Русская линия
Храм Рождества Иоанна Предтечи на Пресне Олег Матвейчев18.12.2007 

Гуманитарное лидерство Запада в истории

Одним из вредных убеждений, которое разделяют и элита и широкие слои общественности в России, является то, что «Россия отличается от Запада тем, что она более субъективна, человечна, душевна, эмоциональна, идеалистична, романтична… Вот Запад, тот да, рационален, механистичен, научен, прагматичен, насквозь материален. Если надо разум, расчет, науку, технику, машину, то это на Запад, а если песню, душу, человечность — то это в Россию».

Это мнение было оформлено в конце 19 — начале 20 века плеядой русских философов и историков, а именно Хомякова, Аксакова, Соловьева, Ключевского, Бердяева, Франка, Булгакова и других.

Эти мыслители, начиная с П. Чаадаева, автора «Философических писем», задались вопросом: «А для чего вообще Россия существует в мире? Зачем Бог ее создал? В чем ее призвание? В чем, как говорят сейчас, ее миссия?». Естественно, «самобытность» стали искать с помощью сравнения с другими (и, прежде всего, с Европой). А поскольку все названные товарищи были европейски образованы, знали по нескольку языков, учились у немецких профессоров и проч., то и сравнивали они Россию с Западом с помощью той терминологии, которую в этих университетах усвоили. И сравнивали, естественно, в том отношении, в каком сама Европа себя с кем-либо сравнивала.

Например, есть в европейской философии противоположности субъективного и объективного, разума и эмоций, знания и веры. Сама Европа предписывает себя ориентацию на объективное познание с помощью разума. Русские «искатели самобытности» тут же объявляют, что оставшиеся бесхозными вера, субъективность и эмоции — принадлежат России. Причем, они принадлежат давно, и они лучше, чем знание, разум и объективность. Вот и весь фокус. Никто из них даже и не задумался над тем, что прилагают к России европейский метр, вместо того, чтобы, наоборот, попытаться Европу измерить российским аршином. А для этого, нужно породить сам «аршин», то есть собственную систему категорий, выросшую из осмысления собственного бытия. А это и есть работа настоящих философов, которой наши «философы» как раз и пренебрегли. Гораздо легче взять уже готовое какое-нибудь западное учение и по принципу «баба Яга против» объявить своим все, что сам Запад оставил на столе недоеденным. Только теперь уже объедки объявляются настоящим блюдом, а все западная пища — напротив — помоями. Короче, все с противоположным знаком! Вы, дескать, на Западе, говорите, что эмоции это пена на поверхности океана познания, а мы, русские, говорим, что эмоции — это океан, на котором ваши знания — это пена! Кто прав — неизвестно, но у нас «своя точка зрения». И нам льстит, если появляется кто-то и говорит, что, скорее всего, «истина посередине», скорее всего, «правы и те, и те», и «надо друг друга дополнять». Эта постановка нас на одну доску с ними выглядит все очень внушительно. Дескать, вот есть западная философия — у нее одна точка зрения, а вот есть русская — у нее другая. Они, как минимум, «равновелики», они «дополняют друг друга», «видят две стороны одной истины». Ай, Моська, знать она сильна!

Как-то несколько лет назад, в одном гуманитарном журнале, мне попалась статья «величайшего современного африканского философа». Имя его я даже не потрудился запомнить (кажется, Сенгор), по той же причине, по которой никто в мире не трудится запоминать имена русских философов (в отличие от имен Платона, Канта, Гегеля и проч.). В предисловии говорилось, что философ этот представляет «голос Африки», которая раньше была «угнетаема колониализмом». А теперь, дескать, благодаря таким людям, как этот, «все стали понимать, что Африка — целый континент, континент со своей культурой», что она самобытна, что «самобытность надо беречь», что это «иной мир», «альтернативный Западу», «со своей точкой зрения» и проч., за эти вот взгляды африканцы безумно любят своего первого великого философа. Что же я увидел в статье? Естественно, пассажи типа, «в отличие от белых негры не рациональны, а эмоциональны»,… «они не такие объективные, как белые, но зато они очень субъективны, что тоже очень важно». В неграх, в отличие от белых, «развита интуиция"… Если «белые материальны, прагматичны, то африканец очень духовен, он ставит веру выше разума…», что «белые и негры друг друга дополняют». И прочее. Такое ощущение, что я читал книгу Бердяева «Русская идея». Только замени «негров» на «русских» и все. Абыдно, да?! Так, что же, негр от русского не отличается? Отличается. Мы все знаем это абсолютно точно. Но дело как раз в том, что самобытность, как России, так и Африки, исчезает именно потому, что эти сенгоры и бердяевы, все эти «славянофилы» и «негрофилы» вместо того, чтобы действительно выражать самобытность самобытно, используют чуждую этим самобытностям европейскую категориальную сетку, в которой для всех не-европейцев заготовлено общее прокрустово ложе. Для европейца действительно, все русские, негры, турки и прочие — на одно лицо (эмоциональны, с большой душой, неразумны и проч.). А то, что именно так же выходит и у славянофилов с негрофилами — говорит только об одном: сами они типичные европейцы, которые решили противопоставить себя Западу внутри западно-европейского мышления и с его же помощью.

Но чему ты себя противопоставляешь — от того ты и зависишь, ты несамостоятелен, ты не есть без этого противопоставления, отбери у тебя язык, на котором ты противоречишь, и ты вообще останешься нем, перестанешь существовать.

Совершенно понятно, почему самым большим спросом в России в начале 20 века пользовались западные же ненавистники Запада. Семена упали на подготовленную почву. Такие, как Ницше, такие как Маркс, как Фрейд и др. критики западного же образа жизни, культуры, философии, воспринимались здесь как «свои», их идеи, в целом довольно эпигонские, возникшие из всей западной традиции и безусловно, зависимые от нее, воспринимались как-то, «о чем мы тут в России давно уже говорим». В свою очередь сами антизападники внутри Запада, ища паству, указывали на Россию как на страну, адекватную их идеям. Так и стала Россия в 20 веке «негативом» Запада. Реализовала его противоположность. Надо только помнить, что негатив и позитив — это одна и та же фотография, созданная западным фотографом. Потом Запад пошел дальше, а мы стали подражать ему же теперь уже позитивному, но позавчерашнему, якобы «возвращаясь на столбовую дорогу цивилизации, после коммунистического эксперимента».

Поэтому, вопреки возникшей в постсоветском духовном пространстве ностальгической моде на «русские идеи», вопреки восторженным экстазам по поводу «великой русской философии» и ее духовности, вопреки трепетному придыханию, с которым произносятся имена Бердяева, Лосского, Булгакова и проч., нужно твердо сказать: тот приступ русского мышления, тот урок был в целом неудачен, он был неадекватен российскому бытию, он не возвеличил, а маргинализировал и «африканизировал» Россию, он добился прямо противоположных результатов, чем те, которых пытался достичь (вместо выражения самобытности — ее затемнил и извратил, вместо обоснования самостоятельности — делал зависимым от противопоставления Западу), что все достижения этого урока чисто отрицательные (мы теперь знаем, как не надо мыслить), что все популярные в интеллектуальных кругах идеи, имеющие корни в так называемой «русской философии», должны быть подвергнуты ревизии.

Настоящий патриот не тот, кто гордиться собой, исподтишка показывая кукиш сильному, не тот, кто как моська лает на слона и тихонько лелеет мечту дождаться, когда у врага случатся неприятности, чтобы «толкнуть слабого». Настоящий патриот должен сознавать всю серьезность и масштабность проблемы мирового лидерства и, прежде всего, правильно ее ставить.

Одним из самых прочно укорененных предрассудков нашей патриотической интеллигенции является предрассудок о чуждости материалистическому Западу всей гуманитарной проблематики.

Как только не называют западную культуру: и бездуховной, и потребительской, и механистической…. Запад рассматривается как античеловеческая, антигуманистическая цивилизация, воплощающее все самое низкое, топящее в себе все высокие устремления, все ценности, все идеалы. Говорят, что Запад навязывает всем свои низкие стандарты, Запад приводит к деградации всего, кроме тела и низших, потребностей, спекулируя на них, он и обеспечивает территориальную, планетарную и историческую экспансию. Вниз всегда идти легче, чем вверх, вот все человечество постепенно и увлекается Западом в пропасть. Не даром, он и называется Запад — закат. Все хорошее рождалось на Востоке, а гибло на Западе, с Востока свет, с Запада — тьма. Говорят так же, что залог могущества Запада в том же в чем и залог могущества зла и Сатаны. Чтобы следовать им, не нужны духовные усилия, наоборот, нужно максимально освободить себя от всех обязательств и ответственности. Запад навязывал себя миру через экономические и потребительские стандарты, в крайнем случае, когда сопротивление духа бывает велико — через физическую силу. Кто не будет соблазнен золотым тельцом — будет изнасилован, но в любом случае — покорен….

Эти предрассудки не имеют никакого отношения к действительности. Все разговоры о том, что Запад господствует благодаря экономической мощи, что соблазняет всех иных потребительской, изобильной материальной жизнью основаны на желании польстить себе, и не соответствуют историческим фактам. Вплоть до 18 века Восток в целом было БОГАЧЕ Запада. Именно там по преданию находился библейский рай, именно здесь правили могущественные цари, фараоны и императоры. Именно восточный дворец был синонимом роскоши и разврата, именно восточный рынок был синонимом «рыночной экономики», именно здесь пролегали великие шелковые и иные торговые пути. Как греки были нищими в сравнении с Персией, так и позже Европа крестовых походов была нищей в сравнении с Османской империей, Индией, Китаем.

Мнение о том, что величие Запада основано на военной силе так же легко опровергается историческими данными. Восток был зачастую сильнее Запада. Но Запад не захватывался и не разорялся Востоком только потому, что в нем видели дикую нищую и ненужную пустыню, в отличие от обильного и солнечного Востока. Во всяком случае, войны велись постоянно и с переменным успехом, о каком-то постоянном превосходстве, раз и навсегда захваченной инициативе говорить не приходится. И так вплоть до 16−17 века, века колонизации.

А вот о духовном лидерстве Запада, как раз можно говорить с момента его рождения, в Греции, и с «возрождения» в Европе. Именно дух обеспечил Греции победу над Персией. Именно греческих дух вел Александра Македонского и через него был распространен на всю «ойкумену».

Именно греческая ученость была образцом для римлян. Именно наследниками эллинистического мира и Рима видела себя Византия. Именно от греков набирались мудрости и арабы, через которых потом Европа заново познакомилась со своими же истоками после Крестовых походов.

Именно на основе возрождения прежней Греко-римской философии стали возможны научные открытия Нового времени, успехи в технике, научно-техническая революция, вслед за ней военное и экономическое господство над всем миром, продолжающиеся и по сей день.

Господство Запада (и Америки, как квинтэссенции Запада) над планетой имеет исключительно духовные, гуманитарные основания. Всякий, кто говорит о «бездуховности Запада» извращает дело с точностью до наоборот, и будет всегда заблуждаться насчет своих возможностей, будет не в состоянии ни поставить проблему Запада и России, ни решить ее.

Мы хотим правильно поставить проблему, а значит, для начала, мы должны вернуться к точке размежевания Востока и Запада и понять, как Запад действительно себя идентифицировал.

Впервые Запад осознал себя Западом после победы Греции в войне с Персией. Военное поражение, нанесенное Персии, было на самом деле чудом. Ведь Персия покорила почти всю известную тогда грекам вселенную, ойкумену, уже одно это должно было сломить дух. Персидская армия была единой, а греческие полисы раздроблены, Персия была богаче, в ее распоряжении были и все людские ресурсы покоренных стран. Тем ни менее, несколько побед греков над персами всерьез заставили задуматься о причинах превосходства.

И сразу стало ясно, что «кадры решают все». Основным различием было различие в качестве «человеческого материала», в гуманитарном превосходстве греков.

Разделение на «западную свободу и восточное деспотическое рабство», появившееся 2,5 тысяч лет назад, стало матрицей, в которую до сих пор упаковывают и политику, и идеологию, и науку, и искусство в самых различных масштабах.

Что, однако, означает эта «свобода» и «рабство»? Какие процессы предшествовали греческой победе? Что происходило в Греции в течение 300 лет, когда создавался этот невиданный качественный «человеческий материал», в результате чего каждый грек стал «стоить» сотен и даже тысяч единиц персов?

У нас привыкли воспринимать слово «свобода» как нечто простое и легкое, как нечто естественное. То есть, человек свободен от рождения, а дальше, в процессе жизни, его свобода может либо сохраняться (в лучшем случае), либо убывать и ограничиваться. Если ограничения существуют, то с ними надо бороться и возвращать себе свободу. На самом деле, конечно, никакой свободы от рождения у человека нет. С тем, что у человека есть от природы, от рождения, человек даже и выжить больше, чем несколько часов не может. Все человеческое в человеке обеспечивается семьей, обществом и т. д. Свобода как высшее проявление духа, тем более, максимально далека от природы, и существует скорее, как исключение, нежели, как правило. Даже у отдельных личностей она проявляется в редкие моменты жизни, а как общественный феномен существует в результате долгого духовного труда нескольких поколений, как и было в случае с древними греками.

Пространство свободы каждого из них обреталось через освобождение своего духа для самого духа, то есть для самого важного, что у духа есть. Когда восточный факир, а ими была наводнена древняя Эллада, отрезал себе палец, и усилием духа в течение нескольких часов заживлял рану, это означало для грека, что дух используется не по назначению, что это подобно стрельбе из пушки по воробьям, что негоже тратить годы жизни на соответствующие тренировки по заживлению пальца, когда лучше просто приложить к ране какую-нибудь траву, забыть о ней, а сэкономленное время потратить на то, что более достойно духа. Когда сегодня, спустя 2,5 тысячи лет, современный человек видит все того же индийского гуру, который путем десятилетних тренировок научается за час заживлять на себе раны или не чувствовать боль, он приходит в восторг, и даже отрекается от западной цивилизации в пользу «восточной духовности». Но на самом деле, подлинные чудеса демонстрирует как раз западная цивилизация: она может не только заживлять раны, спасать от гангрены, она победила холеру и чуму. Никакой индийский йог не может встать посреди Лондона, а через пять часов оказаться в Дели. Но западный человек с помощью самолета запросто может это сделать. Многие гуру хвастаются, что разговаривают с духами и видят их (правда, их разговоров никто не слышит), на зато все люди западной цивилизации на расстоянии в несколько тысяч километров видят и слышат друг друга с помощью телевизоров и телефонов.

Парадокс, но именно нынешний западный человек, имея за спиной очевидные преимущества «чудес техники» над чудесами восточных факиров, идет в «паломничество на Восток». А вот древний грек, который еще не имел возможности увидеть, что вырастет из «западного духа», который не мог еще предъявить восточному йогу ни телевизоров, ни самолетов, ни мобильных телефонов, тем не менее, уже тогда ощущал себя более свободным, более исторически правым, более благородным, более духовно высоким.

Конечно, то, что сказано выше, ни исчерпывает сложный комплекс феноменов, присущих специфическому греческому (западному) духу. Взять, например, такой феномен как язык, слово, логос. Для восточного человека слова — это сотрясание воздуха, это нечто мимолетное, это «всего лишь слова». Слова и речи используются для того, чтобы что-то скрыть, запутать, польстить, для того, чтобы получить временное ситуативное преимущество. Слова могут использоваться для восхваления и соблазнения, для просьб и приказов, но в любом случае — роль языка — подчиненная. Совсем иное отношение к слову было у греков. Как это ни парадоксально, для них, логос — это самое стабильное, что есть в хаотическом мире. Все меняется, логос остается, поэтому человек должен быть, если он хочет быть твердым, послушен логосу, поэтому человек, если он хочет быть мужественным, должен не манипулировать словами, а держать слово. Держание слова, в свою очередь, запускает механизм подтверждения взаимных ожиданий, включает положительную обратную связь и увеличивает взаимное доверие членов общества, что сказывается и на политике и на экономике. Но главное в логосе — это его способность не путать и скрывать, а способность открывать. Для грека логос — то, что открывает все сущие вещи.

Интерпретация логоса как открывающего, как дара нацеливает грека на познание всего сущего «так-как-оно-есть-на-самом-деле». Между человеком и сущим нет никаких искажающих преград, точнее, они есть, но они могут быть преодолены. Важно, что принципиально человек есть тот, кто может знать истину. Истина интерпретируется как открытость, откровенность. Открытость всего сущего для человека и откровенность человека по отношению к сущему и к другому человеку. Это бесконечно далеко от восточных хитростей и дипломатий, от восточных лести и наушничества. Это бесконечно далеко от восточного представления о том, что мир лежит во зле и что вместо истины нам дана сплошная кажимость. Поэтому понятно, что на Востоке может быть бесконечное количество мудростей и мудрецов, ведь каждый из них — автор новой иллюзии, нового обмана. Для греков впервые во всей истории это оказалось неприемлемо, и они первыми выдвинули идеал, если так можно выразиться, «объективного познания». Восточных гуру называли мудрецами, софос. Греческие же мыслители называли себя философос — любителями мудрости. Различие здесь примерно такое же, как различие между пьяницей и ценителем вин. Один вливает в себя все подряд без разбора и ценит не вино, а опьянение. Другой дегустирует, выстраивает иерархии относительно соответствия данного напитка ни чему-то внешнему, типа опьянения, а самой сущности вина.

Коль скоро феномен можно познавать так, как он есть, из него самого (теория), коль скоро можно выстраивать иерархии знания в зависимости от того, несколько нечто не есть оно само, возникает возможность упорядочивания и трансляции порядка другому человеку через открывающий логос. Если восточный мудрец был просто опытным и свои практические умения, свой опыт он мог передать, разве что заставляя учеников пройти тем же изнурительным путем что прошел сам, то западный ученый мог передать ученику посредством логоса готовый результат вместе с кратчайшим путем (метод по-гречески — путь) к нему. Это называлось технэ — техника.

Наука и техника исконно есть греческое и западное, в любой науке и шагу нельзя ступить без греческих терминов, равно как и методологии науки как таковой. Но все то, что называется научно- техническим прогрессом базировалось на освобождении себя для сущего-как-оно-есть, на истине как открытости, на независящем от практических потребностей созерцании (теории), на открывающем логосе. В основе «технического» лежало, как говорят «гуманитарное», в основе «физики» — «лирика», а если быть боле точным — мета-физика.

Слово «идея» когда-то было непривычным для греческого уха. Греческий знал слово «эйдос» — вид. Платон намеренно ввел неологизм, чтобы обратить на него внимание как на центральный для своего мышления. Со временем, по выражению В. Маяковского, слово «затерлось», вошло в привычку, изветшало «как платье». Сегодня трудно представить себе даже очень необразованного человека, который бы вообще мог обойтись без слова идея. Даже глупые американские подростки говорят «У меня есть идея» и если это слово бы вдруг было табуировано, они бы чувствовали себя как без рук.

Идея это нечто общее неким вещам, например, все общее, что есть у всех столов. Естественно, никто никогда не имел в восприятии все столы и не имел возможности сравнивать их. Общее есть сразу и в одном. Столы могут быть оловянными, деревянными, стеклянными, круглыми, квадратными и прочее, но главное — что они есть рудимент или икона алтаря для предложения пищи человеку, так же как на алтаре пища приносится богу. Главное — в вещи ее функциональность, ее для-чего. Все для-чего отсылают друг к другу (все для чего-то, трава для коровы, корова для молока, молоко для здоровья…). Мир идей, мир сцеплений всех для-чего образует койнон (единое) идей. А над всеми идеями высится Идея Блага, Агафон, то есть собственно идея длячегойности, полезности. От этой Идеи Блага Платона через всю западную философию идет путь к понятию «ценности», центральном для Ницше и неокантианства, модных в начале 20 ого века. Превращение полезности в значимость отдельная тема, важно же, что слово ценность — западного происхождения. Поэтому когда говорят об общечеловеческих, исламских или христианских ценностях, то уже перетолковывают и смотрят на все с западной колокольни. Когда в 20 веке началась культурологическая война в защиту ценностей разных культур против западных ценностей, в этом не было и нет ничего кроме недоразумения.

То же самое можно сказать и о всех других случаях использования западного дискурса для войны с самим же Западом.

Например, когда говорят, что «Запад объективен, а не субъективен», то забывают или не знают, что слово субъект было создано Декартом и теории субъективности прорабатывались затем Спинозой, Лейбницем, Кантом, Фихте, Шеллингом, Гегелем, Ницше. И все это представляет единую традицию, в том числе и Ницше не смотря, а скорее даже благодаря переворачиванию и радикализации проблематики Декарта.

Когда говорят, что «Запад рационален, а не эмоционален», то забывают или не знают, что все «психологии» и «теории души» были проработаны уже у Аристотеля. Что теория аффектов была проработана у Спинозы, теория эмоций в английской философии, что все «новаторство» Фрейда, Юнга и весь расцвет психологической проблематики в 20 веке — это прежде всего, западное явление!

Когда ищут, например, «призвание России и русскую идею» тоже в конце концов, забывают или не знают, что концепция «призвания» была рождена в протестантской теологии Лютера, конститутивной для Запада, если верить Веберу. А слово «идея» как уже было сказано, выдумано Платоном одним из отцов-основателей всего западно-европейского мира. Об этом надлежит вспоминать всякие раз, когда кто-то ругает запад за его «материализм», а Россию называет «идеократической цивилизацией». Да, слово «материя» тоже западное (из Аристотеля), но это не отменяет того, что идеализм — это вообще сущность Запада.

Когда Запад ругают за антигуманизм, то забывают или не знают, что слово «гуманизм» было создано в древнем Риме, возродилось в эпоху Возрождения и с тех пор неустанно наполнялось новыми смыслами, вплоть до марксистской и экзистенциалистской интерпретации гуманизма.

Учение Маркса, западное по своему происхождению и по сути, возможно, самое западное, поскольку ставит развитие всей культуры (надстройки) общества в зависимость от развития техники (производительных сил) захватило не только запад, но и Россию, Китай, Корею, Индию, Африку, Южную Америку. Там марксизм был знамением антизападных, антиамериканских движений. В другом виде марксизм проник и в сам Запад. Это социализм, тредюнионизм, левизна всех видов, это интернационализм, мода на политкорректность.

Все разговоры о том, что каждый имеет право на свой голос, и негр, и гей, и солдат, и моряк, и сумасшедший, и заключенный, и женщина, и чеченец, и любой представитель любого меньшинства — все это западное явление. Когда Э. Саид дерзко в книге «Ориентализм» писал о том, что Запад не понимает Востока и репрессирует его уже на уровне дискурса, то это придумал не сам Восток. Этот постмодернизм создавал Деррида и другие французские интеллектуалы в Париже, да и сам Саид больше промышлял по американским университетам, чем жил в родных палестинах.

Мы мыслим на языке Запада, все человечество мыслит на западном языке. Нет, каждый может коммуницировать на арабском, японском и даже мумбу- юмбу. Но когда он начинает коммуницировать по поводу коммуникации, он переходит на мета-язык, язык западный. Каждый может познавать на своем урду или хинди, но когда он начинает познавать познание, когда он начинает объяснять, он переходит на категории, на понятия, на метаязык, то переходит на западный язык. Но то, как ты мыслишь тобой и владеет, Запад владеет миром через дискурс, через правила и категории. А разве язык экономики во всем мире с ее инвестициями и инфляциями не западный? Другого нет. А язык политики с ее демократиями, разделениями властей, выборами, тоталитаризмами и феодализмами? Западные концепции, и других нет. И так в каждой хоть гуманитарной, хоть естественной, а тем более в технической дисциплине!

Но и это еще не все. Запад ненавязчиво правит миром через саму используемую технику. Абсолютная глупость считать, что техника — это «только средство», которое де можно использовать как во благо, так и во зло, что она инструмент, она нейтральна. Как уже было сказано, техника родилась в особом мире и требует для себя особой онтологии, которую и воспроизводит. Китайцы когда-то провозгласили лозунг «модернизация без вестернизации!», но они не ответили на вопрос как такое возможно. Если еще про газету, например, можно не подумавши сказать, что написанное в ней, ее контент, может быть западным и восточным, а сама она «нейтральное средство», просто бумага (хотя, конечно, это не так, как показал Маклюэн газета модернизирует зрение, другие чувства, мышление и проч.), то, например, про такое техническое «средство» (ха-ха!!!) как Интернет вообще никто не рискнет сказать, что это нечто «нейтральное» и никак не изменяющее человека. Тем ни менее, Интернет главное оружие и средство коммуникации всех сетевых структур, арабских террористов воющих с США — родиной Интернета. И дело не в том, что они взяли оружие у врага и повернули против него же, себе на пользу, а в том, что именно тогда, когда они взяли оружие врага, они уже стали западными людьми и УЖЕ ПРОИГРАЛИ.

Хорошо, что по миру прошел блокбастер «Властелин колец», он помогает объяснять сущность техники вообще. Кольцо всевластия, не только управляет всеми кольцами, которые раздали разной живности, но оно принадлежит своему господину и все время стремиться к нему. Им нельзя владеть, хотя это самое сильное искушение. Только оно владеет тобой, пока ты им «владеешь». И владея тобой, оно изменяет тебя, ведет к тому миру, в котором было порождено.

Техника завладевает человеком, когда он ее использует, он не только освобождается с помощью нее, чтобы потом, если его лишить техники резко почувствовать несвободу на контрасте (попробуйте отобрать на один день у бизнесмена мобильник, а ведь он почувствует себя инвалидом, а ведь несколько лет назад он делал бизнес без него). Этот глоток свободы, предлагаемой техникой — как доза героина, от дозы трудно отказаться, ломки чудовищны. И люди работают, пускаются во все, чтобы приобретать новые машины, дивайсы, апгрейд. Техника подсаживает на «свободу». Техника изменяет сознание, и даже боле того, создает само сознание как особый орган (ибо сознание, не нечто натуральное, то что в «голове», а просто особый философский конструкт). Техника учит с собой обращаться. Человек сначала становится придатком техники, потом сам становить чем-то техническим. Ему необходим ремонт, лечение химическими препаратами, сначала у него искусственные зубы, искусственная пища, потом искусственная иммунная система, сейчас в некоторых фирмах уже начали практиковать вживление чипов в голову, пока добровольно. Кто-то уже меняет пол, пересаживает органы, скоро будут выбирать себе генетику, обслуживаться «умными бактериями"…

Все это Запад. Но люди при этом будут молиться Будде или Шишиге и гордиться тем, что «сохраняют самобытную культуру» или «религию» (кстати, западные слова).

Послушайте, что говорит ведущий американский фантаст, интеллектуал и сознательный западофил Ральф Петерс: «Светские и религиозные революционеры нашего столетия (20-го — пер.) делали одинаковую ошибку, воображая, что рабочие всего мира или верующие просто не могут дождаться вечера, чтобы скорее прийти домой и начать изучать Маркса или Коран. На самом деле и Джон Сикспэк и Иван Типичный и Али Куат предпочтут «Бэйвотч». Америка поняла это и сумела блестяще применить своё знание. Наше культурное могущество нанесёт ущерб тем культурам, которые не сможет подорвать. Не существует «достойного соперника» в культурной (или военной) области. Наша культурная империя привлекает всё больше мужчин и женщин повсюду. И они платят за привилегию потери иллюзий. Американская культура подвергается критике за непостоянство, за свою «одноразовую» продукцию. Но в этом её сила. Все предыдущие культуры пытались найти идеал, достигнув которого, можно было бы пребывать в состоянии статического совершенства. Американская культура есть культура средств, а не цели, — динамический процесс, который создаёт, разрушает и опять создаёт. Если неустойчивы наши труды, то таковыми являются и величайшие дары жизни — страсть, красота, прозрачность света в зимний полдень, да даже и сама жизнь. Американская культура — живая. Яркость, жизненность находят отражение в нашей военной силе; мы не ищем ультимативных решений — только постоянное улучшение. Все предшествующие культуры как в общем так и в военном плане стремились достигнуть идеальной формы жизни и зацементировать её. Американцы, как в форме так и без, всегда предпочитали перемены (отдельные индивидуумы им противились, и их консерватизм был здоровым ограничением национальных крайностей и излишеств). Американская культура есть культура бесстрашных. Наша культура также является первой, действующей на включение, а не на исключение. Фильмы, наиболее презираемые интеллектуальной элитой, — показывающие крайнюю жестокость и самый откровенный секс — есть наше самое популярное культурное оружие, покупаемое или тиражируемое пиратским способом повсюду. Американские боевики, часто в ужасных копиях, доступны от Верхней Амазонки до Мандалая. Они даже более популярны чем наша музыка, потому что их легче понимать. Боевики со Сталлоне, Шварценеггером и Чаком Норрисом основаны на визуальном нарративе и не требуют диалога для понимания основного сюжета. Они работают на уровне универсального мифа, претекста, обращаясь к наиболее фундаментальным импульсам (тем не менее, мы ещё не произвели фильм такой же жестокий и беспощадный как «Илиада»). Свобода — работает! У нашей военной мощи — культурная основа. Враги не смогут соперничать с нами, не став нами. Мудрые соперники не будут даже пытаться победить нас нашими средствами. Вместо этого они будут стремится уйти от военной конфронтации и перейти к террору и нетрадиционным формам атаки на наше национальное единство. В военной сфере будет невозможно превзойти и даже приблизиться к возможностям сил на информационной основе, потому что они есть по сути своей продукт нашей культуры. Наша информационно оснащенная Армия будет использовать множество великолепных средств, но основой её силы будет солдат, а не машина, и наши солдаты будут обладать навыками, которые другие культуры не способны реплицировать. Разведывательные аналитики, избегая сложности человека, любят оценивать силу противника теми средствами, которые он способен приобрести. Но приобретать или производить материалы недостаточно. Это не работало у Саддама Хусейна, не будет работать и у Пекина. Сложную систему взаимоотношений человек-машина, разработанную в американских ВС невозможно продублировать заграницей, так как не одна страна не сможет воспроизвести у себя информационные способности наших солдат и офицеров. Несмотря на все жалобы — во многом оправданные — на нашу систему общественного образования, целостная и синергетическая природа образования в нашем обществе и культуре наделяет будущих солдат и морпехов естественным восприятием технологии и такой способностью сортировать и ассимилировать огромные количества разнообразной информации, которой никогда не достигнуть другим народам. Информационные способности нашего среднего мидлклассового ребёнка приводят в остолбенение любого, рождённого ранее 1970 г. Наши компьютерные дети функционируют на уровне, недоступном даже для иностранных элит, и этим они в равной степени обязаны как школе, так и телерекламе, CD-ROM и видеоиграм. Мы превзошли нашу систему образования 19-го века также, как превзошли пилотируемый бомбардировщик. Тем временем наши дети проходят дарвиновский естественный отбор, поглощая такие дозы информации, которые отпугивают многих взрослых. Эти дети станут техно-воинами…»

Цитата довольно длинная, но она оставлена такой, чтобы можно было увидеть, как в американце спустя 2,5 тысячи лет говорит грек. Именно эти чувства когда-то испытывали победители персов, победители Востока.

Что мы хотим сказать всем этим? Мы хотим сказать, что Запад это серьезно. Что смешно заниматься патриотическим шапкозакидательством и пытаться противопоставить себя ему с помощью политических угроз, политической борьбы, конкуренции на рынке, с помощью технических новинок в вооружениях…

Если мы хотим хотя бы встать вровень с Западом надо создавать новый невиданный «дискурс», новую невиданную «культуру» (вот эти западные понятия уже не подходят!), которая сможет как пожар, как эпидемия распространиться по миру так как у мира не будет никаких антител, так как иммунная система каждой культуры «пропускала» бы наш культурный вирус, так же как сейчас пропускает западные вирусы в виде дискурса и техники.

Но почему мы вообще решили, что мы можем соперничать с Западом? Почему мы не есть обреченные на некое умирание, модернизацию и вестернизацию так же как и все?

Ответ тот же: мы 60 лет назад победили страну и культуру бывшую в то время квинтэссенцией западного мира. Как когда-то греки победили персов. И мы тоже победили каким-то духом. Но в отличие от греков, мы не стали спрашивать каким? Мы не рефлектировали, мы не эксплицировали условия своей победы, и после горячей войны проиграли холодную войну. Задача, которую мы не выполнили тогда, осталась перед нами и зовет нас сейчас.

http://www.ioannp.ru/publications/30 208


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика