 |
| Русское Музыкальное Общество | Марина Шостакович | 19.12.2007 |
Человек ищет, где лучше?
Конечно, на первый взгляд, жизнь в Америке, если ты обладаешь достаточными средствами, отличается видимым благополучием, благоустроенностью и комфортом. Но говорят, что к хорошему человек быстро привыкает. Пожив несколько лет в Америке, мы привыкли к этому внешнему благополучию, воспринимая его как обыденное явление. Вместе с тем мы быстро поняли, что не имеет решающего значения, комфортно ты живешь или не очень. Важнее другое, есть ли у тебя гармония в душе, в твоей семье. И вот за этим в Америку не съездишь. Особенно остро это понимаешь, когда появляются дети. Когда ты хочешь привить им что-то родное и близкое, воспитать их русскими, то остро сознаешь, что западная жизнь не способствует воспитанию. Вынужденные растить их в Америке, мы понимали, что в нашей русской семье могут вырасти чуждые нам люди. И нужно было совершить непосильный для меня и моего мужа подвиг, чтобы жить в западном обществе и воспитать русских по духу детей. Наверное, это и было главной причиной нашего возвращения на Родину.Кроме этого, мы сознавали, что в России мы нужнее. Хотелось еще успеть поучаствовать в процессе позитивных перемен, о которых мы так мечтали. Приезжать не на все готовенькое, а приложить усилия к обустройству лучшей жизни в родной стране. Там, на Западе, мы тяжело переживали крушение СССР, остро понимая, что вместе со старым мироустройством рушится и гибнет многое из того хорошего, что составляло основу нашего общего национального сознания. Максим Дмитриевич сразу сказал: «Аплодисментов не будет». Мы поняли, что в России развертывается трагедия, и найти свое место во фланге созидательных сил посчитали своим долгом. На этой волне ожидания возрождения России мы и тронулись в путь.
Мне, как москвичке, хотелось, конечно, в Москву. Туда мы и поехали. Но Максим Дмитриевич свою Москву не узнал. Она показалась ему чужой. Я же была настроена более позитивно. Для меня Москва середины 90х виделась средоточием духовной жизни. Я жила на седьмом небе. С головой окунулась в учебу на педагогическом факультете Богословского Свято-Тихоновского института, ездила на лекции в Московский университет. Общалась со многими дорогими и интересными для меня людьми: отцом Владимиром Воробьевым, о. Валентином Асмусом, о. Артемием Владимировым, о. Аркадием Шатовым. Это великолепное созвездие московских священников, последователей проповедника Вячеслава Шпиллера. Но со временем стала осознавать, что кроме таких святых, духовных, значительных событий, происходящих в Москве, там есть и сильная агрессия мегаполиса, сопутствующая столичной жизни, которая очень мешает духовной жизни, утверждаемой в нашей семье. Эта мысль направила нас на поиски другого жизнеустройства. Максим Дмитриевич, памятуя о том, что родился в Ленинграде, тянулся больше к этому городу, с которым связаны его лучшие воспоминания. И вот однажды мы приехали в город нашего великого деда, отца, моего тестя. Я сразу поняла, что мы правильно поступили, потому что именно дух Петербурга и есть то основание, которое в результате составило главную причину нашего возвращения в Россию.
Особенно радовала реакция детей. Маленький Максимка, гуляя по городу, все время спрашивал, а здесь дед был, а тут, а там, а эта тетя его знает? И мало того, как приехали, мы еще и поселились в том доме, где жил когда-то Максимом с отцом, где во дворе стоит бюст Дмитрия Дмитриевича. Вот это ощущение близости, родства, значительности всего окружающего, ощущение того, что это город Дмитрия Дмитриевича, любовь Максима к этому городу — все это и явилось основным толчком к тому, что наши дети восприняли Петербург как свою Родину. Особенно это отразилось на маленьком Максимке. Так как он приехал сюда совсем малышом, и формирование его сознания пришлось именно на годы переезда, то и концерты отца в филармонии имени Д.Д.Шостаковича, и артистические комнаты, даже диван, на котором сидел его дед, для него сразу стали родными. Он так и сказал, поглаживая его бархат: «Хороший диван, дедушкин». Дети сразу почувствовали себя на Родине. Мы все поняли, что нашли, наконец, то, что искали.
Все мне чудится Павловск…
Поездка в Павловск состоялась спустя какое-то время. Помню, это было на Рождество Пресвятой Богородицы. Павловск меня просто пронзил своей красотой. Еще живя в России, приезжая в Ленинград, я как-то Павловск миновала. Открыла я его только теперь. Хотя, конечно, где-то в сознании, в жилах, как у любого русского человека, Павловск был во мне, я его ощущала. Поэтому, попав сюда, я почувствовала его особо близким мне. Родным духовно и близким своей красотой, значимостью исторических образов составляющих портрет города. Это и «Идиот» Достоевского, и имена многих великих людей, поэтов, музыкантов, которые оставили здесь о себе память. Опять же близость Царского Села с его царственной величавостью. Всё это производит неизгладимое впечатление раз и на всю жизнь. И хоть недавно Павловск представал пред нами в некоторой запущенности, покинутости, здесь можно уже наблюдать перемены. Совсем недавно проезжая мимо храма Марии Магдалины, я видела только разорение. Но теперь я думаю, какое счастье, как же хорошо жить в этом городе, помогать восстанавливать храм, молиться в нем за своих детей. Святая Мария Магдалина наша покровительница. Моя дочь названа в ее честь, и видимо святая заступница услышала мои молитвы: теперь наша жизнь устраивается как нельзя лучше.Возвращение в Россию как поиск истины
За ограду церкви мы ступили еще там, за рубежом, где церковная община являлась для нас частью своей далекой Родины, своей культуры. Но в храме мы получили не только знакомство и общение с русскими людьми, а какое-то родственное единение, которого мы никогда не ощущали, живя в советской России. И только потом, со временем, я поняла, что это не только единение милых людей, связанных одной Родиной, это единение людей церковных. И то, что нас коснулась церковная благодать, что, уехав, мы не ушли из церкви как из клуба, в котором мы просто побывали из любопытства, это заслуга тех духовников, которые там служат, которые сохранились, проживая за рубежом, во всей целостности и полноте нравственной русской жизни. Я никогда и не ожидала ни от себя, ни от мужа, что мы вдруг воспримем церковность так полно. Все равно мы, конечно, воспринимаем ее в той мере полноты, на которую способны. Но это было по-настоящему, это не было от случая к случаю. Мы действительно вошли в церковный круг, и жизнь наша вся переменилась.Возвращение в Россию — наш поиск истины, наше исповедание, наша религия. Если бы мы не пришли там в православную церковь, мы бы просто жили в другом измерении, и нас, наверное, вполне бы устраивал наш западный рай, со всеми его благами. Но теперь мы знаем, что все процессы, всё движение имеет, прежде всего, духовную подоплеку. И наше возвращение на Родину есть путь наших духовных и религиозных переживаний, стремление спастись, спасти душу в русской православной церкви. Когда это можно делать сейчас, здесь, на Родине — то почему бы нет?
Хотя, я должна сказать, что это очень большая роскошь для американских русских вернуться на Родину. И в моральном, и в материальном плане. Мы жили в штате Коннектикут, на восточном побережье, в очень красивом месте, на берегу океана, в зоне национального парка. Все было прекрасно, все было красиво как в сказке. Но мне не доставляло удовольствия, лежа у своего бассейна, слышать репортаж о путче 19 августа или видеть на телеэкране надменных американских репортеров, рассуждающих о голоде детей в России. Я не могла спокойно думать о том, как живут в перестроечной России мои близкие и знакомые. Меня это по-настоящему мучило. Мне не доставлял удовольствия отдых на Карибских островах. Чем лучше там все получалось, тем было нам сложнее. Не думать, не чувствовать, не переживать было совершенно невозможно. Абстрагироваться от этого, отключиться от всего было немыслимо. Но и поменять жизнь, решиться на возврат. Для этого нужно обладать большой верой в то, что Мать Церковь позаботится о чаде, и устроит русскую жизнь русскому человеку. К тому же я понимала, что переезд возможен, пока дети еще маленькие. И мы воспользовались этим. Я понимала, что потом может быть поздно. Эта тревога тоже подтолкнула нас к осознанию того, что без Родины мы не можем.
Край родной долготерпенья…
Есть еще одно заповедное место, где мы бываем каждый год. Семнадцать лет назад моя мама купила дом-развалюху в глухой деревне Южского района Ивановской области. Это место может быть неким символом той разрухи, какая только может быть на свете. Если в терпящей кризис России Ивановская область была объявлена зоной экономического бедствия, то Южа, это зона экономического бедствия в самой зоне экономического бедствия. Даже в Америке мне попалась на глаза статья, которая так и называлась: «Нет жизни хуже, чем в нашей Юже». Но вот мы оказались в таком убогом месте, где происходили совершенно удивительные вещи. С одной стороны, дикая нищета и полный развал, а с другой стороны, именно туда устремились наши по-настоящему духовно настроенные сограждане. Здесь были возрождены многие храмы и монастыри, насчитывающие пятисотлетнюю историю. Духовная жизнь имела здесь такой накал, как могло быть только в первые христианские времена. Люди из больших городов: Москвы, Питера, Нижнего Новгорода съезжались сюда, в эту пустыню, чтобы поднимать и возрождать. Это совершенно особый народ, особые люди, которые еще, к счастью, есть среди нас. Мы туда ездим каждый год, припадаем к Святыне и я, и мои дети. Я, конечно, не могу до конца осознать, насколько они восприняли в себя всю эту Благодать. Но то, что они выросли на этой почве, несомненно, будет иметь результат. Они уже умеют видеть в обыденном прекрасное. Они научились любить наших деревенских жителей: и пьянчужек, и старушечек; они научились не презирать их, а жалеть. Они не побрезгуют подойти к лежащему на дороге мужичку, чтобы узнать, что с ним, не умер ли, может ему надо помочь. Собственно, этому пример показывал и Максим Дмитриевич, не раз тащивший в свою машину лежащего на дороге, чтобы отвезти его домой. Такой опыт необходим для того, чтобы дети не отвернулись от убожества и ужасов нашей жизни, и уже в свои маленькие года могли проявить участие, милость, жертвенность. Я надеюсь, что эти качества будут развиваться в них и дальше.К сожалению, из немалого числа моих подруг, выехавших из Москвы на запад, я не могу назвать кого-то, кого коснулись бы подобные переживания. Но зато из новых друзей, которых я обрела в православном приходе, есть такие, кто хочет приехать в Россию. Вот и мои друзья, родившиеся в Канаде, в русской семье, совершившей подвиг русскости, где сохранилась истинная любовь и понимание России, в позапрошлом году впервые побывали на своей прародине и прониклись твердым намерением приехать сюда навсегда. Собственно, они уже купили квартиру в Павловске и должны скоро приехать.
Но что говорить о людях живущих на западе. К сожалению, можно видеть примеры, когда семьи, живущие в России, воспитывают своих детей в системе ценностей чуждых русскому духу. Вот это обидно. Именно поэтому я и создавала свою собственную школу на Васильевском острове при храме Святой Великомученицы Екатерины, где обучаются ребята, которых мы воспитываем и образовываем в традициях православной общинной жизни. Подобную школу мы с мужем хотим создать и в Павловске. Делается это и ради детей своих собственных, так как мы хотели бы, чтобы они находились в благоприятной, воцерковленной среде. Проект школы, ее идея, ни в коей мере не обременена какой-то ортодоксальной спецификой. Скорее наоборот. Мне, к сожалению, приходилось часто наблюдать, как родительское рвение по введению своего чада во Храм приводило к плачевным, прямо противоположным результатам из-за допущенных грубых педагогических ошибок. В некоторых учебных заведениях есть примеры, когда, не имея истинной любви к ребенку, а лишь загоняя его в строгие рамки религиозного консерватизма, педагоги отторгали детей от Православия, доводя всё до некоего сектантства. Мне это чуждо. Я настаиваю на том, что Православие — это сама жизнь. В школе не может быть монастырского устава. Я хочу, чтобы в нашей школе было духовно, радостно и светло. Чтобы в ней больше думали о радости и милости Божией, а не боялись бесов и строгих учителей. Хотелось бы, чтобы в этой школе обучались дети тех родителей, которые разделяют наши убеждения, которым не чужды принципы духовной жизни России как основа, на которой можно воспитать полезных обществу граждан.
Школа Шостаковичей
О частной школе семьи Шостаковичей, что готовится к открытию в Павловске, пока говорить преждевременно. Дача Меранда (известная как дача И.Б.Штейна) еще стоит в лесах. Но на фасадах и во внутренних помещениях кипит активная реставрационная работа. Как было уже сказано, это не первая школа, которую открывает Марина Михайловна Шостакович при активной поддержке Максима Дмитриевича. Учебное заведение на Васильевском острове при храме Святой Великомученицы Екатерины создавалось в тот период, когда остро стоял вопрос адаптации в России собственных детей, приехавших из «капиталистического рая». Но за прошедшее десятилетие неузнаваемо изменилась и жизнь в России, и общество. Подверглись коррекции и задачи, требующие нового безотлагательного решения. Понятно, что основные массы населения по-прежнему живут достаточно скромно. Но, тем не менее, экономика государства уже позволяет обеспечивать достойный уровень образования молодежи. И хоть благотворительность по-прежнему не чужда семье Шостаковичей, вложение их частных средств, считает Марина Михайловна, может и должно быть более эффективным. Ведь за последние годы в стране создана не одна сотня лицеев, гимназий, кадетских корпусов, в которых достойное образование могут получить дети из самых разных семей. В подобном военизированном учебном заведении обучался и младший Максим Шостакович. Наблюдая за его школьной жизнью, построенной на многообещающих педагогических инновациях, Марина Михайловна сделала для себя вывод, что ее романтическим ожиданиям вряд ли суждено сбыться. И причина, на ее взгляд, тривиальна. Несмотря на некоторые достоинства этого школьного коллектива, ребятам все же остро не хватало внимания со стороны взрослых. Слишком большие классы, слишком формальные взаимоотношения воспитателей и учеников, отсутствие творческого подхода к учебному процессу и досугу. Всё это, а так же подробное изучение опыта других государственных и частных школ, послужило стимулом к тому, чтобы открыть в Павловске еще одну, авторскую школу Шостаковичей.А еще стало понятно, что важно заниматься не только воспитанием детей из малообеспеченных семей. В школе на Васильевском острове все останется по-прежнему, как и задумывалось раньше. А здесь, на даче Меранда, в Павловске, цели будут несколько другие. Как считает М. Шостакович, наряду с «обычными» детьми, важно заботиться о достойном образовании тех ребят, которые в силу высокого социального или материального статуса своих родителей станут занимать высокое положение в обществе завтрашнего дня. Ведь не меньшим злом для общества может явиться такое положение, при котором ключевые позиции в государстве займут кичливые, самодовольные и самонадеянные недоучки при деньгах, не любящие Россию и свой народ. Ну, а главная цель, как заключила Марина Михайловна, сделать все, чтобы наши дети могли получить достойное образование, приобщиться к культуре и стать истинными патриотами своей Родины, способными преобразить к лучшему нашу страну.
Записал Виталий Васильев
http://irms.ru/shost.html
