 |
| Православный Санкт-Петербург | Валерий Лялин | 22.02.2008 |
 |
| Валерий Николаевич Лялин |
О своих родовых корнях Валерий Николаевич писал в рассказе «Глинская пустынь в Тбилиси»: «Все мои предки упокоились в могилах под крестами на кладбище в Хуторове. И милая, добрая бабушка Олимпиада Ивановна, и дед Василий Матвеевич, и прадед Матвей Иванович Сурин — купец первой гильдии, снабжавший Иваново дровами и имевший магазин музыкальных инструментов, строитель храмов, богаделен и ночлежных домов. На старости лет он роздал богатство и удалился спасать душу в Куваевский лес, где одиноко в келье пустынножительствовал лет десять, читал толстую славянскую Библию, молился ночами, стоя перед аналоем и иконами. И наконец мирно предал дух свой Богу».
— Бабушка моя была добра, но не богомольна, да и небольшая деревянная церквушка, что была недалеко от нашего дома, давно была переделана коммунистами под клуб. Вот так и получилось, что рос я некрёщеным, без Ангела-Хранителя. А время было нездоровое, над страной носились революционные вихри. Жители Иванова это прочувствовали особенно хорошо, потому что власть в городе захватили полуграмотные нахрапистые люди, одержимые бесовской идеей мировой революции, которым всюду мерещилась «контра» — так они называли тех, кому не по душе была советская власть. Да что далеко ходить! Старший сын бабушки, Николай, был пламенным революционером. С отрядом ивановских рабочих он поехал в Среднюю Азию устанавливать там советскую власть. Вскоре мы узнали, что дядя Николай погиб в бою с басмачами. Но бабушка не хотела верить в его смерть и каждое утро, накинув на плечи ватник, выходила встречать его на дорогу…
Вера прорастала, как былинка сквозь асфальт
— Как же вы пришли к вере? Как, когда поняли, что Бог есть?Случай этот Лялин описывает в рассказе «Мой путь ко Христу»: «Пётр пошёл по воде, чтобы подойти к Иисусу; но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! Спаси меня! Иисус тотчас простер руку, поддержал его и говорит ему: Маловерный! Зачем ты усомнился!» Это впервые прочитанное слово Божие не прошло безследно, хотя тогда я принял его за красивую легенду. К принятию христианства я шёл тяжело и долго, прорастал к нему через пласты сомнений, атеизма и всеобщего отрицания Бога. Я прорастал к нему, как прорастает к свету былинка через асфальт. Ничего на меня не нисходило, не озаряло, не бросало вдруг в объятия христианства. Вера росла постепенно".
— А крестился я, будучи уже взрослым. Пути-дорожки привели меня в Новгородскую область, где и окрестил меня старообрядческий наставник прямо в реке Мсте, что впадает в Ильмень-озеро.
С крещением, а произошло это после Великой Отечественной войны, многое изменилось в моей жизни. О самой войне говорить не хочу… к старости стал слабодушен — не могу вспоминать о тех годах без ужаса. И да простит меня Господь за то, что сам я невольно оказался в эпицентре этого вселенского безумия… Так вот, после войны меня терзала неизбывная тоска, я, как неприкаянный, метался по огромной нашей стране в поисках… я и сам не знал чего.
— Совсем как герой вашего рассказа «Куда ведут дороги»: «Не было у него покоя на душе, и что-то гнало его на поиски того, чего он и сам не мог определить».
— Да. Только не было рядом со мной человека — друга или наставника, который понял бы, определил то моё душевное состояние, помог бы мне понять самого себя и успокоить, утихомирить мятущийся мой дух. Помните, в рассказе герой встретил старика Матвея Ивановича, который объяснил: «Ты маешься тоской оттого, что душа твоя ищет Бога, но ты этого не знаешь и не соображаешь, что с тобой происходит, пока не обретёшь веру». Но Господь не оставил меня, и после крещения всё это бесовское наваждение ушло безвозвратно, будто после бури я попал в мирную обитель, где молитвы и те произносятся тихо и проникновенно.
— Но что заставило вас взяться за перо?
— Желание писательского творчества появилось давно. И начал я ни много ни мало с исторических сценариев. Моё начинание одобрил писатель Валентин Пикуль, живший в то время в Риге. Окрылённый добрым отзывом, я отнёс свои работы в сценарный отдел Ленфильма. Там довольно высоко оценили художественное качество сценариев, однако сказали: «Напишите сначала сценарий о рабочем классе, а уж потом мы пустим в работу исторические». Помню, я тогда крепко обиделся и больше на Ленфильм ни ногой.
Мой адрес был не дом и не улица
— Но писателем-то вы стали. Весь православный мир России знает и любит ваши рассказы. Так что же случилось дальше?
— Я работал сельским врачом в разных концах страны. Где я только не побывал, с какими чудными людьми не встречался! В Крыму, милостью Божией, я познакомился с архиепископом Лукой (Войно-Ясенецким), который утвердил моё православное мировоззрение и подарил Библию. Встречался со старцами Глинской пустыни. В Абхазии и Казахстане беседовал со старцами-пустынниками — потаёнными молитвенниками советского лихолетья, — восхищаясь их духовными подвигами, праведной жизнью и глубокой верой. Встречи эти обогатили мой ум знаниями, а душу укрепили в вере.
Особенно поразила Валерия Николаевича встреча с митрополитом грузинским Зиновием — бывшим мантийным монахом Глинской пустыни. Вот что он пишет в рассказе «Глинская пустынь в Тбилиси»: «Вижу, у церковной ограды стоит монашек, сухой, старенький. Одет неважно: на голове поношенная скуфья, ряса серенькая, потёртая, на ногах лапти. Опирается обеими руками на посох. Я обратился к монашку: „Простите, Христа ради, где мне найти митрополита Зиновия?“ Старичок посмотрел на меня ласково ясными, добрыми глазами и тихо сказал: „Митрополит Зиновий — это я“. Я чуть не повалился от удивления! Я видел столичных митрополитов в чёрных шёлковых рясах, с алмазными крестами, с драгоценными посохами в руках, как их с почтением принимали из чёрной лакированной машины, вели под руки в храм со славой колокольного звона, через строй подобострастно склонившихся священников… А тут бедный, старенький монашек с посохом и в лаптях. Это был старец-святитель Зиновий-митрополит. Это про него сказал Патриарх Грузии Илия II: „Владыка Зиновий является великим святителем Православия, носителем Божественной благодати, и источающееся отсюда не земное, а небесное тепло собирает вокруг него столько духовенства, столько верующих…“ Вот перед таким святителем стоял я, онемев, уставившись на лапти».
Читая рассказы Лялина один за другим, я, как мне кажется, поняла, почему он столь упорно не хотел давать интервью. Вот что я прочла в его рассказе «Мой путь ко Христу»: «Он (владыка Лука (Войно-Ясенецкий) попросил меня рассказать о себе, о своей жизни. Вначале робко, а потом смелее, всё до самой подноготной, я рассказал о своей нескладной жизни, о работе патологоанатомом в больнице, о своём маловерии». По сути, это была исповедь, в ответ на которую владыка подсказал, как жить дальше. Понятно, что после такой встречи и такого разговора человеку ни перед кем не хочется обнажать душу, разве что на исповеди.
— Тем временем в Санкт-Петербурге при заводе АТИ начала работать православная радиостанция. Я приехал, встретился с редактором Нонной Корженковой и передал ей свои рукописи. Так зазвучали в эфире мои первые рассказы. Чуть позже я познакомился с Александром Раковым — редактором газеты «Православный Санкт-Петербург», который также с удовольствием стал печатать мои рассказы. Начало было положено, и вскоре во многих православных журналах стали появляться мои рассказы и повести. На моё творчество были хорошие отзывы из Финляндии, Германии, США.
— Найти интересный сюжет — уже полдела. Где вы их отыскивали?
— То, о чём я пишу, — не придумано, а взято из личного жизненного опыта, многие рассказы автобиографичны. Я пишу, как живу.
Так, в рассказе «И было в тот вечер» писатель рассказывает о городе Иванове, где прошло его детство. «Это был голодный город военного времени. Великой несправедливостью было называть их (женщин) тяжёлый труд в шумных жарких цехах у ткацких станков лёгкой промышленно-стью. Этот нелёгкий труд могли выдержать только молодые, здоровые женщины — голубоглазые, с русыми волосами, ровными сахарными зубами и не сходящей улыбкой на устах. Это был цвет русской нации… Они стали сдавать кровь. Молодая горячая кровь ивановских женщин и девушек рекой текла в госпитали и больницы, тоннами отправлялась на фронт».
— Писались рассказы легко. В первый день я писал от руки, на второй — печатал на машинке, а на третий день наговаривал на кассету для радио. Некая старица из одного монастыря как-то даже сказала, что мне помогает Божия Матерь. И я с благодарностью говорю: «Слава Богу за всё». Моё творчество — это моя дань Русской Православной Церкви, которая исправила пути мои, даровала мир душе моей и раскрыла смысл жизни.
Меня до самого моего греховного нутра пробрали строчки из рассказа Лялина «Птицы Небесные», когда, знакомя читателя со стариком Матвеем Ивановичем, автор описывает, как тот молился: «Ничего он у Бога не просил и не вымогал, а просто закончил словами: Слава Тебе, Господи, Слава тебе!» А я? Молилась ли хоть раз, чтобы чего-нибудь не попросить? — здоровья дочери, помощи в написании статьи, да мало ли! Не припомню…
«Русь, куда несёшься ты?!»
Каждый писатель немножечко пророк. Каким видится будущее России Валерию Лялину? На этот вопрос известный писатель отвечает своими рассказами, отрывки из которых мы приводим.Так было и есть. Рассказ «Тихвинские зарисовки»: «Чудесный образ (Тихвинской иконы Божией Матери) пришёл на Русь из Византийского Царьграда, после того как Константинопольский Патриарх заключил с Римом унию, отдав власть над Православной Церковью Римскому Папе. После такого знамения греки приуныли… они поняли роковое значение этого знамения. И действительно, беда свершилась, да ещё какая! Великая Православная Держава — Византия — перестала существовать. И на куполе громадного храма Святой Софии вместо сброшенного на землю святого креста появился мусульманский полумесяц… Ну, а нашим, впавшим в безбожие русским людям, и горюшка мало. Если у греков из-за унии с Римом ушла чудо-творная Богородичная икона, то у нас исчезли если не все, то большинство национальных святынь. Казанская икона Божией Матери ещё перед революцией исчезла неведомо куда из Казанского собора, Владимирская икона Божией Матери арестована и томится в музее; там же заключена и икона Святой Троицы прп. Андрея Рублёва, икона Божией Матери Курская-Коренная пребывает в Нью-Йорке, икона Иверская тоже затерялась, Андрониевскую икону Божией Матери воры похитили из храма в Вышнем Волочке, Тихвинскую Матушку, которая пришла в огненном столпе, во время Великой Отечественной войны похитили немцы, и она странствовала по Латвии, Германии, США… Плачь, Русь, кайся! Так нет же… Святая Русь стала страной почти полного безверия, народ, отвергнув веру, отвернулся от Христа и Божией Матери.
Разуйте глаза, прочистите уши и не говорите потом, что нам уже некуда бежать, потому что царизм был плохой, социализм — тоже дрянь, а приватизационный капитализм — совсем окаянство и околеванец, а теперь куда бежать, где спасаться?! Мы большие простаки, нас обошли, облапошили, мы у сытого Запада в долгу, наверное, до Второго Пришествия… Где наши чудотворные, прославленные на всю Святую Русь, иконы? Их нет потому, что вера ушла из сердца народа. Мы довольствуемся списками. И, к сожалению, мы не каемся, но умножаем свои грехи и беззакония.
Что-то мешает нам осознать, что бедствия, которые постигли нас последним летом уходящего тысячелетия, не просто бедствия, а знамения Божии, знаки грядущей беды. Всё лето по всей стране полыхали лесные пожары, горьким дымом заволокло наши земли, стояла несусветная жара, спалившая посевы. Бог заклю? чил небо, и оно не давало дождя. Как во времена библейских патриархов, откуда-то с востока прилетели полчища саранчи, пожравшие то, что пощадила засуха. Появились странные эпидемии неведомой болезни, зачем-то одновременно прилучилось затмение Солнца и мистический парад планет в форме креста, в середине которого, как пуп, оказалась грешная Земля. Ко всему этому — катастрофическое обнищание народа, где на одном полюсе тысячи жирующей и купающейся в роскоши публики, а на другом — миллионы голодных и безработных. А на посошок нам ещё война на Кавказе, где, по слову Христа, „народ восстал на народ“. И единственное, что у нас в России растёт и процветает, так это кладбища…
…Телевизор — это бесовское устройство испортило русский язык, совершенно погубило диалекты. Раньше по говору можно было определить, из какой местности человек, но к концу XX века язык стал однообразным, приобрёл скоростной темп. И если у нас, особенно в деревне, почти все мужики отбывали срок и, отсидев, принесли из лагерей и тюрем блатную „феню“, а мощный пропагандистский аппарат КПСС за 70 лет внедрил в сознание свой поганый жаргон, то разнузданный телевизор окончательно загадил русский язык американо-одесскими выкрутасами».
Так есть и будет. Рассказ «Духовная баня»: «Я сидел у батюшки Симеона в келье и размышлял о том, что Иваново-Вознесенск — город, где в конце XIX века стала вскипать революционная пена, где народники и разные патлатые и пархатые социалисты всех мастей зло поработали в казармах ивановских ткачей, посеяв дикие семена революционных бурь. И вот на этой земле, где проклинали царя, где со злобным азартом рушили храмы, под корень вырубали духовенство, к концу XX века, как звёздочки на тёмном небе, зажглись необыкновенно ярко очажки истинно Православного благочестия. В сёлах и деревнях вокруг старинных сохранившихся храмов чудным образом стали возникать монастыри с аскетами-старцами, ведущими лютую брань с тёмной бесовщиной атеизма, извлекая из греховного болота тысячи людей, спасая их души.
…Когда я стал разбираться, кто есть кто в монастырской братии, то оказалось, что простецов там меньше всего, а трудники, послушники и монахи почти все сплошь люди учёные, выходцы из интеллигенции технической и гуманитарной, некоторые даже с учёными степенями. Часть трудников приехали с жёнами и детьми, убежали очиститься сюда от проклятой городской блевотной жизни мегаполисов и, припав к животворящему источнику монастырской жизни, очистившись, возродившись, освятившись, возвращались назад уже качественно другими, внося в затхлую атмосферу погибающего в грехах города свежую струю чистого, истинного Святого Православия. Вот так, исподволь, не показушно, волею Божией, происходит ныне очищение, оздоровление и возрождение нации в потаённых уголках страны… Это исцеление происходит повсеместно, по всей России, и его уже остановить невозможно».
Интервью-размышление В. Лялина хочется завершить отрывком из рассказа «И было в тот вечер», который полнее и глубже долгих разъяснений показывает его отношение к России и русскому народу. «Жаль мне добрый, кроткий и доверчивый русский народ, понёсший неисчислимые жертвы в кровавом и безжалостном XX веке… И я молю Бога, чтобы эта эпидемия бед, несчастий и скорбей не перешла из XX века в XXI век…»
Подготовила Ирина РУБЦОВА
Поздравляем Валерия Николаевича Лялина с тезоименитством — 22 марта, в день памяти 40 Севастийских мучеников.
