 |
| Русский вестник | Сергей Фомин | 06.06.2008 |
Убивал ли Царь Своего Сына?
Обследовавший останки Царя проф. Герасимов утверждал: «…На его скелете мы не обнаружили следов настоящих старческих образований: деформации позвонков, суставных поверхностей, конечностей. 54 года — это еще не старость"(1). Однако при этом «изучение костей скелета указывает на раннее нарушение у Ивана солевого обмена. Множественные отложения солей в виде наростов, так называемые остеофиты, подобно сталактитам свешиваются с позвонков, покрывают все места прикрепления мышц; такие же наросты образовались на коленных чашечках и пяточных костях. Весь этот комплекс свидетельствует о том, что у Царя были сильные боли. А это, в свою очередь, с каждым днем усугубляло его болезненное состояние. Малейшее движение причиняло ему нестерпимые страдания. Вероятно, это служило причиной того, что ему трудно было передвигаться и его переносили из одного покоя в другой в креслах.До сих пор мне ни разу не приходилось видеть такого обильного образования остеофитов даже у глубоких стариков. У Грозного же, насколько я могу судить, солевой обмен был нарушен еще в очень молодом возрасте, а наиболее бурное развитие остеофитов пришлось на последние пять-шесть лет жизни"(2).
В официальной статье-отчете 1965 г. об этом говорится еще более определенно: «Выпрямленная спина с прямой шеей в результате образования многочисленных остеофитов почти утратила свою подвижность. Весь скелет как бы скован в едином положении. Остеофиты на позвонках образовали замки. Всякое движение, вероятно, вызывало очень сильные продолжительные боли. Вокруг суставов длинных костей конечностей возникли гребни и наросты остеофитов; особенно сильное разращение их обнаруживается во всех местах прикрепления мышц. Такого образования остеофитов мы не наблюдали ни у 72-летнего Ярослава Мудрого, ни у адмирала Ушакова в 71 год, ни у Андрея Боголюбского в 63 года, а между тем царю Ивану в год его смерти было всего 54 года"(3).
Мог ли в таком состоянии Царь Иоанн Грозный нанести сильный удар сыну? Ответ очевиден, однако М.М. Герасимова, похоже, это нисколько не смущало. Он без каких-либо оговорок делает вывод: «…Всего за два года до смерти, в припадке безудержного гнева, он одним ударом посоха убил любимого своего сына, Царевича Ивана. Где же тут говорить о дряхлости!"(4)
Делает он это вопреки не только своим собственным, но и официальным выводам Комиссии.
Еще в Экспертной справке НИИ судебной медицины говорилось: «При исследовании волос, извлеченных из саркофага Ивана Ивановича, крови не обнаружено"(5). Замечание это не пустое, особенно если вспомнить, что, например, на Туринской плащанице следы крови Господней были обнаружены почти две тысячи лет спустя.
Но далее: в первом пункте «общих выводов» этой справки читаем: «Полное посмертное разрушение отдельных костей и значительные изменения некоторых костей лишают возможности высказать категорическое суждение, полностью исключающее возможность прижизненного повреждения костей"(6). Точно такие же выводы содержались в «Окончательном заключении», подписанном всеми членами Комиссии 20 мая 1966 г. и направленном в адрес министра культуры СССР Е.А. Фурцевой (7).
Итак, на вопрос: имело ли место убийство Царевича Иоанна Иоанновича, — ученые ответили: скорее всего, нет. В выводах зафиксировано отсутствие прямых доказательств, хотя наличие косвенных (следов крови на волосах «не обнаружено») отмечено.
Об этом много лет спустя пишет и член Комиссии опытный судмедэксперт В.И. Алисиевич: «Объективно подтвердить травму черепа у Царевича Ивана не удалось, и тайна его смерти навсегда останется загадочной"(8) (с точки зрения формальной науки, разумеется).
Не могу при этом не поделиться своими собственными воспоминаниями по обсуждаемой проблеме. С сентября 1969 г., будучи студентом исторического факультета Московского государственного университета имени М. В Ломоносова, в течение девяти месяцев я занимался в семинаре профессора М.Т. Белявского. Отчетливо помню его рассказ о вскрытии Царских могил в Архангельском соборе Московского Кремля — событии по своей значимости и необычайности для того времени едва ли не первостепенном для изучавших русскую историю ученых. Информация была, как говорится, из первых рук…
Так вот, Михаил Тимофеевич обратил внимание на то, что при вскрытии захоронения Царевича Иоанна Иоанновича одна из берцовых костей его оказалась сломанной. Так что, по его словам, убийство его Отцом следовало сразу отмести. Да и предположение, выдвинутое, как он говорил, сразу же некоторыми историками, что Царь-де выдал Своего Сына (Свою Царскую Кровь) опричникам — совершенно невероятно. Оставалось, по его словам, предполагать смерть в результате неудачной охоты, либо какой-либо другой подобный несчастный случай.
Как оказалось, этому рассказу есть некоторое подтверждение (не версиям, подчеркну, а именно рассказу).
«Левая малая берцовая кость разрушена"(9), — свидетельствует протокол. Без каких-либо подробностей характера самих этих разрушений. Но, возможно, именно обсуждение этих подробностей среди историков и привело к вышеприведенным выводам? Характерно, что позднейшая Экспертная справка НИИ судебной медицины о характере разрушения именно этой левой малой берцовой кости умалчивает, хотя по умолчанию причисляет ее к сохранившимся «в относительно удовлетворительном состоянии"(10).
Именно такие необъяснимые недоговоренности в документах дали современному исследователю выдвинуть такую, может, и не безспорную, но заслуживающую все же проверки, версию: «От черепа Царевича Ивана сохранилась челюсть. Все остальное превратилось в порошок. Не постарался ли кто уничтожить улики невиновности Царя"(11).
Однако вот как, вопреки приведенным нами фактам (в том числе и о разрушении всех, кроме Царского, черепов), позволяет себе в настоящее время писать специалист по кремлевским некрополям (сама вроде бы обнародовавшая данные об отравлении многих Царских Родичей), доктор исторических наук Т.Д. Панова: «Во время исследований останков Ивана выяснилась плохая сохранность черепа в захоронении, что говорит [sic!] о серьезной прижизненной травме головы Царевича. […] Состояние организма Царевича Ивана и вовсе стало загадкой — умер от прижизненной травмы, но стоял на грани гибели от хронического (и когда только успел?!) отравления ртутью и мышьяком, да и свинцом. […]…Хроническое отравление не успело свести в могилу молодого Царевича — это сделал его Отец своею собственной рукой"(12).
Такова сила обаяния укоренившейся со времен Карамзина и Репина лжи!
* * *
Нарушение солевого обмена в молодом возрасте у Царя свидетельствует, на наш взгляд, о попытках притравливания Его уже в то время, когда, как мы помним, была отравлена насмерть и Его Мать. К сожалению, судя по известным нам документам, исследователи в 1960-х гг. не ставили даже вопроса, какие яды в принципе могут вызвать такое поражение почек, в результате которого может наступить столь острое нарушение обмена веществ. Наоборот, проф. Герасимов путал (едва ли не намеренно) причину со следствием: «Нам известно, что Его нередко из одного покоя в другой переносили в кресле. Такое заведомое ограничение движений в конце концов привело к еще большей утрате подвижности"(13).Между прочим, эти факты (вынужденное обездвиживание и страшные боли при малейшей попытке движения), научно установленные еще в 1963 г., должны были, казалось бы, привести нас к размышлениям о Царском подвиге Иоанна Васильевича. Но нет, не привели. До последнего времени раздавалась лишь одна хула. Даже вопреки всем научным выводам (зачем тогда, выходит, и все эти научные исследования, если те из них, которые не соответствуют конъюнктуре, тут же предают забвению?).
И по-прежнему некому защитить Русского Царя от клеветы, которой с 1963 г. нельзя скрыться даже под маской «научной гипотезы"…
Реконструкция или моделирование?
«Останки Царя Ивана везли в бежевой «Волге». Прах первого Русского Самодержца, аккуратно запакованный в картонные коробки, покоился на мягких сиденьях машины. […] Цель… путешествия — лаборатория пластической реконструкции, которой руководит известный антрополог, скульптор и историк М.М. Герасимов. […]Лишь в январе, спустя более пяти месяцев после вскрытия гробницы, Михаил Михайлович приступил к реконструкции лица Царя Ивана. […]
Наконец, мышечные ткани нанесены. В марте Михаил Михайлович приступает к окончательной отделке, на лице появляется кожный покров. […]…У Ивана узкое, волевое лицо, крупный нос с горбинкой, небольшой рот, высокий лоб, большие глаза, чуть выдающаяся вперед нижняя часть лица. […] Иван Грозный был высоким, крупным, полноватым, сильным и крепким. У него были широкие плечи, хорошо развитая мускулатура. Рост — 1 метр 79 сантиметров (+1). Да, пожалуй, он не похож […] на репинского сыноубийцу.
Обо всем этом рассказал М.М. Герасимов в Археографической комиссии"(14).
Тогда, в середине 1960-х, все с огромным нетерпением ожидали реконструкции образа Грозного Царя проф. Герасимовым, успехи которого широко рекламировались в то время средствами массовой информации.
Уже в наши дни один из ведущих сотрудников «Эха Москвы» (радиостанции известного сорта) Сергей Бунтман в посвященной реконструкциям М.М. Герасимова передаче, состоявшейся как раз в 40-ю годовщину «кремлевского вскрытия», сказал о том, что в настоящее время Царя Иоанна Грозного представляют «уже не столько по картинам, по описаниям, сколько по портрету, сделанному Михаилом Герасимовым, это настолько вошло в наш быт…"(15)
Думается, как в свое время с репинской картиной, им бы этого действительно очень хотелось. И, следует признать, это уже почти удалось: фотография реконструкции Герасимова давно вошла даже в школьные учебники.
Именно эта широко пошедшая по рукам реконструкция («крайне отталкивающее лицо»), по словам директора Центра русистики Будапештского университета Дюлы Свака, как нельзя лучше «подтверждает» «восточную хитрость» Царя, его «врожденное лицемерие», «демагогию», «шизоидное поведение» и, в конце концов, «профессиональную непригодность"(16).
Сказанное, в свою очередь, привело этого безстыдного венгра к далеко идущим выводам: «…Его враги были вымышленными, а зданием, которое он повалил на себя, было Русское государство. Не его заслуга, что оно все же не развалилось"(17).
В связи с подобными выводами, навеянными, в известной мере, и герасимовским детищем, не может не встать вопрос и о достоверности реконструкций как таковых.
На первый взгляд они зиждутся на солидном фундаменте.
«Угрозыск не собьешь с толку скептической теоретической болтовней, поэтому все первоначальные разговоры о том, что работы Герасимова — шарлатанство, опровергались практикой Угрозыска. И это убеждало — если на базе герасимовских реконструкций раскрываются преступления, значит, все правда"(18). Однако эти слова акад. Б.В. Раушенбаха свидетельствуют только о том, что Герасимов мог. Не более того. Было же и еще нечто, кроме профессиональной квалификации…
Это нам позволяют почувствовать свидетельства тех людей, которых трудно заподозрить в каком-либо недоброжелательстве к профессору. Так, по свидетельству дочери ученого, даже «среди криминалистов очень долго жило негативное отношение к его работам, невзирая на…огромное количество контрольных опытов…"(19)
Герасимов и сам прекрасно понимал сомнения в степени достоверности конкретных его исторических реконструкций портретов по черепам. Говоря о совершенно «естественных» вопросах, возникающих в связи с этим, он воспроизводил эти вопросы в своих немногочисленных публикациях: «Нет ли здесь вполне объяснимой тенденциозности в решении их образов? Не довлеют ли над исследователем общепринятые представления о том или ином лице, возникшие в результате комплекса литературных свидетельств, наличия изображений как древних, так и поздних? Не производит ли он по черепу, сам того не желая, как «художник» свое эмоциональное представление, выдавая его за действительный достоверный портрет?"(20)
Автор реконструкции, пишут специалисты, «не становился другом или недругом покойного. Он сохранял при этом всю объективность взгляда ученого. Только так можно было добиться исторической правдивости воссоздаваемых образов"(21). С последним не согласиться невозможно.
Занимающиеся реконструкцией как огня боятся любых внешних влияний, по крайней мере, на словах.
В этом смысле характерны ответы последователя М.М. Герасимова, эксперта-криминалиста С.А. Никитина, в одной из радиопередач:
Ведущая: А Сергей видел эти парсуны?
Панова: Нет, не видел.
Никитин: Ни в коем случае.
Ведущая: А почему? Это мешает работать?
Никитин: Конечно, мешает. Снижается степень объективности (22).
Но всё это, как говорится, в идеале. Каково же на деле было отношение самого М.М. Герасимова к Царю Иоанну Васильевичу?
Период, когда происходила реконструкция, если мы вспомним, в политическом отношении был переломным. Неизвестно было, куда еще всё может повернуть.
Дочь антрополога, долгое время впоследствии заведовавшая его лабораторией, доктор исторических наук М.М. Герасимова вспоминала: «…Он очень волновался, потому что… для нас Иван Грозный все-таки фигура достаточно и одиозная, и в то же время занимающая наши умы. И потом сформированная литературой; всё очень трудно, отец очень боялся попасть под это"(23).
Эта неопределенность зафиксирована и в материале, напечатанном в органе ЦК КПСС «Культура и жизнь». Михаил Михайлович начинал его определенно не в духе хрущевского времени: «Ровно год назад руки мои впервые прикоснулись к останкам человека, деяния которого оставили в сознании русского народа неизгладимый след: то был выдающийся политический деятель 16 столетия, первый Русский Царь Иван IV, известный под именем Грозного. […] Не стану скрывать — Грозный давно занимал и мои мысли"(24).
Исключительным вниманием, по свидетельству людей, близко знавших М.М. Герасимова, пользовались у него труды академика С.Б. Веселовского (25), позиция резкого неприятия которым Царя Иоанна Васильевича и резко отрицательное отношение к опричнине широко известны.
Работающая ныне в герасимовской лаборатории Е.В. Веселовская, сначала было утверждавшая обычное («Мы не художники, а, значит, не вносим ни капли своего личного отношения в ту или иную реконструкцию. […] У всех наших экспонатов черты лица воспроизведены объективно, без какой-либо эмоциональной окраски»), вынуждена была всё же признать: «На «безстрастном» подходе и настаивал основатель метода антропологической реконструкции Михаил Герасимов. Впрочем, на скульптурном портрете Ивана Грозного это не особенно заметно, хотя делал реконструкцию сам Герасимов"(26).
Однако как же конкретно проходила сама реконструкция образа Царя. На этот счет мы располагаем, к сожалению, лишь официальными, вышедшими из-под пера или из уст заинтересованных лиц источниками. Но и они кое-что дают для понимания проблемы.
По словам дочери антрополога, М.М. Герасимов, исходя из разного рода соображений, «решил свою работу сделать как можно более механистической"(27).
Прежде всего, по его словам, он «весьма тщательно изучил особенности скелета, смонтировал верхнюю часть торса и в процессе этой работы обнаружил ряд таких индивидуальных особенностей, которые дали возможность воспроизвести его характерное привычное положение головы и плеч"(28).
«Он создавал портрет по состоянию человека на день его смерти, а не вообще. Правда, при желании он мог «омолодить», по здравому смыслу, по опыту, но вообще-то фиксировал внешность на день смерти. И Иван Грозный, который стоит на нашей горке, был таким в день своей кончины от водянки. Я спрашивал: разве что-то меняется от предсмертной болезни в структуре костей черепа? Конечно, отвечает, меняется"(29).
«В 1960-е годы ученые посчитали, что с мышьяком в останках Ивана Грозного было все в норме. Сегодня, глядя на воссозданный облик царя, говорят об отравлении"(30).
Эту концепцию, основанную на идеологии неприятия личности, над реконструкцией облика которой идет работа, — показать человека в тяжкой болезни, в смерти — отрицают (не на словах, разумеется, а самой своей работой) некоторые современные ученики профессора.
«Когда я начал исследовать череп Софьи Палеолог, — рассказал С.А. Никитин, — то на внутренней стороне лобной кости обнаружил наросты — так называемый внутренний фронтальный гиперостоз. Иначе говоря, это показатель гормональных нарушений, проявляющихся, кстати, не только в «омужествлении» лица. С возрастом Софья Палеолог должна была заметно располнеть. Но я не стал изображать ее такой, смоделировал поближе к черепу"(31).
На наш взгляд, это свидетельствует не столько об иной концепции, сколько о времени, в котором проходит реконструкция. Зададимся вопросом: разве мог Никитин сегодня поступить иначе?..
В связи с этим невозможно не привести вот это мнение Т.Д. Пановой, с которой мы тут совершенно согласны: «Анализ состояния костей позволил утверждать: у Софьи Фоминишны были проблемы со здоровьем, и она… Вот здесь хотелось бы остановиться и вспомнить о врачебной этике. По нашему мнению, антропологам, судебно-медицинским экспертам или патологоанатомам не следует сообщать широкой общественности известные им сведения о заболеваниях умерших даже несколько веков назад. Не будем и мы касаться этих вопросов"(32).
* * *
Немаловажной при реконструкции оказывается и проблема прически, одежды, украшений и т. д. персонажа реконструкции. Дело это, оказывается, не такое уж и второстепенное, малозначащее.«Вот за это я отвечаю"(33), — так любил говорить М.М. Герасимов, проведя восстановление очередного лица по черепу, еще лишенного одежды, прически, украшений и т. д.
То, что восприятие образа существенным образом зависит от внешнего оформления, со всей очевидностью следует из двух вариантов реконструкции Герасимовым «вятичской красавицы» по черепу из раскопанного в 1951 г. кургана в Саввинской слободе под Звенигородом. Авторы, подробно разбирающие их, приходят к убедительному выводу, что «один и тот же антропологический материал может быть представлен по-разному в зависимости от внешнего оформления"(34).
Во время работы над восстановлением облика Царя Иоанна Васильевича у проф. Герасимова невольно вырвалось: «Восстановленный волосяной покров, несомненно, смягчает весь облик"(35).
Известно, что при восстановлении прически и одежды Царя Иоанна Васильевича М.М. Герасимова консультировал историк В.Б. Кобрин, чья антицарская позиция хорошо известна из его публикаций.
В результате Герасимов — что следует особо подчеркнуть — совершенно произвольно лишил Государя одновременно как символов Царского достоинства, так и факта его монашеского пострига (а ведь он, как мы помним, заявлял, что будет реконструировать Царский облик как можно «более механистически», причем «по состоянию человека на день его смерти»). Эта измена заявленной концепции позволила ученикам Герасимова глумливо писать: «Он лишил Царя внешних атрибутов Московского Государя и изувера-опричника"(36). Последние слова авторы (Е.Г. Векслер и М.Г. Рабинович) относят к схиме, в которую было облачено тело Государя (под стать им и Т.Д. Панова: «Царь Иван Васильевич был захоронен в монашеской схиме — он и при жизни любил иногда играть роль смиренного инока"(37). Что и говорить: лихо, особенно для доктора исторических наук, допущенного ныне к вскрытию могил Русских Цариц!).
Таким образом, герасимовская реконструкция вполне соответствует описаниям иностранных клеветников облика первого Русского Царя:
«Он так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие; в таком состоянии он бесится также и на встречных. Жестокость, которую он часто совершает на своих, имеет ли начало в природе его, или в низости подданных, я не могу сказать"(38) (Австрийский посланник Даниил Принтц фон Бухау).
«…Настоящий скиф, хитрый, жестокий, кровожадный, безжалостный, сам и по своей воле и разумению управлял как внутренними, так и внешними делами государства"(39) (Английский торговый агент Джером Горсей).
(О степени доверия этим байкам можно судить, сравнив их с описанием тем же Горсеем знаменитого псковского Христа ради юродивого Николая (память 28 февраля): «Я сам видел этого мошенника или колдуна; жалкое существо, нагое зимой и летом, он выносит как сильную стужу, так и жару, совершает многие странные действия благодаря дьявольскому колдовскому отводу глаз, его боятся и почитают все, как князья, так и простые люди"(40)).
* * *
Однако вопреки существующему мнению реконструкция Герасимовым облика Царя не была безоговорочно принята не только общественностью, но и в научной среде, что в настоящее время всячески замалчивается.Профессор пытался оправдываться: «Глубоко ошибается тот, кто подумает, будто я намеренно придал лицу Ивана то отталкивающее выражение, которое оставляет столь тягостное впечатление. Нет, в этом портрете, кроме бороды, усов и волос, которые поневоле приходится «домысливать», пользуясь историческими и литературными источниками, — каждая черточка лица подлинно Иванова"(41).
Но для сомнений основания все-таки были; остаются и по сию пору…
Это не плод домыслов, а результат внимательного отношения к словам самих «реконструкторов».
Вот, к примеру, рассказ С.А. Никитина: «…Реконструкция портрета Елены Глинской была очень тяжелой. Потому что мозговая часть черепа почти полностью отсутствовала. И все-таки удалось «поймать» пропорции. Это ювелирная работа, спешить нельзя. Полгода, а то и год уходит. Компьютер тут ни при чем, главное — руки.
Вот сейчас над преподобной Евфросинией работаю, в миру — Евдокией Донской; тоже невероятно сложно, потому что нижняя челюсть практически разрушена. Возможно, это будет не абсолютная копия, но достаточно точная. […]
На последних этапах работы происходит что-то мистическое. Можно полгода делать лицо, достаточно быстро воспроизвести его черты. Но это скульптурный «робот». Нужно одухотворить свою работу"(42).
«Самый сложный последний этап, потому что нужно сделать не просто лепной такой фоторобот, чтобы на вас смотрел живой человек, это взгляд, какой-то характер, вот эта работа самая сложная. И она занимает больший процент времени, чем собственно само восстановление"(43).
И, выходит, недаром все-таки Герасимова называли волшебником.
«Что бы ни получилось у исследователя в результате, — пишут наблюдательные журналисты, — это будет плод его размышлений на заданную тему, основанных на сумме допущений"(44).
В этом смысле примечателен и вот этот рассказ С.А. Никитина: «Михаила Михайловича Герасимова, насколько мне известно, антропологи оценивали как скульптора, а скульпторы называли его антропологом"(45).
Тут невольно вспоминается история с одним весьма известным ученым, ныне уже покойным. Востоковеды оценивали его труды следующим образом: «О древней Руси очень интересно, а в восточных делах ничего не понимает, путается». Специалисты-русисты, наоборот, всячески нахваливали его востоковедческие штудии, подчеркивая при этом дилетантизм в русской истории.
О продолжающейся до сей поры акции с распространением герасимовской интерпретации образа Царя Иоанна Васильевича, подобно прежним открыткам с репродукцией репинской картины, следует сказать особо.
В Лабораторию антропологической реконструкции Института этнологии и антропологии РАН ныне часто обращаются из расплодившихся по стране музеев восковых фигур. «Самая востребованная реконструкция, — пишет журналист, — знаменитый бюст Ивана Грозного, выполненный Герасимовым. Правда, в музее-лаборатории она приютилась в коридоре, а восковой слепок и вовсе накрыли тряпкой, как попугайчика».
«…Посетители нашего музея, — объясняет сотрудник лаборатории Е.В. Веселовская, — часто просто пугаются «живого лица». Ну и, конечно, нам сполна хватает мистики, связанной с самим образом Ивана Грозного. О многом просто не хочу рассказывать, но вот один из последних случаев. Приезжает съемочная группа одного из телеканалов делать сюжет, ему посвященный. Через несколько минут после начала съемок взрывается осветительная лампа, а крупный осколок стекла ранит нос моей коллеге, что вызывает серьезное кровотечение. Приехали в другой раз, просто вырубилось электричество во всём помещении. Что уж поделаешь? Фигура…"(46)
Это, между прочим, к вопросу о том, что и как делал Герасимов.
Планов громадьё
Несмотря на строгую дозированность информации о вскрытии Царских могил в Кремле в 1963 г., до нас дошли сведения о дальнейших намерениях М.М. Герасимова.Журналисты-огоньковцы, несомненно со слов профессора, задавались вопросом: «Действительно ли в Архангельский собор привезли останки Дмитрия? Не был ли ради инсценировки нетленного трупа царевича убит другой младенец, отнюдь не царского рода?
Возможность проверить это, видимо, есть, если сохранился череп младенца. Облик Ивана 4, отца Дмитрия, восстановлен. В Кремле находится захоронение Марии Нагой — матери Дмитрия. Может быть, сравнительный анализ портретов родителей и сына позволит раскрыть тайну прошлого?"(47).
Некоторое время спустя на страницах того же «Огонька» тему продолжил доктор технических наук проф. М. Волский: «…Если учесть версию, что вместо царевича Дмитрия по воле Нагих, ближайших родственников царевича Дмитрия, был убит сын угличского священника Семена, то есть что Лжедмитрий был сыном Ивана Грозного, тогда сравнение черепов Ивана 4, Марии Нагой и похороненного в Архангельском соборе отрока имеет исторический интерес"(48).
За всеми этими кощунственными предложениями хорошо просматривается кем-то разработанный провокационный сценарий, в котором с попыткой крупной фальсификации поворотного момента Русской истории сочетается очередное, после 1920-х годов, вскрытие святых мощей с последующим возведением клеветы уже на всероссийски чтимого Святого. Почерк — мнимое убийство младенца — если вспомним, кто издавна маниакально покушается на христианских детей, нам слишком хорошо знаком.
Однако разрешение свыше — в результате предпринятого зондажа — получено не было. К счастью для России.
* * *
Еще не завершена была работа по обработке материалов вскрытия 1963 г., как Михаил Михайлович высказывается в кружке единомышленников: «Представляете, как было бы интересно после Царских захоронений изучить черепа Цариц — жен Ивана Грозного, узнать на кого похожи Царевич Иван (череп которого, как утверждали, не сохранился. — С.Ф.) и Царь Федор…"(49)В то время это опять-таки не удалось. Но именно по этому плану ровно тридцать лет спустя к работам в Кремле приступили продолжатели дела М.М. Герасимова. В 1993 г. специально сформированная группа исследователей целенаправленно начала работы по исследованию женского некрополя. К сожалению, о составе ее мало что известно. Знаем лишь, что ее возглавляет главный археолог Кремля доктор исторических наук Т.Д. Панова.
«Эта работа, — рассказал эксперт-криминалист С.А. Никитин, — началась достаточно давно, в конце 1993 года, мы с Татьяной Дмитриевной явились инициаторами комплексного исследования…"(50)
Ряд обстоятельств уточнила в 2005 г. художник-реставратор высшей квалификации по тканям и коже Н. Синицына: «…Саркофаги там (в подземной палате) находились долгое время, пока в 1984 году первый раз не привлекли внимание археолога нашего, Татьяны Пановой, и вот с этого момента начались небольшие работы. […] А уже недавно, пять лет назад, дирекцией Московского Кремля было решено привести в порядок саркофаги и находящиеся в них и ткани, и останки Великих Княгинь и Цариц, и была организована наша… реставрационно-исследовательская группа, которая занимается, собственно говоря, не только реставрацией, но и изучением всего этого. Группой руководят Татьяна Панова, ну и я […]…Для своей группы мы решили сразу, как мы организовались из разных музеев — реставраторы….У нас сейчас работает 10 человек именно реставраторов….Еще есть научные группы, которые изучают антропологию,…привлекаются ученые из разных научных организаций Москвы… Принимает участие Герасимова, довольно известная, [Сергей Алексеевич] Никитин, [Денис Валерьевич] Пижемский — они антропологи, изучают…останки костные"(51) Речь идет о реставрационно-исследовательской группе «Исторический некрополь».
Реконструкцию облика Царских жен, сестер и дочерей по найденным черепам ведет эксперт-криминалист Бюро судебно-медицинской экспертизы при Комитете здравоохранения Москвы С.А. Никитин.
После окончания Московского медицинского института им Пирогова Сергей Алексеевич с 1972 г. занимался в лаборатории М.М. Герасимова.
К середине 1980-х гг. относятся его реконструкции облика Киево-Печерских преподобных: первого игумена Варлаама, Нестора летописца, Илии Муромца, целителя Агапита. Участвовал он и в изучении погребений экспедиции атамана Дежнева, давал заключение о причине смерти Сергея Есенина. В рамках т.н. «Кремлевского проекта» восстановил портреты Великих Княгинь Евдокии Дмитриевны (супруги Вел. Кн. Дмитрия Донского), Софии Фоминишны Палеолог, Елены Васильевны Глинской; Цариц Марфы Васильевны и Ирины Феодоровны Годуновой, княжны Марии Владимировны Старицкой.
В ближайших планах С.А. Никитина создание скульптурных портретов последней супруги Иоанна Грозного Царицы Марии Феодоровны Нагой, первой Его тещи; матери Императора Петра Великого Царицы Наталии Кирилловны, преп. Андрея Рублева, архиепископа Арсения Елассонского.
Участвуя в международном конкурсе специалистов в области антропологической реконструкции, проводившемся в 2000 г., Никитин выполнил контрольное восстановление портрета по черепу с лучшим результатом.
Всё так, но есть, однако, одно обстоятельство, которое вынуждает нас относиться к деятельности С.А. Никитина с некоторой осторожностью. Это его участие в 1990-е гг. в экспертизе «екатеринбургских останков» (т.н. «царских» лжемощей). Именно Никитин «вывел экспертизу из тупика»: «определил» останки «Императора» и «Его дочери» Анастасии (52). «Подтвердил» он и чекистскую версию «самоубийства» Сергея Есенина.
Начало работ по вскрытию женского некрополя, как и прежде, в 1963 г., было «обосновано» реставрационными работами.
Имея в виду одно из подвальных помещений Архангельского собора, где с 1929 г., после разрушения Вознесенского монастыря, находится женский некрополь, Т.Д. Панова утверждает: «…В последние годы проводятся работы по приведению в порядок этой подземной палаты, там сложный гидрорежим и т. д. А мы параллельно проводим как раз исследования этих доступных достаточно сейчас погребений. […] У нас в Архангельском соборе лежат Великие Князья и Царевны, но никто их не трогает. Специально мы туда не внедряемся. Но в 63-м году вскрыли погребение Ивана Грозного и Его сыновей, там проводились специальные работы по понижению пола […] Специально никто таких вещей, конечно, не делает. […]…Мы пока работаем, изучая погребение целиком. Мы вскрываем каждый саркофаг, изымаем останки и остатки погребальных одежд"(53).
«Нам не просто так захотелось вскрыть гробницы, заглянуть внутрь и в костях покопаться, — уверял обозревателя «Известий» С.А. Никитин. — Не дай Бог. Просто намечалась реконструкция подвальной палаты Архангельского собора и реставрация находящихся там с 1929 года саркофагов Царских Жен"(54). И выступая по радио: «…Мы не так просто полезли в эти погребения, потому что это, в общем-то, кощунство"(55).
Другими словами: ведают, что творят…
* * *
«…У нас по такой широкой программе останки средневековых людей мало изучались, — дает оценку развернувшихся в Кремле работ Т.Д. Панова, — а тут такой комплекс и такие имена, и такие личности, здесь, конечно, очень много наблюдений, восстанавливается и физический облик этих людей. […]…Изучаются и какие-то болезни, изучаются костюмы, изучается сам обряд погребения"(56).«Прошли те времена, — пишет она же в своей книге, — когда изучение древних захоронений ограничивалось фиксацией погребального инвентаря и других деталей ритуала (читай — грабежом могил. — С.Ф.). Сегодня и костные останки дают массу информации о человеке, жившем несколько столетий назад"(57).
Еще в 1984 г. повторному вскрытию подвергалось захоронение бабки Грозного Царя, Великой Княгини Софьи Фоминишны Палеолог (58). В 1994 г. музеи Кремля организовали новое исследование ее останков. Результатом явилась реконструкция ее облика, выполненная С.А. Никитиным.
Не достигнув тридцатилетнего возраста, 3 апреля 1538 г. скончалась Великая Княгиня Елена Васильевна, в течение пяти лет бывшая Регентшей при малолетнем своем Сыне Иоанне Васильевиче.
Честные Ее останки подверглись изучению весной 1998 г. «Ответ на вопросы о причине ранней смерти Великой Княгини Елены Васильевны, — пишет Т.Д. Панова, — дали исследования эксперта-криминалиста, кандидата биологических наук И.Ф. Макаренко, заведующей спектральной лабораторией Бюро судебно-медицинской экспертизы Комитета здравоохранения. […] Цифра в 55 мкг/г ртути показалась исследователю просто нереальной. Она дважды перепроверяла ее, проведя дополнительные анализы, и дважды появлялась эта же цифра. Итак, в истории гибели Великой Княгини Елены Глинской можно поставить точку. Отравлена"(59).
Скульптурный портрет Великой Княгини Елены Васильевны был также восстановлен С.А. Никитиным.
«От черепа Царицы Анастасии, — рассказывает Сергей Алексеевич, — остались только кучка праха и косичка. По сохранившимся его остаткам мы смогли определить только ее возраст — 25−30 лет, а для восстановления внешнего облика он оказался непригоден"(60).
Долгое время считалось, что причиной смерти Царицы было истощение Ее организма частыми родами, не принимая в расчет определенную уверенность Ее Супруга Царя о том, что «отравами Царицу Анастасию изведоша».
Царицу Анастасию Романовну, по словам С.А. Никитина, отравили солями ртути, «в ходе исследований это было доказано абсолютно точно"(61). Впервые доказали это исследования, проведенные в 1995 г. химиком Н. Вороновой (62).
Версию отравления матери Царя Иоанна Васильевича и первой Его супруги недавно еще раз проверила научным путем кандидат географических наук Елена Александровская, автор новой дисциплины — антропохимии (63). Содержание соединений ртути в косе Царицы Анастасии Романовны составляло 4,8 мг в пересчете на 100 граммов навески (64).
О причинах ранней смерти второй Своей жены Царицы Марии Темрюковны в 1569 г. (через 8 лет после венчания) Царь писал Церковным властям вполне определенно: «…И такоже вражиим злокозньством отравлена бысть». Исследования о причинах Ее смерти пока не завершены и не обнародованы, но, по словам Т.Д. Пановой, «вряд ли кого-то удивит, если слова Грозного подтвердятся…"(65)
26 июня 1571 г., через два года после кончины Царицы Марии Темрюковны, было объявлено о помолвке Царя с Марфой Васильевной Собакиной, дочерью коломенского дворянина и дальней родственницей Малюты Скуратова, бывшего дружкой на Царской свадьбе, состоявшейся 28 октября в Александровой слободе.
Сразу же после помолвки она стала «сохнуть». Но Государь, «положа на Бога упование, любо исцелеет», сыграл свадьбу. Тем временем Царица чувствовала себя все хуже и 13 ноября скончалась. Она так и не стала в полном смысле этого слова супругой Царя. Обосновывая Свое прошение на новый брак для продолжения Царского Рода, Царь писал о том, что диавольские силы «воздвиже ближних многих людей враждовати на Царицу Нашу, еще в девицах сущу […] и тако Ей отраву злую учиниша […] толико быша с Ним Царица Марфа две недели и преставися, понеже девства не разрешил третьего брака».
Из захоронения был извлечен хорошо сохранившийся череп Царицы Марфы Васильевны. В 2003 г. С.А. Никитин реконструировал скульптурный портрет Царицы Марфы Васильевны.
Прах Ее, по словам С.А. Никитина, был проверен «на наличие металлических ядов», однако «анализ ничего не показал. Возможно, был использован растительный яд, не поддающийся химическому исследованию». Характерна при этом последующая оговорка самого эксперта-криминалиста (прежде всего, конечно, для характеристики его самого): «…А может быть, и супруг что-то с ней учинил"(66).
* * *
По словам С.А. Никитина, сегодня вполне возможно «сделать томографию, по ней — пластиковую копию черепа (как мумии, так и живого человека) и реконструировать по черепу портрет"(67). Но по-прежнему предпочитают иметь дело непосредственно с настоящими черепами…А обвинений в гробокопательстве, как мы уже смогли в этом убедиться, они все-таки боятся, на всякий случай подстилая соломку на будущее. Журналисты, явно со слов ученых гробокопателей, пытаются нас уверить: «В результате редких археологических работ обнаружено и идентифицировано лишь 324 захоронения. Нарушать покой могил в Кремле считалось в порядке вещей не только при большевиках, сровнявших с землей основную часть кладбищ. Аналогично (просто менее масштабно) действовали и до революции"(68).
Ссылаются, бывает, и на опыт других стран. «…Закончатся исследования, — говорит С.А. Никитин, — мы вернем всё в саркофаги, и никто больше их не тронет. Кстати сказать, египтяне тоже вскрывали древние погребения и даже выставляли своих фараонов на всеобщее обозрение"(69).
Но так ли просто и однозначно обстоит все на самом деле?
Погребальные кожаные подушки, извлеченные из могил в экспозиции Палат бояр Романовых, близ Московского Кремля, у нормального человека не могут не вызывать неприятное чувство.
К несчастью, сопровождающий вскрытие Царских захоронений грабеж это еще далеко не всё. Вот строчки из документа, вложенного в гробницу Царя Иоанна Васильевича: «Остатки одежды, сосуд и тлен из саркофага изъяты"(70). Осмыслению тут подлежит т.н. тлен: что подразумевают под этим, для каких целей его изымают и какова его дальнейшая судьба — все эти вопросы для нас, православных, вовсе не праздные.
(+1) С.А. Никитин называет другую цифру: 1 м 86 см (Радиостанция «Эхо Москвы». Кремлевские палаты. Суббота, 1 апреля 2006 г.). — С.Ф.
