 |
| Фонд стратегической культуры | Андрей Володин | 22.02.2008 |
Глобальная роль международных финансовых институтов начинает падать. В течение почти 60 лет МВФ фактически выполнял функцию «парашюта» для «больных» экономик развивающихся стран, навязывая при этом кредитополучателям условия, ограничивающие политический суверенитет последних.
Сегодня положение круто меняется. Лишь немногие переходные экономики обращаются за помощью в международные финансовые институты, а сам МВФ, стесненный в средствах на аппарат, был вынужден отказаться от услуг 400 своих сотрудников. В то же время некоторые развивающиеся страны, накопившие триллионы долларов вследствие умелой экономической политики, начинают предлагать «парашютные услуги» терпящим бедствие западным финансовым институтам. В результате эти страны могут в перспективе обрести бoльшее влияние на мировую экономику, чем-то, каким обладал в былые времена МВФ. Это явление уже получило название «восточного неоколониализма», распространяющегося пока, впрочем, лишь на сферу финансов.
Примеры наступления «восточного неоколониализма» весьма показательны. В их числе — «Citibank», один из крупнейших коммерческих банков мира (получивший в январе 2008 г. «спасательный круг» в размере 14,5 млрд долл. от инвестиционных фондов Китая и Кувейта, а в ноябре 2007 г. — 7,5 млрд долл. от государственного инвестиционного фонда Абу Даби), «Merrill Lynch» (5,6 млрд долл. от сингапурского фонда «Temasek»), один из крупнейших швейцарских банков UBS (вырученный из финансовой «ямы» инвесторами с Ближнего Востока и того же Сингапура), и этот список постоянно увеличивается. Активную роль в такого рода «спасательных операциях» играют правительственные фонды некоторых азиатских стран.
Финансовые потоки с Востока на Запад более полноводны, чем прежнее течение с Запада на Восток (как правило, займы МВФ редко превышали 1 млрд долл., лишь в экстренных случаях их величина достигала 4 млрд долл.). И вот теперь уже Запад озабочен сохранением своего суверенитета. Стремительный рост валютных накоплений в странах Азии имеет две основные причины: 1) деиндустриализацию Запада и концентрацию важных промышленных мощностей в «новых индустриальных государствах»; 2) галопирующий рост цен на сырьевые товары и как следствие — быстрое укрепление второго центра долларовых накоплений в лице государств-производителей нефти и газа (в этих странах ежегодная выручка только от продажи нефти составляет 300 млрд долл.).
Важным следствием перемещения мировых финансовых центров в Азию стало образование так называемых «суверенных финансовых фондов» («Sovereign Wealth Funds»), смысл деятельности которых состоит в скупке акций крупных западных компаний, включая ТНК, что вызывает серьезную озабоченность в странах «евро-атлантической цивилизации». Франция и Германия уже заявили, что не допустят «захвата с заднего хода» своих компаний. Правда, тогда бремя долгов этих компаний государствам придется брать на себя. Прогнозы специалистов для Запада малоутешительны: сдвиги в структуре мировых финансов имеют необратимый характер, и в скором будущем они трансформируют всю систему мировой политики.
Под влиянием этих процессов в западных элитах растет стремление вновь сплотить евро-атлантические державы перед лицом «беспрецедентного вызова». Бывший премьер-министр Франции Э. Балладюр (некогда «патрон» нынешнего президента Н. Саркози) утверждает: ослабленная Америка не в стратегических интересах Западной Европы. Поэтому Франция должна взять на себя инициативу по созданию «западного Союза» («Union of the West»). Уже предлагаются и совместные начинания США и Западной Европы: выработка общих позиций по проблемам мировой политики; постепенное конституирование «общего трансатлантического рынка»; тесная взаимная связь доллара и евро; унификация энергетической политики и концепций энергетической безопасности; создание регулярно заседающего «трансатлантического исполнительного совета лидеров».
Отголоски такого рода идей мы слышим и в дискуссиях о роли Америки в мире. Однако здесь пока преобладают самые общие представления. Наконец, кризисные тенденции в американской экономике подвигли политическую элиту США фактически объединиться на платформе неокейнсианского консенсуса. (Эти идеи громко звучали на недавнем Всемирном экономическом форуме в Давосе).
Нельзя не обратить внимания на «инициативу четырех», с которой выступили столпы американской ядерной стратегии, — Генри Киссинджер, Джордж Шульц, Уильям Перри и Сэм Нанн. Смысл их «послания» общественности состоит в том, что человечеству необходимо начать движение к полному запрещению ядерного оружия. «Письмо четырех» можно истолковать как пропагандистскую акцию, но это также признак «имперского истощения сил» и неспособности США в одиночку остановить распространение ядерного оружия. Возможно, в отдельных сегментах американской элиты начинают понимать, сколь убийственной для стратегических интересов США было вторжение в Югославию в 1999 году, имевшее следствием фактический демонтаж режима ядерного нераспространения и ускорение распада структур однополярного мира.
Действительно, до весны — лета 1999 г. США умело управляли мировой системой, создавая «великую иллюзию» существования однополярного мироустройства. Сейчас же ряд государственно-политических деятелей США (например, из клана Кеннеди) активно выступает за моральное обновление общества, его «новую роль» в быстро меняющемся мире. Иными словами, очевиден возврат к идее Уолта Ростоу о роли Америки как «страны критической массы» («power of critical margin»), забытой правящим классом США в погоне за фантомом превосходства над остальным миром. Конкретно речь идет о перераспределении ответственности между факторами «hard power» и «soft power», естественно, в пользу последней. «Мягкое» влияние на мировую ситуацию, как полагают в Америке, могут обеспечить: восстановленная в своем диверсифицированном виде экономика; пластичная политическая система; упорядочение этно-демографических процессов; наконец, возвращение государству функции стратегического предвидения («visionary state») внутри страны и в мире. Время покажет, насколько реалистичны эти ожидания.
Тем временем Китай, проводя политику «мягкого обратного сдерживания» Америки, делает особое ударение на факторах «soft power». И к современному Китаю в полной мере относятся слова премьер-министра Индии Манмохана Сингха, характеризующие содержание внешней политики его страны: «Эффективная политика национальной безопасности предполагает установление кооперативных, конструктивных и обоюдовыгодных отношений со всеми ведущими мировыми державами… Как нация, мы концептуально заинтересованы в мировой системе, основанной на праве и правилах, но никак не на сделках [между отдельными ее участниками]». Поэтому логично желание двух крупнейших мировых мега-обществ, Китая и Индии, всячески добиваться эволюционного перехода от одной формы мирового устройства к другой, построенной на принципах компромисса и взаимного уважения «чужих» интересов.
Сегодня мы наблюдаем столкновение уходящей и нарождающейся мировых систем. Каким, в конечном счете, окажется здесь место России? Несмотря на элементы «стабилизации», все указывает на полное исчерпание возможностей опоры на сырьевое нефтегазовое хозяйство в условиях быстрого научно-технического развития внешнего мира (прежде всего государств АТР). Это неизбежно повлечет перегруппировку политических сил в российском обществе. Ведь мы же не хотим превращения нашей страны в «стратегическую ненужность «strategic irrelevance», как именуют порой свое отечество французские политологи.
