 |
| Русский вестник | Сергей Семанов | 15.05.2008 |
Тиражи серьезных книг в России ужасающим образом упали. Недавно в «Новом мире» опубликовали отзыв на книгу солидного провинциального автора, вполне заслуживающую внимания, указан и тираж — 100 штук. Ясно, что это сочинение никто не сможет прочесть, а в библиотеки оно не попадет. Пресловутый «самиздат» советских времен распространялся куда шире.
Замечательный русский историк Виталий Иванович Старцев (1931−2000) все свое плодовитое научное творчество посвятил углубленному изучению 1917 года, этого рубежа российской и без преувеличения — всемирной истории. Скажем кратко, не поняв истоков и следствий нашей великой революции, невозможно правильно оценить наше нынешнее настоящее. Старцев сделал для этого понимания, пожалуй, более всех своих коллег, как соратников, так и его идейных противников. Как и положено у нас, русских, при жизни он был недооценен и получил лишь какую-то осьмушку полагавшейся ему славы. Но кривая нас всегда вывозит. Так и тут: недавно в Петербурге вышла книга «Старцевские чтения. К 75-летию профессора В. И. Старцева», изданную его коллегами и учениками по Педагогическому институту имени Герцена. Тираж книги до обидного мал, но тем паче мы считаем нужным довести о появлении этого труда возможно более широкому кругу читателей.
Сотоварищами Старцева в свое время были люди, поистине значительные. Имена Олега Николаевича Знаменского, Владислава Ивановича Кардашова, Юрия Сергеевича Токарева и Валерия Александровича Шишкина давно памятны и знатокам, и любителям отечественной истории. Они тоже в разные годы скончались, и тоже, как и Старцев, не от счастливой жизни. Близким другом Старцева был в свое время и автор этих заметок, но меня к участию в сборнике не пригласили, и не случайно, ибо среди самозванных старцевских наследников есть лица, которые придерживаются иных идейных воззрений. Что ж, кратко выскажемся здесь.
Наш яркий (и очень веселый, кстати) научный кружок сложился в примечательные шестидесятые годы. Теперь определенной группе свидетелей внушается представление, что так называемые «шестидесятники» были сплошь либералами с антисоветским акцентом и даже с предпосылками выезда «за бугор». Это совершенно не так. Мы, в частности, никакими либералами не были, пошлой антисоветчиной не забавлялись, а забугорный отъезд был для нас невозможен даже юридически. Правда, мы ненавидели так называемую «марксистско-ленинскую науку», которая была и не наукой вовсе, но на этом наша «антисоветчина» исчерпывалась. На наших постоянных и горячих собеседованиях мы выпивали немного (а Старцев вообще не был до того охотник), но обсуждали идейно-политические вопросы, в основном на исторические сюжеты. Все это, безусловно, шло на пользу нашему углубленному пониманию исторической науки.
Все мы жили общественными интересами и много тогда публиковались, имея в дальнем прицеле именно эти задачи. Мы со Старцевым, например, несколько раз выступили в знаменитом тогда «Новом мире» Твардовского, разнося в пух и прах халтурщиков, подвизавшихся вокруг кормушки по истории рабочего класса или комсомола. Нас за то бранили в газетных статьях, и даже в столичной печати, но мы не робели, а даже гордились этим. Или вот нам удалось почти всем проникнуть в популярнейший тогда литературно-исторический альманах «Прометей». Помню, дарил я в ту пору Старцеву какое-то свое сочинение и подписал шутливым стишком:
В прометеевском притоне
Обольстив девиц,
Воспевает Нахимсона
Через третьих лиц.
Два слова в пояснение. «Девица» — это редактор того выпуска альманаха, а небольшую заметку о Симоне Нахимсоне, бывшем бундовце, а в 1918-м большевистском комиссаре в Ярославле, написала сотрудница архива, где работал Старцев и ей покровительствовал. Мы подсмеивались над ним, но вотще, сердцу не прикажешь.
Видимо, главной монографией Виталия Старцева стала «Революция и власть», изданная в Москве в 1978 году, бережно храню ее с надписью на титуле: «Дорогому Сереже от автора». Работа посвящена политической борьбе Временного правительства и Петроградского совета и — главное — их тайным связям. Старцев четко и строго научно затронул запретную до тех пор тему масонства. Что тут началось! Сам академик И. И. Минц, бывший комиссар гражданской, а потом «красный профессор», печатно выбранил Старцева, и даже не один раз. Цитируя Маркса и Ленина, он внушал автору и читателям, что масоны — миф, а главное — классовая борьба. Но боевой Старцев и не вздумал поднимать руки, а ухитрился ответить публикацией «Русское политическое масонство. 1906−1918 гг.». Статья вышла в малотиражном журнале «История СССР» (1990, N 1), но до сих пор не утеряла своего значения.
Сразу же, как у нас всех тогда водилось, написал я стишок:
Ныне мир преобразился,
Все враги упали ниц,
Наконец-то появился
У России русский Минц.
Научное наследство Виталия Ивановича Старцева не только востребовано сегодня, но и нуждается в изучении и продолжении.
