 |
| Русское Воскресение | Валерий Ганичев | 18.02.2008 |
Итак, только такая беда, как война, могла изменить национальную политику государства, где русские, если перефразировать Ярослава Гашека, долго воспринимались не как народ, а как та тайная организация, которая то ли нежелательна, то ли вообще запрещена. Но война способствовала возрождения национального самосознания, да и за многие десятилетия после революции произошла ротация власти, она стала более народной, более национальной. Хотя, процессы изменения её природы, как мы можем судить по политическим противостояниям конца 80-х-начала 90-х годов были не так уж и однозначными.
Тем не менее, именно в 1958 году, в январе, стал выходить журнал «Урал», имевший большое значение для литературы одного из крупнейших регионов нашей страны. В апреле начал выходить даже «Русский журнал» (представить, что он бы стал выходить тремя десятилетиями раньше, просто невозможно!), а также газета «Литература и жизнь», которая с 1963 года была преобразована в «Литературную Россию». В сентябре Москва стала местом проведения 4-го Международного съезда славистов.
То есть, это было время некоего духовного сосредоточения страны, проявления в её жизни более или менее внятной русской основы. Что — я это особо подчеркиваю — позволяло повысить статус другим национальным литературам России: и младописьменным, и давно имевшим свои высокие классические образцы, как, например, татарская литература.
Ведь если вспомнить, как русский читатель воспринимал своими национальными писателями Муссу Джалиля и Гамзатова, Шогенцукова и Карима, то можно с уверенностью сделать вывод, что, хоть и создавалась литература России на разных языках, но её нравственные идеалы, её душа и сердце были едиными.
Более того, вся вторая половина ХХ века российской литературы воочию явила нам ту истину, которую теперь уже никто не сможет оспорить: не некие «передовые», «общемировые» ценности помогают народам по-настоящему сближаться друг с другом, понимать друг друга, относиться друг к другу с высочайшим уважением и доверием, а ценности свои собственные, веками нажитые. Чем более глубокие национальные корни имел татарин или аварец, башкир или нивх, тем более легко его произведения, переведенные на русский язык, становились органичной частью не только российской, но и русской литературы. Не случайно лучшие переводы с якутского на русский были сделаны Владимиром Солоухиным — одним из самых русских и по языку, и по строю души писателей. Не случайно глубоко национальный якутский писатель Николай Лугинов был с детских лет убежден, что Пушкин — это такой же, как и он сам, якут.
Думаю, новое возрождение нашей многонациональной России начнется именно тогда, кода она вернется в позицию хотя бы далекого 58-го года. Хотя — теперь уже ничего не надо начинать с нуля. Организационно-творческие связи между своими национальными литературами Союз писателей России сохранил. К новым экономическим условиям писатели более или менее приспособились. Нужна только мудрая, предельно ответственная политика государства в области литературы. Государство и олигархи должны вкладывать деньги не в, как теперь выражаются, маргинальные и гламурные наросты на нашей великой культуре, а в то, что является частью живой души всех наших народов. Представить, что школьник, читавший «Маобитскую тетрадь» или «Мой Дагестан», пойдет в скинхеды — очень трудно. Точно так же, невозможно представить, что кавказец, имеющий возможность судить о русском народе не по похабщине Владимира Сорокина или Виктора Ерофеева, а по стихам Светланы Сырневой, по прозе Владимира Личутина, отнесется к русскому народу без уважения. Нас осознанно, в первую очередь антикультурной государственной политикой в области культуры, загнали в межнациональные противостояния.
А уж чеченская «горячая точка» поджигалась у нас у всех на виду, всеми нашими телеканалами, нашими федеральными чиновниками, приезжающими в Грозный поддержать сепаратистов и игнорирующими более массовые митинги пророссийски настроенных чеченцев.
К сожалению, очень многое придется теперь восстанавливать. Недавно на Комиссии по культуре в Центральном федеральном округе, которую я возглавляю, представитель Воронежа сказала, что её, в буквальном смысле, потрясло исполнение русских народных песен, что она словно бы проснулась и сердцем, и душой. А присутствующие на концерте главы чеченских администраций попросили прислать эти хоры к ним в республику, но обязательно в русских национальных костюмах. То есть, люди отвыкли воспринимать народную песню как живое искусство, а не как экспонат этнографического музея…
— 58 год был еще и годом новых публикаций в наиболее массовых изданиях глав из второй книги Михаила Шолохова «Поднятая целина». И этот литературный шедевр тогда читала вся страна. Точно так же, как теперь часть нашей публики, к сожалению, вдохновляется бандитским и околобандитским эпосом, создаваемым коллективными усилиями самых высокооплачиваемых литературных шабашников.
— Да, это так. Но Шолохов был не один, духовное пространство России 58-го года формировал он вместе с другими писателями. В этом же году вышли «Владимирские проселки» Солоухина, помогшие не только русской, но и другим национальным литературам более уверенно держаться национальных, объединяющих всех нас, корней. Тема любви к большой и малой родине после Великой Отечественной войны словно бы обрела второе дыхание. И еще в этом году вышли знаменитая книга В. Луговского «Середина века», «Лирика» Л. Мартынова, «Избранное» С. Гудзенко, «Ледовая книга» Ю. Смуула…
А лишь годом раньше начали выходить журналы «Дон», «Москва», прошли декады татарского, кабардино-балкарского, якутского, адыгейского и карачаево-черкесского искусства и литературы в Москве. Вышли повесть С. Антонова «Дело было в Пеньково», книга «Стихотворения» Н. Заболоцкого, антологии татарской и кабардинской поэзии, книги очерков о дагестанской и удмурдской литературе…
А годом позже начинают публиковаться главы из романа М. Шолохова «Они сражались за родину», заканчивается публикация второй его книги «Поднятая целина». Начинает выходить журнал «Свет над Байкалом», позже переименованный в «Байкал». Выходят роман Ф. Абрамова «Братья и сестры», повесть Ю. Бондарева «Последние залпы», рассказы Ю. Казакова, книги Я. Смелякова «Разговор о главном» и Расула Гамзатова «В горах мое сердце"…
И все это богатство являлось событием для миллионов читателей, все это впитывалось в их души. Сколько бы ни говорили сегодня о тогдашнем тоталитаризме, удушающем все живое, но если весьма сложный и по форме, и по содержанию Мартынов был широкоизвестным, популярным поэтом, если студенты заучивали наизусть Луговского, Заболоцкого и Смелякова, то, значит, доверяли им, были своими мыслями и чувствами им созвучны. И «Владимирские проселки» становились настольной книгой для миллионов не по указанию агитпропа.
— Одним словом, с 7 по 13 декабря 1958 года в России на свой учредительный съезд собрались писатели, которых, в буквальном смысле этого слова, знала вся страна, которые были властителями человеческих душ. И книги их переводились на все зарубежные языки, заставляли весь мир уважать нашу страну…
— Да, это был период возрождения нашей отечественной литературы.
И, тут я отвечаю на вопрос о Союзе писателей России как о еще одном идеологическом подразделении: ничего удивительного я не вижу том, что точно так же, как современные политики и уже многие современные деятели культуры говорят о «Плане Путина», так и участники первого съезда говорили какие-то слова в поддержку тогдашней «линии партии». Но это были все-таки не пустые слова. Страна после войны стремительно поднималась из руин. Писатели не могли не видеть, что лозунги о возрождения страны превращаются в реальные дела.
— Но впереди были не совсем удачные хрущевские эксперименты с сельским хозяйством, его возобновление борьбы с религией.
— Но вместе с троцкизмом, реанимированным Хрущевым и затем продолженным отдельными партийными чиновниками и деятелями культуры, вместе с поднявшимися после так называемой «оттепели» антинациональными, антинародными, антигосударственными и неолиберальными тенденциями набирала силу и наша русская национальная мысль, наша русская национальная литература. Во-первых, появились писатели фронтового поколения М. Алексеев, Ю. Бондарев, В. Астафьев… Затем все увереннее о себе заявляли Ф. Абрамов, Е. Носов, В. Солоухин, В. Белов, В. Распутин, появились и Н. Рубцов, и А. Прасолов, и А. Передреев, и Ст. Куняев, а позже и Ю. Кузнецов…
Наша национальная литература в лице самых совестливых, самых высоких и по таланту, и по духовной основе писателей начала по-русски осмыслять и минувшую войну, и текущую жизнь. Она впервые вполне осознанно в лице наших критиков и публицистов М. Лобанова, В. Чалмаева, О. Михайлова, П. Палиевского, А. Ланщикова, В. Кожинова, Ю. Селезнева, С. Семанова вступила в противостояние с растлевающим, предательским, больше всего ненавидящим именно Россию либерализмом, с его скрытым «ироническим» радикализмом и внутренним догматизмом.
— Радикализм и догматизм либерализма… Либералы золотого русского века возмутились бы таким словосочетаниям…
— До тех пор, пока не появилась у либерализма радикалистская изнанка, русский век и оставался золотым. А перечитайте статью тогда еще скрытого, а затем и форсированного неолиберала со Старой площади А. Яковлева «Против антиисторизма», вспомните всю ту полемику, которую новые либералы вели с почвенническими и консервативными журналами «Молодая гвардия», «Наш современник», и сразу убедитесь, что никто из них не собирался оставлять в живых не только наше великое русское имя, но даже и память о нем.
Да и «оттепель» была по отношению к кому? К церкви? К крестьянам, у которых, чтобы они не ощущали себя собственниками, вырубались сады, которым был опять, как при военном коммунизме, возвращен продналог?
А разве шоковая терапия Гайдара не напоминает нам по своей бесчеловечности продразверстку и раскулачивание?
Это нам только кажется, что история страны к концу ХХ века началась с новой страницы. На самом деле и революция, и перестройка имеют общий исторический контекст, одни и те же мировоззренческие противостояния. С одной стороны, на едином ресурсе — на народной вере в справедливость, в возможность лучшей жизни — революция и перестройка получали широкую поддержку. С другой стороны, единая орда маркитантов присваивали себе их результаты.
К тому же, либерализм давно превратился из мировоззрения в фарисейскую религию, очень дикую, разрушительную, лишенную всякого культурного начала, нетерпимую к добру, справедливости, милосердию. Новые либералы скорее позволят вымереть всем коренным народам Европы, но свою контркультуру, отлучающую людей от семейных и просто человеческих ценностей, от мирового культурного наследия, от вековечных нравственных традиций, они будут фанатично защищать до последнего.
— Все нынешние опросы общественного мнения показывают, что подавляющее большинство людей не хотят, чтобы им показывали по телевидению порнографию, чтобы приучали их к насилию. И, вопреки всему, либералы твердят нам, что именно у скотства самый высокий рейтинг, что телевидение всего лишь потакает вкусам своих зрителей, чтобы заработать на рекламе.
Но вот данные ВЦИОМ 2005 года: 82% (!) наших граждан мечтают вернуть хотя бы нравственную цензуру на телевидение!
С другой стороны, точно также либералы твердят о своей якобы высшей ценности — о свободе слова. Но в самой либеральной стране, в США, для более жесткого контроля над общественным мнением идет процесс монополизации СМИ. Так в 1900 году в США было 1737 населенных пунктов, имеющих свои 2226 ежедневных газет. К 1980 году на 8765 населенных пунктов, имеющих печатные издания, стало выходить только 1745 ежедневных газет, а к настоящему времени число их снизилось до полутора тысяч. При этом и у оставшихся газет число владельцев стремительно сокращается. То же самое можно сказать о якобы большом числе американских радио- и телеканалов, а также книжных издательств. Да, число их может и увеличиваться, но число компаний, доминирующих на рынке и при этом контролирующих радио, ТВ, кинопроизводство, книгоиздание, выпуск газет и журналов неуклонно сокращается (по известным мне данным от 50 в 1984 году до 10 к 1996 году). А это значит, что и о широкой свободе слова уже говорить не приходится. Контроль над формированием культурного и информационного пространства начинает осуществлять более чем узкий круг людей, способных удушить любого конкурента.
Так что появись теперь хоть новый Диккенс, хоть новый Достоевский — если будет писать он не по заказу или хотя бы не по вкусу медиамагнатов, то о нем никто и знать не будет!
Может быть, культура и литература, создаваемые живыми человеческими душами, а не в производственных медийных лабораториях, уже никогда не возродятся? Может быть, «цивилизованный мир» уже давно погрузился в эдакий высокотехнологичный мрак тоталитаризма?
— Можно сколько угодно заламывать руки по поводу этого мрака. Но в хорошей деревне, даже когда у всех заканчивалась мука и начинался настоящий голод, кто-то продолжал хранить закваску. Чтобы, когда мука вдруг появится, можно было испечь хлеб.
Вот и наши писатели, чего бы это им не стоило, стремятся сохранить самим Богом, самой великой историей России, а не каким-то политическими и финансовыми узурпатором данное им представление о том, в чём заключается истинное человеческое достоинство, каково предназначение человека, какой должна быть у России её собственная судьба, какое место и какое историческое предназначение у России должно быть в мире.
Например, Владимиру Путину было достаточно назвать лишь отдельные ключевые понятия из хоть уже и невидимого, как Град Китеж, но сохраненного нашей литературой русского мира — и сразу в какой-то степени приостановилось противостояние между народом и властью, сразу многие люди стали воспринимать Путина как своего национального лидера. При всем том, что заметного повышения жизненного уровня в стране мы не ощутили.
Если сама власть заговорит с народом на языке его внутреннего духовного строя (или, как теперь говорят, на языке его ментальности), Россия за десятилетие, как после разрухи времен второй мировой войны, станет опять самой мощной державой.
История Союза писателей России — это история сбережения России.
История нетерпимости к русской и всей многонациональной российской литературе — это история порабощения России.
Все те неисчислимые тома нашей поэзии и прозы, которые за полвека пополнили отечественные библиотеки, это тот неисчерпаемый духовный ресурс, та закваска, полагаясь на которую только и можно говорить о «суверенной демократии». Да и само понятие «суверенная демократия», родившееся в президентской администрации, вызвало нескрываемую злобу у наших либералов лишь потому, что народ сразу понял: под ним подразумевается политика, направленная на долгожданное обретении Россией своей национальной независимости.
— Неужели вы все-таки верите, что русская и многонациональная российская литература когда-нибудь будут общероссийской властью востребованы?
— Верю я или не верю — не в этом суть. Я просто знаю, что наша национальная литература должна быть. Сталин бы не выиграл войну с Гитлером, если б не вспомнил он об уже «сброшенном с корабля современности» Пушкине и обо всей русской классической литературе, обо всей великой русской истории. В 34-м году он развернул нашу культуру от «революционного авангардизма» к национальной традиции, создал вместо РАППовских и прочих гнилушек Союз писателей СССР во главе с величайшим русским и мировым классиком Максимом Горьким. И сразу наша советская литература перестала быть нелепой, вымороченной, местечковой, сразу была она поставлена в один ряд с другими мировыми литературами. В стране началось издание всей русской классики. Жизнь народа наконец-то вернулась в своё природное, не иссушающее его духовные силы, русло. И когда началась война, народу уже было к тому времени возвращено национальное самоуважение, народу было что защищать. Вспомните опубликованные в «Российском писателе» письма, которые писал из окопов Сталинграда тогда еще только будущий народный писатель Михаил Алексеев. В них нет страха за свою жизнь. Но есть чувство гордости за собственную причастность к героической битве со смертным врагом Родины.
Уверен, что и новые Герои России — такие как Женя Родионов, как Зобов — выросли не на Донцовой, не на «Доме-2», а на высокой отечественной духовности, на национальной, всегда патриотической литературе.
Да и чиновника, способного мыслить по-государственному, способного не относиться к своему креслу только как месту кормления, имеющего какие-то представления о чести и совести, той контркультурной средой, которая сегодня формируется нашим телевидением (а у нас вроде бы и государственные есть телеканалы) и писателями, финансируемыми Букерами и чубайсовской «Большой книгой», не воспитаешь.
— В отрывном календаре за этот год среди родившихся 17 января я не нашел имени русского основоположника науки об аэродинемике Жуковского, но мафиози Аль Капоне не забыт…
— Вот именно! Но у нашего государства теперь уже нет альтернативы. Или оно в своей культурной политике повернется к народу, или за счет России решат проблему своего выживания другие народы и государства. Нет альтернативы и у наших писателей, хранителей духовной и нравственной энергии своего народа. Из национальных писателей мы можем превратиться только в обслугу, в лакеев, в Смердяковых, оправдывающих свое ничтожество лишь презрением к своей родной стране.
— Как говорил покойный советский философ Михаил Лифщиц, гитлеровский фашизм не так уж и страшен, поскольку он груб и прямолинеен, сразу вызывает чувство протеста. А вот фашизм либеральный вкрадчив, так что и не сразу начинаешь понимать, что он тебя уже пожирает. Сейчас самая дорогостоющая недвижимость в старой Европе скупается нашими олигархами-либералами, а все настоящие писатели у нас, как и пенсионеры, в том числе и те, которые создавали нефте- и газоводобывающую индустрию, живут в нищете.
— Да, это так. Но наш Союз писателей России — это не профессиональная корпорация, которая всего лишь борется за свои экономические, социальные и прочие права (хотя наша бедность не только нас угнетает, это еще и позор для страны).
В первую очередь, мы, конечно, ощущаем себя живою частью народа, мы выполняем ту духовную работу, которую за нас никто не выполнит. Ценою больших жертв мы её выполняем. А если представить, что наши писатели начнут относиться к своему призванию лишь как к способу добывания себе хлеба, то это будут уже другие писатели. Но и России уже не будет.
Дело тут даже не в той или иной социальной схеме развития. Можно как угодно относиться к эпохе всемогущего флорентийского олигарха Медичи. Но даже и олигарх, если он является частью своего народа, предпочтет иметь дело с лучшим национальным художником Микельанджело, а не с каким-нибудь примитивным дельцом. Вот и настоящие писатели у нас будут оставаться нищими до тех пор, пока не появится у нас национально ориентированная власть и не «новая русская», а просто русская финансовая элита.
Да и не только национальные писатели поставлены в зависимость от такой ситуации, а и вся наша народная интеллигенция.
Так при Гайдаре все библиотекарши в нашей русской глубинке сидели годами без зарплаты, но работу свою на уличную торговлю сигаретами или водкой не меняли. Спросишь у них: «А на что же вы надеетесь?», а они отвечают: «Мы из библиотеки уйдем, её тут же с удовольствием закроют, все книги выбросят. А помещения отдадут в аренду». И ведь закрывались у нас библиотеки! И драгоценные книги выбрасывались на свалку. Потом, если менялась городская или районная администрация, на последние гроши строилась новая библиотека. Помню, как в Чернском районе Тульской области библиотекарша плакала, когда мы привезли на местную станцию Скуратово собранные писателями книги: «Спасибо! Наши-то книжные фонды в 1995 году были выброшены на помойку!»
Но ведь библиотеки во многих наших городах собирались веками!
Вот такой героизм, такое вот высочайшее чувство долга демонстрировали и до сих пор демонстрируют наши учителя, участковые врачи, ученые, вузовская профессура… Таких людей в России — большинство! Они начинают различать друг друга.
Недавно был в ЦДЛ юбилейный вечер такого же народного интеллигента — поэта Станислава Куняева. Зал был битком набит, люди стояли несколько часов подряд в проходах между рядами. Да и подписка у возглавляемого Куняевым журнала «Наш современник» сегодня самая высокая среди литературных изданий. То, что называют духовно-нравственной самоидентификацией народа, вступает в свою новую фазу. Никакие ЦРУшные фонды, ни один Сорос уже не смогут остановить этот процесс.
— И все равно, для большинства людей с высшим образованием, особенно в глубинке, подписка даже на один журнал — это уже непозволительная роскошь. И книгу купить в магазине за двести или триста рублей теперь уже не каждый может. Получается, что у нашей литературы сегодня нет такого, как Армия и Флот у Алексанра III, надежного союзника…
— У каждого непродажного, честного, сохраняющего свое человеческое достоинство гражданина России союзниками сегодня являются только его национальная культура и его вера в Бога. И в этом вся, скажем так, сермяжная правда.
Напомню, как и нашему Союзу писателей России, непросто было сохранять в 90-е годы свою патриотическую позицию Верховному муфтию мусульман России Талгату Таджуддину. Не буду называть одну из столиц наших мусульманских республик, куда его на главный мусульманский праздник просто не впустила милиция. Пусть останется все это в прошлом уже навсегда. Но окормление мусульман зарубежными ваххабитами, очень уж в ту пору привечаемыми нашими властями, как мы помним, кончилось кровопролитной чеченской войной, взрывами домов в Москве и многих других городах.
Совсем не просто было и Русской Православной Церкви, когда вся Россия после долгих лет атеизма была куплена у её чиновников всякого рода сектами, в том числе и тоталитарными, когда откровенная бесовщина вооружилась всеми нашими телеканалами.
Но мы всегда оставались вместе с нашей Церковью. Появилось у нас и общее поприще — Всемирный Русский Народный Собор, Главой которого является Патриарх Московский и всея Руси Алексий II…
— Напомню читателям, что наш Союз писателей чвляется соучредителем Всемирного Русского Народного Собора, а вы избраны заместителем его Главы…
— Думаю, что всеми не утратившими христианской морали, не утратившими остатки своей древней культуры людьми в Западной Европе выступление нашего патриарха в Страстбурге явилось лучом надежды. И если даже в лучшие для Европы годы Россия Достоевского и Толстого могла оказывать на Европу значительное культурное влияние, то сегодня, когда «закат Европы» (я имею ввиду Европу духовную), уже почти состоялся, когда культура Европы уже вполне наглядно превращается в руину, Россия могла бы не выглядеть столь жалкой, как, например, в той выставке современного «русского соц-арта», которую наша Третьяковка недавно отправила в Париж.
Ведь не только мы, русские, ощущаем эту пропасть. Английский классик Фредерик Форцайт тоже отмечает, что культура, всё, чем был жив человек, сегодня размывается, выкорчевывается.
— Валерий Николаевич, не все сегодня воцерковлены, не все отдают себе отчет и в том, что нравственное развитие человека не может быть революционным, строиться на отрицании традиции и культуры. Кому-то может показаться, что мы с вами просто не вписались в новую жизнь, что это новый, более «передовой» человек стал хозяином и в экономических, и в духовных сферах. Это как Петр I и Софья… Хотя дальнейшие события нашей истории и показали, что более желательны для России были бы Петр и Софья в едином лице…
— В природе есть столько углерода, кислорода, водорода и всяких прочих элементов, сколько и нужно для того, чтобы человеческая жизнь не угасла. Вот и культура должна быть пригодной для жизни человека. А мы видим, как народы Европы, погруженные в либеральную культурную среду, вымирают не только духовно, но и физически, как спивается, уходит в наркотики, перестает воспроизводиться наш русский народ.
Был у нас когда-то и голодомор, и война. Было так, что картофелину делили на троих, сапоги имели на четверых. Но — не вымирали. Потому что традиционная культура формировала традиционный, способный к выживанию, культурный тип человека.
И пока мы будем надеяться на нефтяную или газовую трубу, на нацпроекты, не затрагивающие главного — качества нашей духовной жизни! — Россия не будет иметь будущего.
Русский человек всегда был силен и крепок своей своими высокими нравственными идеалами. Вот эти народные идеалы и надо возрождать, оберегать, возвышать…
— Я приведу встретившиеся мне в Интернете слова одного из создателей современной контркультуры, известного шоумена Геннадия Бачинского, сказанные им, видимо, в минуту прозрения. Он повторяет вашу мысль, только с позиций собственного опыта. Это очень страшное признание:
«Будучи в достаточно стесненной финансовой ситуации (я остался должен после кризиса 1998 года), я пытался заработать деньги, в том числе самым прибыльным способом — выступлениями на концертах. И там я стал сталкиваться с плодами своего труда в радиоэфире, а именно с публикой, которая меня слушает. И вдруг увидел, что попал в какую-то страшную атмосферу. И вот чем дальше, тем больше после концертных выступлений мне было просто физически плохо. Но я все равно говорил себе: ладно, это моя работа. И так продолжал зарабатывать, зарабатывать и зарабатывать, пока душа моя уже не взмолилась: что происходит-то? Ты уже совсем делаешь богопротивные вещи!.. И настолько мне опротивело мое концертное амплуа, что я стал просить Бога о том, чтобы Он дал мне другую работу. Чтоб я зарабатывал деньги, не делая столь низкие вещи. Я всегда тешил себя надеждой, что, играя на грани добра и зла, все-таки служу добру. Хотя в какие-то моменты озаряла простая мысль, что здесь добром уже не пахнет. Но эта иллюзия продолжала мною владеть. В итоге я хожу в храм, но… по какому-то малодушию своему не могу отказаться от всех тех заработков, которые получаю в шоу-бизнесе… Вот моя проблема. Моя работа — это большой мой внутренний кризис, мне действительно бывает плохо от того, что я делаю. И я на исповеди об этом говорю, но, к сожалению, повторяю снова и снова» (http://www.foma.ru/blogs/ershova/158/).
Недавно он погиб в автокатастрофе. И тысячи или миллионы его поклонников — это уже люди, приобщенные к злу, их уже трудно представить отцами и матерями, просто нормальными товарищами, гражданами… «Мне действительно бывает плохо от того, что я делаю», — признается даже тот, кто профессионально формировал их душу. А каково этим, по технологиям нового мирового порядка созданным, душам? И, что существенно, только разрушительная работа теперь приносит ту огромную прибыль, от которой не может отказаться даже человек, ощущающий, что работа его преступна. И, наоборот, тот, кто трудится во спасение человека, во спасение своего народа, всегда будет ощущать себя в «в достаточно стесненной финансовой ситуации"…
— Наступит в истории миг, когда не только единицы, а и весь мир содрогнется от результатов последних десятилетий точно так же, как и от страшных картин второй мировой войны.
— Спасибо за беседу. Полагаю, что юбилей Союза писателей России дает нам повод в этом году её продолжить.
