«Разумейте языцы»

10 января 1942 года последний гитлеровский солдат покинул границы Московской области

Иерей: Благословен Бог наш…
Певцы: Аминь. С нами Бог, разумейте языцы и покоритеся, яко с нами Бог.
(Из молебна в нашествии супостатов, певаемого в Русской Православной Церкви во время Отечественной войны 1941−1945 годов)

«Нельзя было предугадать»

Четырнадцатого октября 1941-го: Патриарх Алексий обратился народу со словами: «Да не потерпят наши московские святыни того, что случилось со святынями других городов, захваченных немецкими орлами. В Великом Новгороде, в храме Св. Софии, едва не тысячу лет оглашавшемся православным богослужением, на днях служил лютеранский пастор. Да не будет подобного здесь, в сердце Святой Руси».

Одиннадцатого декабря того же года: старший конюх деревни Подхожее Серебряно-Прудского района Московской области Иван Петрович Иванов вышел из дома в последний раз. Спустя несколько часов он завёл немецкую автоколонну из сорока машин в глубокий овраг. Тридцать из них, а вместе с ними сотни винтовок, патроны, продовольствие, остались на дне. Расправились фашисты с Ивановым зверски, но он знал, на что шёл.

Подписывая план вторжения в Россию, Гитлер был убеждён: за большевиков русские воевать не станут. Это можно было бы назвать глупостью, но дело в том, что точно так же думал и Сталин. Именно здесь кроется ответ на вопрос, почему советская военная доктрина оказалась в плену несбыточной мечты: воевать малой кровью на чужой территории. Считалось, что альтернативы этому просто нет. Как объяснял в начале 30-х Ивану Солоневичу один из высших военных чинов, в случае отступления Красной армии, пусть даже стратегически оправданного, в тылу вспыхнут восстания. Предполагалось также, что солдаты — эти парни, в основном пережившие коллективизацию, голод, бесчисленные насилия, — просто разбегутся.

Но то, что произошло в первые месяцы, повергло в шок обоих вождей — и германского, и советского. Поражения нашей армии во много раз превзошли самые мрачные ожидания Сталина, но она и не думала разбегаться, восстания не вспыхивали. 650 тысяч наших бойцов, окружённых под Вязьмой, перед тем как погибнуть, две недели дрались с яростью, примеров которой в истории немного. Там, где они умирали, советской власти уже не было. Не было власти НКВД. Были истаивающие русские дивизии, лишённые продовольствия, боеприпасов, которые, сковав 64 процента немецких войск, спасли Москву. Без этих полутора десятков дней отстоять столицу было бы невозможно. Дело в том, что в это время Красной армии как военной силы просто не существовало. Имелось несколько сот тысяч новобранцев, в полтора-два раза меньше, чем идущих в наступление немцев. Меньше было танков, пушек, а противостоять пришлось лучшим на тот момент войскам в мире. Думается, реальное соотношение сил с учётом всех этих факторов было где-то один к десяти. Это минимум, и шансы отстоять Москву равнялись абсолютному нулю. Сапёры минировали здания, в том числе храм Василия Блаженного. Из столицы были эвакуированы почти все заводы, два миллиона живых её обитателей и даже один мёртвый — Владимир Ильич Ленин. В ночь на 16-го октября начался демонтаж эскалаторов Московского метрополитена.

Но конюх Иван Петрович сдавать город не собирался. Почему русский народ стал воевать за власть, которую боялся и, мягко говоря, не любил? Вопрос можно поставить так. Но можно и по-другому: что именно защищал русский народ во время войны? 3 августа 1941 г. митрополит Николай (Ярушевич) произнёс в Богоявленском (Елоховском) соборе Москвы: «Гитлер открыто учит, что славяне — а в их числе и украинцы, и белорусы — это низшая раса, которую германский народ призван частью истребить, а оставшихся поработить, сделать своим „рабочим скотом“. Разве для своего „скота“ Гитлер мог бы оставить право открыто веровать и исповедовать свою веру?» Прояснить, что двигало нашими дедами, можно, читая воспоминания бывшего курсанта 11-й роты Московского военно-инженерного училища Михаила Корякова. В середине сентября 41-го он получил приказ прибыть с тремя тысячами мин в село Степанчиково на берегу р. Ламы.

«На Волоколамском шоссе, — писал Коряков, — один встреченный старик сказал мне:

— Теперь надвое удача — помереть России или просиять…

Никаким планом — ни немецким, ни советским — нельзя было предугадать — ни во времени, ни в пространстве — реакцию народного сознания, народного инстинкта. Несчастья России всегда внушали и внушают русским людям очень малое количество простых идей, которые сводятся, в конце концов, к одному: любви к России».

Те, кто шёл умирать, например студенты, они верили, что с большевиками как-нибудь справятся. Другие особо и не шли, ехали в тыл, а вот эти — самые честные, они видели, во что превратили страну коммунисты. Даже те, кто сомневался прежде, после страшных поражений первых месяцев войны, прозрели окончательно. И ответ был таким: нужно брать дело в свои руки. Им впервые это позволили, выбора не было. За что шли умирать коммунисты? Двадцать с лишним лет они терзали свой народ, теряя иллюзии, что эти страшные жертвы кому-то необходимы, утрачивая самоуважение, не зная, как вырваться из этого круга. Война была последней возможностью что-то искупить перед людьми, перед… Богом.

В начале сентября 1941 г. Сталин сказал представителю президента США Рузвельта Авереллу Гарриману: «Русские люди сражаются, как всегда, за своё Отечество, а не за нас (то есть не за большевиков)». Когда чаша победы в московском сражении начала склоняться на нашу сторону, в мастерской Всекохудожника на Кузнецком мосту закипела работа — расписывали тридцать бархатных знамён для первых гвардейских частей. Предполагалось написать на них: «За Родину! За Сталина!». Секретарь Верховного главнокомандующего Щербаков созвонился с Кремлём, чтобы сообщить: знамёна готовы. Потом обратился к директору мастерской:

— Небольшая переделка. Немного, всего на одной стороне. И чтобы к утру готово было. Полукругом — крупно, широко — расположите: «За Родину!». Нет, нет, только это одно: «За Родину!».

Сталин знал, что делает. Маршал Чуйков всю войну проходил с молитвой в кармане мундира. Руководитель Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников носил при себе образок святителя Николая и каждый день молился: «Господи, спаси Россию и мой народ!» У маршала Василевского отец был священником. По свидетельству архимандрита Кирилла (Павлова), этот военачальник после войны приезжал в Троице-Сергиеву лавру: «останавливался в гостинице, причащался». В 40-м это могло стоить им головы. Но уже в сорок первом только эти трое стоили дороже, чем сотня-другая тысяч окопавшихся в тылу партийных активистов. И убеждать этих генералов и их солдат нужно было чем-то более весомым, чем призывами спасти завоевания революции. Это всё равно, что сейчас бросить лозунг: «Все на защиту итогов приватизации!». Идиотом Сталин всё-таки не был.

Москва за нами!

Битва за столицу началась в первые недели войны. За 7−10 дней немцы преодолели свыше трети пути от границы до Москвы. При сохранении подобных темпов наступления (50−60 км в сутки) они могли бы подойти к окраинам Первопрестольной к середине июля, но в этот момент растерянность наших войск прошла, уцелевшие смогли организовать оборону. Двадцать первого июля Сталин приказал Главкому Западного направления маршалу Тимошенко организовать «контрнаступление советских войск с задачей разгромить противника севернее и южнее Смоленска». Через девять дней Гитлер отдал распоряжение о прекращении наступления на Москву до ликвидации угрозы флангам группы армий «Центр».

Так был выигран первый этап сражения. Ближе всего фашисты подошли к столице в районе Ельни. Жуков предложил этот вопрос решить. 30 августа после короткой артподготовки 24-я армия перешла в наступление и в тот же день прорвала вражескую оборону. Под угрозой окружения противник начал отходить. Лишь недостаток танков и авиации не позволил завершить окружение и полностью уничтожить немцев. Девятого сентября Совинформбюро сообщило о взятии Ельни. Известный английский журналист А. Верт в те дни писал: «Это была не просто первая победа Красной армии над немцами, но и первый кусок земли во всей Европе — каких-нибудь 150−200 кв. км, — отвоёванный у гитлеровского вермахта».

Так закончилось Смоленское сражение, которое длилось 63 дня и стоило немцам 200 тысяч солдат. Так для них началась настоящая война, всё, что было раньше, оказалось туризмом.

* * *

Шестого сентября Гитлер подписал директиву N 35 о «большом осеннем наступлении» на Восточном фронте. Шестнадцатого сентября командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок направил в войска директиву о непосредственной подготовке операции по захвату Москвы, получившей кодовое название «Тайфун». Были стянуты войска с других фронтов, на одном направлении собраны до 1,8 млн. человек, 14 тыс. орудий и минометов, 1,7 тыс. танков; их поддержку осуществляли 1390 самолётов. Никогда прежде такие силы на одном стратегическом направлении не использовались. На некоторых участках фашисты достигли преимущества в 5−12 раз и более.

2 октября был зачитан приказ Гитлера о начале последней, великой, решающей битвы. Войска вермахта прорвали нашу оборону, продвинувшись на 230−360 километров. Несмотря на то что ядро нашей армии оказалось в двух огромных котлах, «Тайфун» захлебнулся на Можайской линии обороны. Наших солдат там было совсем немного. Жуков собрал последнее, что было: разрозненные части, пробивавшиеся из окружения, московских милиционеров, курсантов, ополченцев. Но, во-первых, они стояли насмерть. Во-вторых, немцы вынуждены были обратить 25 дивизий против наших частей, оказавшихся в котлах. В-третьих, Гитлер впал в состояние эйфории, решив, что битва за Москву выиграна, и начал перебрасывать силы на другие участки фронта. А 14 октября был праздник Покрова Божией Матери, и фашисты вообще приостановили наступление. Затмение нашло, эта заминка им потом дорого обошлась.

* * *

Тем не менее к середине ноября германская армия, наступающая на Москву, превосходила нашу даже в большей степени, чем накануне «Тайфуна». Почти в два раза в людях, в полтора раза в танках, в три раза по орудиям и миномётам. Четырнадцатого ноября Жуков получил распоряжение: упреждающими ударами сорвать наступление противника. Он был против распыления остатков наших сил, но Сталин настоял на своём. В результате почти полностью погибли 58-я танковая дивизия и 17-я кавалерийская дивизия. Немцы писали: «Не верилось, что противник намерен атаковать нас на этом широком поле, предназначенном разве что для парадов… Но вот… три шеренги всадников двинулись на нас… По освещённому зимним солнцем пространству неслись в атаку всадники с блестящими клинками, пригнувшись к шеям лошадей… Первые снаряды разорвались в гуще атакующих… Вскоре сплошное чёрное облако повисло над ними. В воздух взлетают разорванные на куски люди и лошади… Трудно разобрать, где всадники, где кони… В этом аду носились обезумевшие лошади. Немногие уцелевшие всадники были добиты огнём артиллерии и пулемётов».

К 25 ноября немцы достигли Каширы, но контрудар корпуса генерала Белова заставил их остановиться. Утром 1 декабря немцы перешли в наступление по всему фронту, но вскоре застряли, а кое-где начали отходить. В этих боях они потеряли 145 тыс. солдат и офицеров. Наши потери в четыре раза больше, но к этому моменту советской кадровой армии больше не существовало: немцам противостояли люди, никогда прежде не державшие в руках оружия. И дравшиеся, тем не менее, лучше кадровых частей французов и англичан в 1939-м. Несколько ошибок в статье журналиста Кривицкого («Красная звезда», 22 янв. 1942 г.) поставили под сомнение подвиг героев-панфиловцев у разъезда Дубосеково, но таких эпизодов было немало и на других участках. Всего в 1,2 километра от Дубосеково, в районе Петелино, 15 воинов того же батальона, что и бойцы Клочкова, уничтожили пять танков и до взвода немцев. Все погибли. У деревни Строково сапёрный взвод младшего лейтенанта Фирсова (11 человек) пять часов вёл бой, уничтожив несколько танков, и обеспечил отход своего полка. В одном месте немцы прорвались в Химки — это окраина столицы, которую они по распоряжению Гитлера собирались превратить в море. Она и стала их Чермным морем, в котором потопло фараонитово воинство.

С нашей стороны погибли четверо командующих армий, лёг на заснеженных полях цвет московской интеллигенции, рабочих, студенчества, самые здоровые и сильные сибиряки, вятчане, рязанцы, всего около миллиона человек, без которых наш народ стал другим, последствия этого мы переживаем и сегодня. Но выбора нет: идти умирать. Кто выжил, идёт дальше. Как сказал один умный немец в девятнадцатом веке, «русского мало убить, его нужно ещё повалить». Убитых под Москвой фашисты не повалили. Их лица проступают в лицах моих друзей.

* * *

Директиву о переходе в контрнаступление штаб Западного фронта отдал 2 декабря, а штаб Юго-Западного фронта — 4 декабря. Все передвижения войск осуществлялись ночью или во время метелей. Несмотря на лютый мороз, категорически запрещалось разводить костры, работать на радиостанциях.

22 июня Патриарх призвал святого Александра Невского защитить Россию. 7 ноября Сталин призвал бойцов биться так, как делал это князь Александр. 6 декабря, в день памяти святого благоверного великого князя Александра Невского, началось паническое бегство немцев под ударами русской армии. На следующий день в деревне Нефёдово, в двух километрах от города Дедовска, произошёл один из самых невероятных танковых боёв Второй мировой войны. Танк КВ-1 под командованием лейтенанта Павла Гудзя вступил в бой с 18 немецкими танками. КВ-1 уничтожил 10 вражеских машин, а остальные обратил в бегство.

Во время допроса в июне 1945 г. фельдмаршал Кейтель заявил, что после поражения под Москвой стало ясно, что военного решения Восточная кампания не имеет. Но она никогда его не имела.

«В ответ — тишина; колёса не вертятся…»

Московская битва надломила гитлеровцев морально. В ходе зимней кампании военные трибуналы осудили 62 тыс. солдат и офицеров за дезертирство, самовольный отход, неповиновение. Ещё осенью подобное немыслимо было представить. Самая дисциплинированная армия в мире разлагалась. Русские воины истребляли врага огнём, русская природа — холодом.

Капеллан Альдо Дель Монте писал: «Как-то ночью, в час возобновления военных действий, когда машины должны были… ринуться в последнюю атаку на город, немецкие части содрогнулись от ужаса. Внезапный скачок температуры превратил трассы в ледяное бездорожье, пригвоздив к мёрзлой почве и людей, и танки. Осознав это, немцы испытали замешательство, граничащее с ужасом; предпринимались отчаянные, нечеловеческие усилия, чтобы продолжить движение. Всё тщетно.

Приказ наступать любой ценой подгонял людей, в нём сосредоточилась мучительная, неудержимая воля…

В ответ — тишина; колёса не вертятся…

Разве не видна рука Божия в том, как внезапно и бесповоротно отказали машины перед лицом тайных сил природы? И почему люди не умеют прозревать этот лик Бога, который шествует на крыльях бури?"

То, что остатки русской армии и ополченцы смогли устоять до начала холодов, было не меньшим зримым чудом. В июне мы были по числу танков, людей, самолётов сильнее немцев — и проиграли. А потом, как утренний свет, пришла незаметно вера — эта война священна, победа угодна Богу. К этому моменту национал-социалисты выбили дурь из самых антисоветских голов. Протоиерей Владимир Тростин, настоятель Никольской церкви села Муромцево Пушкинского района, говорил в те дни: «Мы исповедуем православную веру, благодарим Господа за то, что Он в новых условиях нашей жизни помогает нам стать истинными христианами. Сколько бы ни уверяли нас немцы в том, что они рыцари „крестового похода“, идущие против большевистского безбожия, мы никогда не поверим им, потому что в их жестоких и позорных деяниях мы совершенно не видим и не чувствуем милующего Христа». Это очень наивные и очень важные слова. У нас и просто социалистов ненавидели, а тут появилась какая-то новая злобная мутация. И методы обращения были старые, до отвращения знакомые.

Протоиерея Николая Успенского из Солнечногорска фашисты ограбили, раздели и заперли в сарай; ночью крестьяне помогли ему выбраться и бежать. У другого священника — Димитрия Лихарева из села Поварово — сожгли жилище, отняли все вещи, и он вынужден был скрываться в холодной землянке. Священника Троицкой церкви села Чашниково Михаила Ксенократова раздели, разули и выгнали в лес на мороз. Священник Алексий Соболев рассказывал: «Я был ошеломлён гнусностью преступления немецких фашистов в нашем городе. Придя в Верейский собор для богослужения сразу после изгнания немцев из города, я нашёл в нём более тридцати верующих, расстрелянных немцами. Некоторые тела находились в молитвенном положении. Весь пол был залит кровью невинных страдальцев… Позднее я узнал, что в этом же соборе, в верхнем этаже, немцы собрали около двухсот пленных и раненых воинов нашей армии и, облив их керосином, сожгли заживо. За короткое время пребывания в храме я поседел…»

«И покоритеся, яко с нами Бог»

Протоиерей Сергий Воздвиженский, настоятель Космо-Дамиановской церкви села Болшево Мытищинского района, записывает в эти дни свои размышления: «Православный храм — будь то величайший столичный собор или же простая убогая сельская церковь — являет миру тихий свет святой славы бессмертного Отца Небесного… Все наши затерянные в бесконечном просторе родных полей сельские церкви, с их скромным богослужением и старческим пением деревенских священнослужителей, разливают обильные потоки душевного покоя и света… Каждый день несёт свои многочисленные заботы… Ежедневно совершается Божественная литургия с поминовением о здравии живущих и упокоении усопших. Война, разлучившая близких и потребовавшая жертв за родину, потянула народ к Церкви сильнее прежнего. Непрерывны молитвы о здравии воинов и упокоении усопших. Усиленные молитвы возносятся о тех, имже судил Господь положити на поле брани души своя… Я по чину церковному простить умоляю Господа им согрешения и в день праведного Своего воздаяния подать им венцы нетления. Покончив с панихидами и отпеваниями усопших, перехожу к живым, только что явившимся на порог жизни на смену усопшим. В церкви особенно ощутительно чувствуется эта смена. Ежедневно в стенах церкви слышатся и надгробное рыдание, и крик новорождённых детей…»

Так было сто, тысячу лет назад. Выбора нет. Кто выжил, идёт дальше.

В подготовке материала использованы работы историков Сергея Куличкина и Фёдора Андреева «Была на то Господня воля — не отдали Москвы», Валерия Ярёменко «Московская битва: фашистов погубила самоуверенность», Татьяны Симоновой «К юбилею битвы под Москвой. 2006−1941 гг.» и др.

http://www.rusvera.mrezha.ru/556/5.htm