Русская линия
Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне Карен Степанян27.02.2008 

Бой за историю

Рецензия на книгу Фритьофа Беньямина Шенка «Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263−2000)» (Авторизованный перевод с нем. Елены Земсковой и Майи Лавринович. — М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 592 с.)

Спектр здесь достаточно широк — от анекдотической по своей безграмотности и патологической русофобии книги А. Нестеренко «Кто победил в Ледовом побоище» (М.: Олма-Пресс, 2006), где утверждается, что немцы несли на славянские земли только христианство и просвещение (какое «просвещение» несли крестоносцы, можно увидеть хотя бы из истории разграбления ими Константинополя в том же XIII в.!), а русские умели лишь грабить, убивать, сжигать на кострах взрослых и детей, — до «тяжелой артиллерии», представленной впечатляющей монографией, о которой пойдет речь. Автор ее, Фр.Б. Шенк, переработал огромное количество летописных и архивных источников, исторических материалов, художественных и публицистических произведений, проанализировал множество иконописных изображений, фресок, храмовых росписей, книжных иллюстраций, лубков, листовок, плакатов, памятников, созданий исторической живописи и т. д.; особый раздел составляет покадровый анализ фильма Эйзенштейна «Александр Невский»; список литературы на русском, немецком и английском языках превышает шестьсот названий. На протяжении более чем полутысячи страниц исследуется развитие «мифа об Александре», от первых рассказов о его деяниях во владимирских и новгородских летописях до новейших книг и статей о нем. Для чего проделана эта работа, и к каким выводам приходит исследователь?

Побудительным толчком для предпринятого исследования послужило, по свидетельству автора, посещение им Музея Великой Отечественной войны в Москве в 1996 г. Там он натолкнулся на символический «меч Александра Невского» и задался странным (если только не намеренно провокационным) вопросом: «что общего имеет средневековый новгородский князь, великий князь Владимирский, правивший в ХIII в., с победой Красной армии во Второй мировой войне?». Если бы речь шла только о ликвидации, в результате многолетней работы, столь странного непонимания, не стоило бы об этой книге и писать. Но в монографии Фр. Б. Шенка есть ряд особенностей, любопытных и сами по себе, и на фоне трудов его единомышленников (от некоторых из них автор стал бы, думаю, открещиваться изо всех сил — но компанию себе мы выбираем своими действиями…).

Одно из ключевых понятий, используемых автором в его работе, — «мы-группа» (Wir-Gruppe), относится к различным людским сообществам, но в данном случае — к нациям, определяемым им как «воображаемые сообщества», существующие только в умах и сердцах людей, относящих себя к ним и зависимых прежде всего от того, от какой «они-группы» (Siе-Gruppe) эти люди хотят себя отграничить. Соответственно, и прошлое свое такая «мы-группа» конструирует всякий раз заново в зависимости от нужд текущего момента — объективной же истории не существует. Закономерный для «современной» науки (предпочитающей исследовать процессы, а не отыскивать истину) релятивизм — закономерный для любой формы человеческого сознания, коль скоро оно отказывается от единственной созданной Богом реальности (в данном случае — роли и назначения данного народа в истории человечества).

В кажущемся хаосе происходящих ежедневно в идеологической сфере событий зачастую трудно бывает уловить некоторые закономерности. Но порой закономерности эти буквально бросаются в глаза. Немного есть имен в русской истории, столь значимых для национального самосознания, столь аккумулирующих все те качества, которые были востребованы трагической и величественной историей русского народа, его еще не завершившейся миссией, как имя святого благоверного великого князя Александра Невского. И вот именно на память о нем ведется в последнее время массированная идеологическая атака, с целью доказать, что он на самом деле был «малосимпатичной и второстепенной исторической фигурой» (как пишет Б. Кагарлицкий — «Критическая масса», 2006, N6), а все приписываемое ему есть лишь плод непомерно раздутого националистическо-имперского мифа.

Шенк не опускается до утверждений многих отечественных «разоблачителей»: будто великий князь и его подданные были дикарями и потому — врагами «цивилизованных» немцев и шведов, а с такими же дикими и «тоталитарными» по духу кочевниками ощущали духовное сродство, или же что Александра не интересовало ничего, кроме личной власти. Нет, он старается быть предельно корректным: мы ведь не знаем, как было на самом деле. Но, не утверждая всего этого прямо, он постоянно проводит мысль: роль героического патриота и спасителя приписана князю последующими веками, тогда же все было гораздо мельче и прозаичней. Битвы на Неве и на Чудском озере, на самом деле, были мелкими приграничными стычками, участвовало в них с обеих сторон вовсе не такое большое количество войск, как мы привыкли думать, и значение их для будущего вовсе не столь судьбоносное; высокими целями и мотивами «наградили» их героев и самого Александра Невского последующие историки, пропагандисты и сочинители.

Марксистская тенденция считать деятелей прошлого многого «недопонимающими», вроде бы странная для современного западного ученого (на деле вовсе не странная): нигде на протяжении огромной книги не заходит речь вот о чем — где сейчас многочисленный некогда народ пруссов, имевший свою письменность и богатую культуру (память о нем сохранилась только в названии огромной, на многие века ставшей немецкой территории с центром в «исконно немецком городе Кенигсберге»); где процветавший некогда славянский город Липцк (теперь Лейпциг), где народ ливов (опять-таки сохранившийся лишь в названии растоптавшего, сжегшего, задушившего их дымом — см. исследование Г. Труссмана «Введение христианства в Лифляндии» — германского рыцарского ордена, который в 30-е годы XIII в. слился с тевтонским)?

Шенк дважды с сарказмом пишет о «якобы многовековой борьбе прибалтийских народов против немецкого натиска на Восток» (словно бы забывая, к примеру, о том, что в Риге в период немецкого владычества латышский язык был вообще запрещен). И если даже столь враждебно настроенные «к официальному дискурсу» историки, как тот же Б. Кагарлицкий, признают, что самостоятельность финнов и эстов сохранилась только потому, что ставшая протестантской Швеция была терпимее католиков к национальным различиям и допустила переводы Библии и богослужение на национальных языках — понятно, какая участь ожидала их (да и русских тоже), окажись они внутри католического мира. Сарайские же правители (и это отмечает и Шенк) не вмешивались ни в политическую структуру, ни, главное, в религиозную свободу Руси (да и не было у них духовных сил для того, чтобы насадить в русских землях свою веру и культуру).

Очевидно, не стоило бы Шенку так уж возмущаться утверждению одного из писавших об Александре авторов — что немецкие рыцари хотели уничтожить русский народ и русский язык. В своих посланиях рыцарям римские папы повелевали не слагать оружия и не заключать мира как с язычниками, так равно и со «схизматиками» — русскими, обращая тех и других в католическую веру, присоединяя Русь к Римской церкви и объявляя все завоеванные земли «собственностью св. Петра». И в каком названии сохранилась бы память о русских, не будь в истории великого князя Александра, его побед на Неве и на Чудском озере (важно ли, какое именно количество сражавшихся было с той и другой стороны и использовал ли действительно Александр тактику «клещей»), не сохранись опорные центры русской цивилизации Новгород и Владимир, не продолжись дело Александра его сыном — благоверным князем Московским Даниилом, а затем благоверным великим князем Димитрием Донским?

Та мысль, что гений Александра мог видеть это сквозь века вперед, увы, не посещает голову немецкого автора. Поэтому не стоит и говорить ему о том, как святой Александр спустя два века помогал своему потомку великому князю Димитрию обращать в бегство ордынцев с русской земли, еще через два века — отражать нашествие крымского хана Девлет-Гирея на Москву, а спустя ровно семь столетий — русским воинам, начавшим гнать тевтонов от Москвы именно в канун дня церковного поминовения великого князя 6 декабря — это все для Шенка Das Pravoslawismus, мистика, «приметы ненаучного дискурса"… Но вот над чем предлагаю ему и всем отечественным «разоблачителям» подвигов Александра и его воинов задуматься: отчего это вскоре после сражения на Чудском озере тевтонский орден поспешил заключить с Александром мирный договор; а главное — серьезное продвижение западно-католического мира на восток было почти на полтысячелетия после битв на Неве и на Чудском озере приостановлено? И дело даже не в том, что победы князя Александра доказали превосходство русского военного искусства над западным (над этим утверждением тоже потешается Шенк). Очевидно, предки Фр. Б. Шенка совсем иначе умели различать подлинную реальность происходивших событий.

И вот еще что обращает на себя внимание: раз за разом возвращаясь к своей «любимой» мысли о «сотрудничестве с оккупантами» (татаро-монголами) князя Александра, отчего же освобождает он этих упреков своих предков, тевтонских рыцарей (и стоявший за ними римско-католический мир), вот уж действительно в прямом сотрудничестве с татарскими кочевниками (и одновременно с ними) обрушившимися на Русь в XIII в. Не секрет ведь, что одним из побудительных мотивов западной агрессии было известие о том, что Русь истощена татарским нашествием, а потому можно без труда отнять ее западные земли; да и в прямые переговоры с Ордой и Каракорумом Рим вступал неоднократно (вспомним хотя бы миссии папских послов Плано Карпини, Ансельма Асцелина, Вильгельма де Рубруквиса и других — подробнее см. в статье А. Ужанкова «Меж двух зол» на сайте Pravoslavie.ru).

Кратко упомянув мнения тех объективных западных историков, кто отмечает, что Европа за беспримерную жертву России (защитившую ее от татар) отплатила стремлением захватить весь русский Северо-Запад, Шенк с гораздо большей обстоятельностью пишет об «осторожности, скрытности» и даже (!) антипатии русских по отношению к Западу, представителей которого в некоторых русских источниках даже называют «язычниками»! Но ведь для тогдашних церковных и светских лидеров западного мира (и многих будущих последователей их) православные — «схизматики» — представлялись даже гораздо большими врагами, чем язычники, для борьбы с ними были возможны любые союзы, в том числе и с мусульманами и с подлинными язычниками, что даже во времена Крымской войны еще удивляло многих, а сейчас, после варварских бомбардировок Югославии, пожалуй, не удивляет уже никого. Равно как, учитывая опыт последних двадцати лет, нам трудно солидаризироваться с возмущением Шенка по поводу того, что «советские идеологи приписывали [Западу] стремление к установлению мирового господства с помощью экономических и военных средств».

Кстати, упирая на то, что с обеих сторон в битвах на Неве и на Чудском озере участвовали «полиэтнические войска» (на стороне шведов и немцев воевали норвежцы и финские подразделения, на стороне русских — ижоры и другие местные племена), Шенк пишет, что «линии конфликтов в XIII в. пролегали не между народами, а между данническими владениями», никак не желая признать то, что было очевидно нашим предкам восемьсот лет назад: на Руси каждый принявший Православие и для своих сограждан, и для внешнего мира становился частью русского государства, и пролегали эти линии противостояния именно между Православием и римско-католическим миром. Шенк возмущается, что один из упоминаемых им историков (А.Петрушевский) «даже (! — К.С.) интерпретирует акт крещения Руси в Х в. как акт рождения русского народа». От человека, взявшегося писать об иной культуре и цивилизации, стоило бы все-таки ожидать лучшего понимания ее основ.

(Продолжение следует)

http://www.ioannp.ru/publications/63 328


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика