и даже пользуются успехом. Но «жестокая правда без любви есть ложь» — Мирошниченко не устает повторять эту формулу своим студентам-вгиковцам. И в его фильме главное все-таки не историческая тектоника, не социологический анализ, а замечательные человеческие лица крупным планом. Умение найти и показать самое лучшее, самое живое в доверившимся тебе человеке.
«Мы должны снимать этот фильм долгие годы. Может быть, я и заканчивать его не буду. И главная сложность состоит в том, чтобы не прейти границы дозволенного самим героем, чтобы не потерять его. При этом нужно убеждать героя, чтобы он расширял границы правды о себе, был с тобой максимально откровенен. Ведь это будет лучше для его образа в фильме, — говорит Сергей Мирошниченко. — Я убеждаю их, что это не моя картина, а наша с ними картина. Перед интервью проделывается долгая подготовительная работа. И я не спрашиваю… Я заранее чувствую, что человек скажет. И как бы создаю кокон, где мы находимся вместе».
Чтобы добиться искренности, Мирошниченко приходилось использовать и всякие хитрости. Например, он мог на глазах у героя и всей съемочной группы так разругать свою дочь Машу, ассистировавшую на съемках, что все проникались к ней сочувствием и кидались защищать от режиссера-деспота. Вечером герой рассказывал Маше, своей сверстнице, всю жизнь, чтобы показать свое участие и утешить. Дочь передавала отцу, о чем можно спросить. Так удавалось обнаружить разные важные моменты в жизни ребят. «Только не уверен, смогла ли дочь меня простить до конца за эти сцены, — прибавляет режиссер. — Профессия режиссера — очень грешная, тем более документального кино. В игровом кино режиссер работает с профессиональными лицедеями, которые за издевательство над собой получают зарплату. В документальном кино ты берешь живого человека… Конечно, я обсуждаю проблемы, связанные с профессией, со своими духовниками. С игуменом Кириллом из Новодевичьего монастыря, с отцом Валерианом Кречетовым (у него я и сам крестился и обеих дочерей крестил), с отцом Савватием из Валаамского монастыря (он выдающийся фотограф, очень серьезный мыслитель). На что-то священники благословляют, от чего-то предостерегают. Не разрешают или запрещают, а предоставляют право самому принимать решение. А судить будет Бог».
Может быть, в жизни есть другой масштаб?
В прошлом году на Московском фестивале показывали очередной фильм автора идеи Майкла Аптеда «49up». В сравнении с фильмом Мирошниченко картина живого классика выглядела значительно тусклее. Возможно, дело в том, что жизнь англичан более камерная, чем жизнь рожденных в СССР. Женился, развелся, опять женился. Большинство живут неподалеку от того места, где родились. Другое дело у нас. Огромная страна развалилась и исчезла с карты мира, героев Мирошниченко разметало по всему свету. И даже у тех, кто остался на родине, разлом от развала империи прошел по дому, по семье, по мировоззрению.В фильме постоянно возникает чуть назойливый, застывший на мелодраматической высоте мотив, который прошивает разрозненные и непохожие судьбы. Музыка молодого композитора Андрея Дойникова похожа на потерянное воспоминание. Как будто вот-вот всплывет в памяти что-то такое, что все объяснит. В конце фильма герои прощаются и оставляют послания для своих сверстников и для своих внуков. Точно пытаются выразить эту музыку, которую сами не слышат. «Не превращайтесь в роботов», — желает сверстникам одна из героинь. «Играйте в футбол. А не с автоматами», — говорит похожий на робота израильский спецназовец.
Самые простые слова звучат необычайно пронзительно, ведь эти ребята получили право на обостренное внимание. Мы видели, что непридуманный сюжет несет их, как ураган песчинки. Удивляет, наказывает, делает взрослыми. Выявляет то, что было незаметно в словах, брошенных четырнадцать лет назад. Они прощаются как странники, гонимые во времени, перед прыжком через пропасть следующих семи лет.
