Русская линия
Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне Владимир Воропаев07.03.2008 

У богозданных пещер

Очень естественно представить себе Гоголя с пером в руке, стоящим за конторкой, задумавшимся над листом бумаги, но не менее естественно вообразить его сидящим в экипаже за спиной кучера и думающим свою дорожную думу. Гоголь в своей жизни много путешествовал, хотя и не собственно с целью проехаться: он объездил всю Европу, совершил путешествие в Иерусалим, собирался ехать на Святую гору Афон. Не раз бывал он в наиболее почитаемых русским народом монастырях, в том числе в Оптиной Пустыни и Свято-Троицкой Сергиевой лавре. Его поездки по святым местам можно с полным правом назвать паломничеством, — они всегда были для него насущно необходимы как в духовном, так и в литературном отношении, а то и другое сливалось у Гоголя воедино.

Но не в последнее десятилетие жизни, как иногда думают, возник интерес писателя к освященным монашеской молитвой местам. Интерес этот появился еще в его отрочестве. Известно, что мать Гоголя, Мария Ивановна, отличалась весьма живой и глубокой набожностью. Одним из любимых дел в семье было посещение монастырей и других святынь. Ходили и в Киев на богомолье. Отголоски этой любви к паломничеству слышны в ранней прозе Гоголя: «Что ж, господа, когда мы съездим в Киев? Грешу я, право, перед Богом: нужно, давно б нужно съездить поклониться святым местам. Когда-нибудь уже под старость совсем пора туда: мы с вами, Фома Григорьевич, затворимся в келью, и вы также, Тарас Иванович! Будем молиться и ходить по святым печерам» («Страшная месть», черновой автограф, 1831).

Среди предков Гоголя были люди духовного звания или учившиеся в духовных учебных заведениях: прадед его по отцовской линии был священником, дед закончил Киевскую Духовную академию, а отец — Полтавскую семинарию. Впоследствии Гоголь вспоминал, вероятно, об этом, когда посещал Крестовоздвиженский монастырь в Полтаве, где помещалась семинария.

Мария Ивановна, у которой двое детей перед тем умерло, едва появившись на свет, дала обет перед чудотворным образом святителя Николая, называемым Диканьским, если будет у нее сын, наречь его Николаем, и просила местного священника молиться до тех пор, пока его не известят о рождении дитяти и попросят отслужить благодарственный молебен. Испрошенный молитвой, новорожденный Николай и был встречен в этом мире молитвой благодарения Богу. По словам сестры писателя, Ольги Васильевны, брат ее любил вспоминать, почему назвали его Николаем.

В июле 1845 года, в один из трудных моментов своей жизни, Гоголь писал матери: «Прошу вас… отправить обо мне молебен не только в нашей церкви, но даже, если можно, и в Диканьке, в церкви Святого Николая, которого вы всегда так умоляли о предстательстве за меня».

В своих странствиях по миру Гоголь не расставался с иконой святителя Николая, своего небесного покровителя. Священник Петр Соловьев, находившийся в составе Русской Духовной миссии в Иерусалиме, оставил воспоминания о встрече с писателем в январе 1848 года на пароходе «Истамбул», следовавшем к берегам Сирии. Гоголь показал ему образ святителя Николая Чудотворца и спросил его мнения о качестве изображения. «По всему видно было, что он высоко ценил в художественном отношении свою икону и дорожил ею, как святынею», — вспоминал отец Петр.

Как было характерным для России — именно в семье Гоголь получил первые начатки веры. Помня это, он в письме к матери от 2 октября 1833 года из Петербурга, говоря о воспитании своей младшей сестры Ольги, заметил: «Внушите ей правила религии. Это фундамент всего». И далее Гоголь вспоминает один яркий случай, навсегда оставшийся в его памяти: «Я просил вас рассказать мне о Страшном суде, и вы мне, ребенку, так хорошо, так понятно, так трогательно рассказали о тех благах, которые ожидают людей за добродетельную жизнь, и так разительно, так страшно описали вечные муки грешных, что это потрясло и разбудило во мне всю чувствительность. Это заронило и произвело впоследствии во мне самые высокие мысли».

Первоначальные знания Гоголь получил от домашнего учителя-семинариста. Примечательно, что при поступлении в Нежинскую гимназию высших наук в 1821 году двенадцатилетний Гоголь обнаружил хорошие познания по Закону Божию. Характер серьезного духовного образования во многом определился для него еще в Нежине. Законоучитель гимназии протоиерей Павел Волынский, помимо преподавания катехизиса и Священной истории с географией Святой Земли, читал в старших классах составленный им самим курс нравственного богословия, знакомя воспитанников с творениями святых отцов и учителей Церкви. Историк Алексей Иванович Маркевич, учившийся в Нежинской гимназии после Гоголя и заставший помнивших его преподавателей, утверждает: «Единственный профессор, имевший на него сильное влияние, был богослов…»

В своем родном доме Гоголь еще отроком, несомненно, слышал удивительные рассказы странников о Святой Земле и читал книжки об Иерусалиме, выпускавшиеся для народа. Это также отразилось потом в его ранних произведениях. «Читали ли вы, — спросил Иван Иванович после некоторого молчания, -…книгу „Путешествие Коробейникова ко Святым Местам“? Истинное услаждение души и сердца! Теперь таких книг не печатают… Истинно удивительно, государь мой, как подумаешь, что простой мещанин прошел все места эти… Подлинно, его Сам Господь сподобил побывать в Палестине и Иерусалиме» («Иван Федорович Шпонька и его тетушка», 1832).

В рецензии на книгу «Путешествие к Святым Местам, совершенное в ХVII столетии иеродиаконом Троицкой Лавры» (предназначавшейся для пушкинского «Современника»), Гоголь писал: «Путешествия в Иерусалим производят действие магическое в нашем народе. Это одна из тех книг, которые больше всего и благоговейнее всего читаются. Почти такое производит на них впечатление путешествие в Цареград, как будто невольная признательная черта, сохранившаяся в русском племени, за тот свет, который некогда истекал оттуда. Нередко русский мещанин, промышленник сколько-нибудь ученый, бросив дела, отправлялся сам в Иерусалим и Цареград…»

Замысел поездки в Святую Землю, которую Гоголь совершил на закате своей жизни, зародился, по-видимому, еще в Нежине под влиянием уроков протоиерея Павла Волынского. Примечательно, что помимо Гоголя судьбы еще двух воспитанников гимназии оказались связанными с Иерусалимом. Виктор Каминский, окончивший курс три года спустя после Гоголя, трижды совершил паломничество к Святым Местам и умер в самом Иерусалиме, а однокашник Гоголя Константин Базили, русский генеральный консул в Сирии и Палестине, сопровождал его в путешествии к Гробу Господню.

Один из друзей Гоголя — Михаил Александрович Максимович, известный фольклорист и историк, профессор ботаники Московского университета, а затем профессор русской словесности и ректор Киевского университета Св. Владимира — рассказывает о встрече с ним после трехлетнего перерыва в Киеве в августе 1835 года. По его словам, Гоголь уже тогда поразил его своей глубокой религиозной настроенностью. «Он пробыл у меня пять дней, — вспоминает Максимович, — или, лучше сказать, пять ночей, ибо в ту пору все мое дневное время было занято в университете, а Гоголь уезжал с утра к своим нежинским лицейским знакомцам и с ними странствовал по Киеву. Возвращался он вечером, и только тогда начиналась наша беседа. Нельзя было мне не заметить перемены в его речах и настроении духа; он каждый раз возвращался неожиданно степенным и даже задумчивым… Я думаю, что именно в то лето начался в нем крутой переворот в мыслях — под впечатлением древнерусской святыни Киева, который у малороссиян ХVII века назывался Русским Иерусалимом».

Эти прогулки по старому Киеву не остались, конечно, без значения в дальнейшей судьбе Гоголя. Максимович далее продолжает: «Вместе с Гоголем мне удалось, только на другой день его приезда, побывать у Андрея Первозванного; там я оставил его на северо-западном угле балкона, отлучась по делам к попечителю; а когда вернулся, я нашел его возлежащим на том же самом месте… Гоголю особенно полюбился вид оттуда на Кожемяцкое удолье и Кудрявец. Когда же мы снова обходили с ним вокруг той высоты, любуясь ненаглядною красотою киевских видов, стояла неподвижно малороссийская молодица, в белой свитке и намитке, опершись на балкон и глазея на Днепр и Заднепровье. — „Чого ты глядишь там, голубко?“ — спросили мы. „Бо гарно дивиться“, — отвечала она, не переменяя положения, и Гоголь был очень доволен этим выражением эстетического чувства в нашей землячке».

Мог ли Киев не появиться на страницах произведений Гоголя? Нельзя не вспомнить многим известное едва ли не наизусть место из «Страшной мести», где дана фантастическая картина Днепра, — это образ символический, воплощающий в себе широту и мощь русского духа: «Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои… Редкая птица долетит до середины Днепра! Пышный! Ему нет равной реки в мире». Именно такое чувство навевал на Гоголя древний Киев.

В пятой главе «Тараса Бульбы» читаем: «Есаулы привезли сыновьям Тараса благословенье от старухи матери и каждому по кипарисному образу из Межигорского Киевского монастыря. Надели на себя святые образа оба брата и невольно задумались, припомнив старую мать. Что-то пророчит им это благословенье? Благословенье ли на победу над врагом и потом веселый возврат в отчизну с добычей и славой, на вечные песни бандуристам, или же?.. Но неизвестно будущее, и стоит оно пред человеком подобно осеннему туману, поднявшемуся из болот…»

Упомянутая в тексте обитель — Спасо-Преображенский мужской монастырь, основанный в 988 году близ Вышгорода, в двадцати верстах от Киева. В первой половине ХVII века он был одним из центров антиуниатской борьбы на Украине, — отсюда Сечь призывала к себе священнослужителей. В монастыре погребен предок Гоголя подольский полковник Евстафий или Остап (по другим источникам — Андрей) Гоголь, скончавшийся в 1679 году.

В той же повести есть эпизод осады крепости Дубно, где сын Тараса Андрий, пробираясь в город по подземному ходу, «с любопытством рассматривал эти земляные стены. Так же как в и в пещерах Киевских, тут были видны углубления в стенах и стояли кое-где гробы; местами даже попадались просто человеческие кости, от сырости сделавшиеся мягкими и рассыпавшиеся в муку. Видно, и здесь также были святые люди и укрывались также от мирских бурь, горя и обольщений».

Было время, когда Гоголь желал поселиться в Киеве, древнейшей русской столице. В декабре 1833 года в ответ на предложение Максимовича добиваться кафедры всеобщей истории во вновь открываемом тогда Киевском университете, он писал ему из Петербурга: «Благодарю тебя за все: за письмо, за мысли в нем, за новости и проч. Представь, я тоже думал. Туда, туда! В Киев! В древний, в прекрасный Киев!.. Там или вокруг него деялись дела старины нашей».

Переезд в Киев не был осуществлен из-за того, что министр народного просвещения граф Сергей Семенович Уваров предложил Гоголю место профессора по кафедре всеобщей истории при Петербургском университете, и он по необходимости остался в Петербурге, который, впрочем, не мог удержать его надолго. Гоголя привлекали именно древние русские столицы — Киев и Москва, которые, отдав Петербургу дело управления Империей, хранили в себе ее душу.

Гоголю не нужно было выяснять, малороссиянин он или русский — в споры об этом его втягивали друзья. В 1844 году он так отвечал на запрос Александры Осиповны Смирновой: «Скажу вам одно слово насчет того, какая у меня душа, хохлацкая или русская, потому что это, как я вижу из письма вашего, служило одно время предметом ваших рассуждений и споров с другими. На это вам скажу, что сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому пред малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и как нарочно каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой, — явный знак, что они должны пополнить одна другую. Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожие одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характера, чтобы потом, слившись воедино, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве».

Долгое пребывание за границей не отрывало сердца Гоголя от России. В сентябре 1850 года он писал дипломату и духовному писателю Александру Скарлатовичу Стурдзе из Васильевки: «Скажу вам откровенно, что мне не хочется и на три месяца оставлять России. Ни за что бы я не выехал из Москвы, которую так люблю. Да и вообще Россия все мне становится ближе и ближе. Кроме свойства родины, есть в ней что-то еще выше родины, точно как бы это та земля, откуда ближе к родине небесной».

В завещании своем Гоголь просил похоронить его в родной Васильевке и советовал сестрам открыть в деревне приют для бедных девиц, а по возможности и превратить его в монастырь. Он писал: «Я бы хотел, чтобы тело мое было погребено если не в церкви, то в ограде церковной, и чтобы панихиды по мне не прекращались».

http://www.ioannp.ru/publications/69 387


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика