 |
| Богослов. Ru | Архимандрит Кирилл (Говорун) | 12.02.2008 |
Права человека в наше время стали одной из наиболее распространенных категорий, к которой апеллируют политики, общественные деятели, социологи, философы и все, кто занимается вопросами социального устройства и места человека в нем. Из области политического и академического дискурса эта категория перешла и в повседневную жизнь, став «общим местом», на которое ссылаются простые люди, не имеющие отношения к формированию или изучению общественно-политической проблематики. Иными словами, категория прав человека проникла во все общественные слои, перестав быть просто концепцией или политическим принципом.
Чрезвычайная распространенность и популярность этой категории неминуемо должна была вызвать и на деле вызвала ее многообразные метаморфозы. Такова судьба всех популярных идей. И по большому счету, не вина этих идей, что люди по-своему начинают их понимать или ими пользоваться. Это именно то, что произошло с категорией прав человека, которая по причине своей популярности приобрела множество редакций и версий, зачастую существенно отклонившихся от первоначальных идей, закладывавшихся в ее основу.
На мой взгляд, и многие исследования истории категории прав человека подтверждают эту мысль, данная категория если не зародилась, но експлицитно проявилась в связи с новой моделью межличностных и общественных отношений, которую принесло с собой христианство. Действительно, если мы посмотрим на причины гонений на последователей Христа в раннехристианскую эпоху, то увидим, что христиане бросали вызов римскому религиозному тоталитаризму — как бы мы выразились сейчас. Этот тоталитаризм зиждился на принципе «чьё царство, того и религия» и предполагал, что все граждане должны в обязательном порядке следовать определенному религиозному культу, официально установленному государством. Религиозный плюрализм, когда он выходил за рамки установленных законом религиозных гетто (например, иудейского) рассматривался как посягательство на основы государственности и наказывался весьма суровым образом — вплоть до смертной казни. Возникновение первоначальных христианских общин, особенно когда они стали заметно отличаться от общин иудейских, как раз и стало посягательством на религиозную монолитность римского общества, повлекшим за собой жестокие гонения. Христианские апологеты, которые выступили в защиту новой религии, отстаивали право индивидуума и отдельной общины исповедовать ту религию, которая ему ближе. Они оспаривали право государства навязывать гражданам религиозные взгляды. При этом апологеты апеллировали к закону и здравому смыслу. По сути, их риторика и аргументы носили правозащитный характер.
Безусловно, ранние апологеты не уставали подчеркивать универсальность христианства и его максимальную близость каждому человеку. Очень красочно по этому поводу выразился Тертуллиан, заметив, что человеческая душа по своей природе христианка. Однако они при этом они не навязывали христианство как некую внешнюю норму, обязательную для всех — христианство должно было приниматься каждым сознательно, как собственный выбор человека. «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк 17, 21) — этот основной посыл проповеди Христа предполагал по сути антиномию — Царствие Божие, пришедшее для всех, каждым должно восприниматься индивидуально, без навязывания извне. Иными словами, христианство, с одной стороны, проповедывалось как абсолютно универсальная религия — более универсальная, чем даже государственная римская религия, которая не выходила за границы империи. С другой стороны, его подлинная универсальность могла осуществляться только при возможности выбора, в том числе выбора не в пользу христианства. Именно поэтому ранние христиане, защищая универсальность христианства, настаивали на индивидуальном праве каждого искать истину. Это не только позволяло христианским общинам выживать в условиях гонений, но и давало возможность через поиски истины находить ее и принимать всем сердцем.
Христианство внесло еще одну существенную новизну в античное представление о человеке. Именно, оно выделило из безликой человеческой массы отдельного человека и показало ценность человеческого индивидуума. Действительно, факт Боговоплощения означает, что Бог не просто проявил благосклонность к тому или иному народу, или к государству, или к армии, или к любой другой форме человеческого коллектива, а стал индивидуумом — человеком Иисусом Христом. То, что Бог выбрал в человеческом социуме, чтобы соединить с Собой самым тесным образом, оказалось наименьшей ячейкой социума — человеческим индивидуумом, который в наиболее распространенных представлениях того времени рассматривался как самое слабое и уязвимое звено общества, меркнувшее на фоне народа, полиса, империи и т. д. Таким образом, благодаря христианству отдельно взятый человек занимает центральное место в антропологических воззрениях. И хотя христианство значительную роль отводит также Церкви как наиболее важной форме социального бытия христиан, отдельно взятый человек не растворяется в Церкви, но получает в ней и через нее полноту своего индивидуального существования.
Итак, такие принципиальные аспекты теории прав человека как ценность индивидуального человеческого бытия, свобода совести и право на собственные убеждения, не только не были подавлены христианством, но стали само собой разумеющимися ценностями именно благодаря христианству. Безусловно, было бы непозволительным упрощением утверждать, что эти ценности возникли только благодаря христианству — их отдельные элементы мы находим и в античном мире. Однако христианство усилило то, что античная философия и право лишь намечали.
Я не собираюсь останавливаться на анализе генезиса современных теорий прав человека. Хочу лишь сделать утверждение, что та интуиция, которая лежит в основе современных теорий прав человека, имеет христианское происхождение, зачастую не замечаемое ни ярыми сторонниками, ни не менее ярыми противниками этих теорий.
После французской революции и до сего дня категория прав человека имеет устойчивую ассоциацию с секуляризмом, в том числе с наиболее агрессивными его формами. Это предопределило отношение к этой категории со стороны сторонников и противников секуляризма. По сути, категория прав человека стала заложницей споров между теми и другими, которые использовали и продолжают использовать ее как оружие в борьбе друг с другом, не пытаясь разобраться в ее происхождении. Между тем, и те и другие относятся к этой категории предвзято. Одни, делая выпады против Церкви и ссылаясь на права человека, не понимают, что если бы не христианская Церковь, вероятно, они вообще не могли бы апеллировать к этой категории. Другие, видя, что права человека используются другой стороной для нападок на христианство, готовы отвергнуть их на корню, вместе с водой, как у нас говорят, выплескивая и младенца.
В наше время права человека стали использоваться не только как средство выяснения отношений на идеологической почве, но и как камень раздора в политическом противостоянии. Одна страна делает из прав человека политический лозунг и использует его для распространения и упрочения своего влияния в мире, а другая страна или страны, пытаясь противостоять этому влиянию, начинают нападки на права человека, чуть ли не отвергая их как элемент чуждой цивилизационной модели. В результате одни превращают права человека в фетиш, а другие — в исчадие ада.
Однако права человека — это не фетиш и не исчадие ада, против которого следует бороться. Мы как христианские богословы должны избежать опасности встать на позиции одной из сторон существующего политического противостояния, заложником которого оказались права человека. Мы, на мой взгляд, не можем выступать апологетами той интерпретации прав человека, которая используется для навязывания различным странам той или иной формы общественно-политического устройства. Это было бы ошибкой хотя бы потому, что сами по себе права человека здесь уже в значительной степени теряют свой смысл, превращаясь лишь в инструмент для достижения иных целей. С другой стороны, мы не можем и отвергать права человека или по крайней мере недооценивать их лишь на том основании, что кто-то ими злоупотребляет для достижения собственных политических целей. Особенно опасносно это делать там, где исторически существовали тенденции недооценивать значение человеческой личности и самой человеческой жизни. Я думаю, что мы не можем согласиться с позицией одной или другой стороны хотя бы потому, что подлинный смысл прав человека, как он сформировался в рамках христианской традиции, в обеих случаях в значительной мере утрачивается.
Что касается прав человека как элемента современных идеологий, то на мой взгляд — это определенная область мировоззрения, которая в наше время в значительной мере утратила свою христианскую идентичность. Наша задача не бороться против этой теории, но вернуть ей первоначальный христианский характер. Подводя окончательный итог своего выступления, я хотел бы сказать, что необходимо проводить четкое различения между категорией прав человека в различных ипостасях: ипостаси богословской теории, идеологемы или политической лозунга. Смешение этих уровней, на которых рассматривается наша категория, может привести ко многим непростительным ошибкам.
