 |
| Вера-Эском | Евгений Суворов | 12.04.2008 |
Монастырская картошка
Первая неделя Великого поста. Тихо и спокойно в Ульяновском монастыре. Умиротворяюще мерцают свечи и лампады в храме Соловецких чудотворцев Германа, Зосимы и Савватия. После шумного города такое ощущение, что время остановилось. Даже голос батюшки доносится как будто не из алтаря, а из потустороннего мира — тихий, благостный. Идёт великопостная служба. В храме послушники да немногочисленные приехавшие паломники. Всё священство в алтаре и на втором этаже, на клиросе. Словно ангельские голоса доносятся откуда-то сверху. Лишь во время покаянной молитвы Ефрема Сирина слышно, как монахи на клиросе над нашими головами тоже падают на колени, делая земные поклоны. Служба непривычно долгая — тянется с шести утра до полудня. Ноги затекают, и я с нетерпением жду очередных земных поклонов… В это время пытаюсь вспомнить все свои нераскаянные грехи, но в голове вертятся почему-то строчки Пушкина, его знаменитое стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны…», написанное незадолго до гибели.Уже больше трёх лет я не был в Ульяново. С тех пор здесь многое изменилось: сменился не только наместник, но и всё руководство. Новый игумен о. Савва (Гладков) при каждой нашей встрече в городе на церковных мероприятиях непременно звал меня в гости, и вот наконец-то удалось выбраться. Да и когда ещё отправляться в монастырь, как не в Великий пост — время особого покаяния и плача о своих грехах. А где ещё можно так покаяться, как не в монастыре?! Всё к этому располагает: и покаянные службы, и монашеский пост, и настрой братии.
Что касается поста, то в монастыре с непривычки он мне показался чересчур суровым. Приехал я вечером, как раз к концу вечерней трапезы. Подошёл под благословение к отцу наместнику. «Ты пока покушай, — благословил меня батюшка, — а потом о. Афанасий определит тебя на постой и мы поговорим». На столах в больших мисках — одна печёная картошка. Я подхожу к раздаче в надежде получить ужин. «А это всё, — заявляет монах. — Вот вам чайник, наливайте чай, а картошка на столе». Чищу картошку, ем, а она горькая. Понимаю, что из-за неправильного хранения позеленела. Но куда деваться? Запиваю чёрным, как дёготь, чаем и не могу понять, что за это чай. Вкус уж больно знакомый. «Это они чагу заваривают вместо чая», — объясняет мне один из паломников.
Потом при разговоре с настоятелем я заметил ему, что картошка горькая. «Да? — удивился он. — А мне кажется, что сладкая. Ем и думаю, чего это она так сладит? Может, подмёрзла». Надо сказать, что я уже было подумал: лукавит батюшка, но и мне на третий день та же самая картошка стала казаться сладкой.
— Как вы на новом послушании справляетесь с таким большим монастырём? — расспрашиваю я наместника. Прежде отец Савва руководил небольшим скитом в селе Айкино, а ещё раньше — подворьем Свято-Духова монастыря в Тимашевске на Кубани.
— Первый год, вообще-то, очень сложно было, — не скрывает батюшка. — Я тогда наместником был сразу в двух местах: и здесь, и в Айкино. А там храм сгорел, и нам пришлось его отстраивать заново — об этом писала «Вера». Всё время в разъездах, нужно было и средства собирать, и материалы. Там люди верующие, много жертвовали, администрация помогала. Инок Филарет всем строительством руководил, он на все руки мастер. До куполов храм подняли за год, отопление провели и передали другому наместнику.
— А как здесь вам служится?
— Христианин должен с радостью нести любое послушание. Для монаха везде хорошо. Здесь сплочённый коллектив. Братия — монахи укреплённые, некоторые служили ещё при владыке, когда он здесь был игуменом.
Мы разговариваем как раз в тех самых игуменских покоях, в которых и жил владыка, а потом проходили встречи со Святейшим Патриархом и митрополитом Кириллом, когда те посещали Сыктывкарскую епархию. А прежде эти стены видели соловецких монахов-строителей Германа, Паисия, Феофилакта и Амвросия, которые в XIX веке поднимали этот монастырь, основанный ещё Стефаном Пермским.
Северной лаврой называли его до революции, он был одним из крупнейших монастырей на Севере России. Конечно, ещё пройдёт немало времени, чтобы его полностью восстановить, но обитель живёт, строится, укрепляется.
— У нас сейчас семь священноиноков: три игумена, четыре иеромонаха и два иеродьякона, служим каждый день поочерёдно, — рассказывает настоятель. — В монастыре пять действующих храмов и часовня в честь иконы «Живоносный источник». Сейчас над северными воротами строится шестой храм — Архангела Гавриила, как владыка благословил. Потому что этот вход сейчас стал главным, сюда и машинам легче заезжать с трассы, и паломники идут. Прежний был через южные ворота, и вёл он от пристани на реке — главной тогда магистрали. Времена изменились.
— Паломников много приезжает?
— Когда один-два, когда никого, а когда и разместить всех не можем. Вот в эту субботу 35 человек приедут с ночлегом. Все кельи протапливаем в гостинице. У нас о. Афанасий паломниками занимается.
Отец наместник сообщает последние новости, делится своими проблемами. Прошлым летом полностью восстановили южную монастырскую стену, к июлю достроим надвратный храм, чтобы на престольный праздник — Собор Архангела Гавриила — его освятить. Второй год в монастыре пытаются разводить пчёл. Летом с Кубани приедет пасечник, который хочет наладить здесь пчеловодство. Это сообщение меня особенно порадовало. «Хоть так, — думаю, — жизнь монахов станет послаще. А то постоянно в трудах, в молитве, да ещё эта картошка». В основном в монастыри приходят сейчас «послушничать» бомжи да бывшие «сидельцы», они не только молиться, но и работать не хотят. А некоторые и не могут. Зиму в обители пересидят на монастырских харчах, а летом разбегаются кто куда. В результате в самую страдную пору на полях, на заготовках работать некому. Поэтому о. Савва принимает только тех, кто готов трудиться на монастырском хозяйстве и летом. Из-за такой политики монастырь заметно обезлюдел в сравнении с прошлыми моими приездами, когда зимой здесь обреталось до 50 трудников, — сейчас осталось только семеро.
За Ульяновским монастырём закреплены два скита, несколько сельских приходов. И с ними большая проблема. Раньше игумен Серафим (Лапиев) окормлял два храма в сёлах Деревянск и Руч, жил непосредственно на приходе, но из-за того, что люди там в основном далёкие от церкви и бедные, ему случалось по несколько дней голодать. В конце концов батюшка вынужден был вернуться в монастырь.
На монастырской территории всё ещё живут восемь семей, которых администрация так и не может никуда переселить. После того как при игумене Романе сгорел животноводческий комплекс, количество скотины в монастыре заметно поубавилось. Осталось 12 коров, две лошадки, коза. Вот таковы новости в неприметной внешнему взгляду монастырской жизни.
Эконом с фотокамерой
Среди ближайших помощников отца Саввы два иеромонаха — о. Дмитрий и о. Пётр, которые приехали за ним с Кубани.Эконом обители о. Пётр (Шилов), узнав, что я журналист газеты, пришёл в мою келью показать свои цифровые фотографии. Ноутбук для отца эконома, как раньше счёты для бухгалтера, — жизненно необходимая вещь в его работе. Смотрю на снимки и удивляюсь, как молодой иеромонах любит жизнь, какие трогательные моменты умеет подловить.
— А как вас Господь в монашество-то привёл? — спрашиваю батюшку.
— В школе прочитал книгу «Братья Карамазовы», — рассказывает он, — где очень талантливо Достоевский описывает жизнь младшего брата Алексея, который много жил в монастыре, и его старца Зосиму, и мне тоже захотелось в монастырь. Я приехал в Тимашевскую обитель и прожил там месяц до армии. Мне так понравилось, что когда во время службы в армии мне предоставили отпуск на две недели, то одну я провёл в монастыре, а вторую — дома. После армии снова пошёл в монастырь. Мне хотелось просто пожить там, о монашестве я ещё не думал. Потом поступил в университет и уже после его окончания решил вступить в братию. Приехал в скит к о. Савве, а того, оказывается, уже перевели на Север. Я созвонился с батюшкой, он пригласил меня к себе в Айкино. Когда я приехал сюда, то первое, что меня неожиданно поразило, — это комары. Летают целые тучи, и все кусаются! Тяжело было привыкнуть к этому. Здесь уже меня постригали в монашество и рукополагали в дьяконы, а потом и в иеромонахи. Находясь в монастыре, я заочно окончил Сыктывкарское Духовное училище и поступил в Рязанскую семинарию.
— А как родители к этому отнеслись?
— Конечно, они хотели, чтобы я реализовал себя в светской жизни. Пришлось объяснять, что у каждого свой путь, у меня — монашеский. Со временем они всё поняли и смирились. Сейчас никаких проблем, я довольно часто вижусь с мамой, общаюсь, всё в порядке. Господь всё замечательно устроил. Экономическое образование и бухучёт мне в монастыре очень пригодились, сейчас вот приходится с документами возиться, всё оформлять.
«Мне всегда хотелось приносить радость»
С о. Дмитрием (Мельниковым) мы разговорились на улице. Батюшка по просьбе о. Саввы провёл для меня экскурсию по монастырю, показал новые и старые строения, вновь построенные стены. Забрались мы и в строящийся надвратный храм Архангела Гавриила, где вовсю кипит работа. По дороге я расспрашиваю о. Дмитрия о его жизни.— К Богу я пришёл благодаря бабушке, которая была очень верующей, — рассказывает 47-летний иеромонах. — После восьмого класса поступил в профтехучилище в Краснодаре. А напротив него через дорогу была церковь Георгия Победоносца. Сижу на уроках, смотрю, как бабушки в неё заходят, особенно много их на православные праздники. «Что же там они делают?» — думаю. И вот мне очень захотелось туда зайти. Зашёл, батюшка мне сразу же дал «Отче наш», «Верую». И я тут же решил покреститься. Тогда непросто было крёстных найти, не все соглашались. Наконец нашёл, покрестился, чтобы никто не знал, потому что в училище я был секретарём комитета комсомола. Потом, когда поступал в институт культуры на театральную режиссуру, один преподаватель из приёмной комиссии увидел на шее крестик и спросил: «Вы что, верующий?» «Да, верующий, так ведь все русские люди должны быть верующими. Мы же русские люди?» А он: «Если ты крестик не снимешь, то я тебе не рекомендую поступать в наш институт». Для меня это было шоком. Понятно, культпросвет подразумевал воспитание подрастающего поколения в атеистическом духе: ленинизм, атеизм, Крупская, партсъезды. Крестик я положил в грудной карман, чтобы никто не видел. Так и учился. На экзаменах, помню, заходишь атеизм сдавать, помолишься: «Господи, помилуй, прости меня, грешного, что я так фарисействую, помоги сдать экзамен!» И сдаёшь. А куда деваться, диплом-то надо получать.
Мы спускаемся с о. Дмитрием по крутым лесенкам вниз и идём в мастерскую, где о. Филарет с послушниками делает иконостас для храма и всевозможные украшения для внутренней отделки. После того как мы снова выходим на улицу, о. Дмитрий продолжает рассказ о жизни:
— Потом была армия, затем работа по специальности. В армии я служил в Чечне в танковых войсках, тогда там ещё не было военных событий. Единственное, в чём участвовали те, кто был со мной в учебке, — это в разгоне демонстраций в Орджоникидзе и в других местах.
После армии женился, родилась дочка. 15 лет прожил с семьёй, вернее промучился. Жена неверующая, и родители у неё тоже воинствующие безбожники. По служебной лестнице дошёл до отдела культуры в Кубанском крайисполкоме. Был режиссёром и организатором массовых праздников. Там-то и встал вопрос о вступлении в партию — краевой уровень, конечно, там беспартийных быть не могло. Пришлось уйти с этой работы.
И дальше я ещё немало поменял профессий, прежде чем Господь привёл меня в монастырь.
Свою роль сыграло и то, что в стране у нас стало происходить что-то не то. И при этом я ничего не мог с этим поделать. Тут ещё нелады в семье начались. Я потерял жену, ребёнка, всех близких, потому что у нас не было общего духа. С отцом никак не могли найти общий язык. Последним толчком стала скоропостижная смерть мамы. Она умерла в 47 лет, в 1988 году. У неё был аппендицит, в больницу перед операцией положили в коридоре, там её продуло, началось воспаление лёгких, переросшее в рак. За полгода она угасла буквально на моих руках.
Прихожу в церковь к батюшке, который меня крестил, рассказываю о своих проблемах. Он говорит: «Тебе надо пожить при церкви». Так я стал помогать при храме: убирался, дежурил по ночам, пел и читал на клиросе. Почти семь лет послушничал и наконец решил уйти в монастырь. Приехал к о. Георгию в Тимашевск. Он сразу же взял меня в скит, определил поваром. Через полгода меня перевели уже главным поваром всего монастыря. Работа трудная, но почётная. Народу приезжает много, особенно на праздники — до 1,5−2 тысяч, всех надо накормить. Брали полевую кухню у военных, палатки накрывали. При мне и митрополит Исидор несколько раз приезжал, ему тоже понравилось, как я готовлю.
— А у вас что, есть специальное образование?
— Образование-то есть, закончил курсы поваров, но я, можно сказать, самоучка, с детства люблю готовить. Лет в 10 первый пирожок испёк. Было интересно, как они получаются. Потом пёк кондитерское печенье, торты на дни рождения. Мне всегда хотелось приносить людям радость — быть возле народа и что-то полезное делать. И сейчас в монастыре мне нравится помогать всем, кто нуждается в помощи. Ведь здесь духовная лечебница, и мой жизненный опыт как раз пригодился мне, как священнику, при исповедях и в духовном руководстве с людьми. Но и поварского дела я не оставляю, помогаю на праздники готовить.
* * *
Мы ходим по узким тропинкам, которые расчищаются каждое утро. Сугробы почти в рост человека — храмы и монастырские постройки между собой соединяются глубокими траншеями. Таёжный монастырь занесён снегом, а он всё продолжает падать и падать. И это добавляет такого вселенского покоя в жизнь обители. Но воздух уже другой, не то что зимой. Скоро весна.Перед отъездом я попал на общее соборование для всех послушников и паломников — таинство великое и благодатное, которое совершается только Великим постом. Проводили его два иеромонаха, по очереди помазывая себя и всех собравшихся. «Услыши мя, Боже, услыши мя, Владыко, услыши мя, Святый! Помилуй мя, Боже, помилуй мя, Владыко, помилуй мя, Святый!» — тихими голосами подпевают батюшкам собравшиеся. У каждого в руках зажжённая свеча. В храме полумрак, только лики святых на иконах освещены мерцающими лампадами.
Каждый паломник приехал сюда поплакаться Господу о своих грехах; кто-то — в надежде избавиться от алкогольной зависимости, кто-то — от других недугов и напастей, а кто-то — укрепиться в трудах Великого поста, чтобы достойно приготовиться к празднику праздников — светлому Воскресению Христову.
