 |
| Московские новости | Виталий Аверьянов, Ярослав Бутаков | 10.12.2007 |
 |
| Святой благоверный царь-мученик Николай. Икона Русской зарубежной православной церкви |
В связи с 90-летием революции и цареубийства вновь поднимается проблема ответственности последнего русского царя за историческую катастрофу. И вновь, в который уже раз, тиражируются клише, общие не только для левой и либеральной, но также, что удивительно, и для части консервативной исторической публицистики. Это и безволие Николая II, и его неспособность управлять государством, и пресловутая распутинщина, и многое другое. Из всего этого формируется образ политического неудачника, лузера, потерявшего трон, а потом и жизнь, заодно сгубившего и свою семью, и страну в целом.
Общественное сознание недалеко ушло от образов, навеянных советской пропагандой и тенденциозными творениями, такими как книга Марка Касвинова «23 ступени вниз» или фильм Элема Климова «Агония». Самое поразительное, что и многие современные монархисты повторяют эти субъективные оценки и сетуют на неспособность последнего царя.
В статье Владимира Можегова «Сплошные неоднозначности» (МН, N 41, 2007) собраны многие аргументы такого рода. По мнению автора, вокруг темы последнего государя образовался целый клубок неоднозначностей. Между тем некоторые из них имеют не столь уж сложное решение. Историки за последние 10−15 лет разобрали большой пласт искажений и фальсификаций, связанных с эпохой «смутного времени» начала XX века.
В деле имеются две главные проблемы. Первая — оценки Николая II как государственного и исторического деятеля. Вторая — кажущееся противоречие между исторической ролью Русской церкви в трагедии 1917−1918 годов и канонизацией царственных мучеников в 2000 году.
Но ситуация усугублена наличием проблемы царских останков, острота которой обуславливается недостаточной открытостью и публичностью официальной экспертизы, проводившейся в 1990-е годы. Результатом этого стало то, что дискуссия перешла в «глухой» режим безапелляционного обмена обвинениями со стороны двух «партий»: сторонников подлинности останков и скептиков. Обнаружение захоронений 2007 года (которые ряд деятелей уже спешат объявить недостающими останками цесаревича Алексея и великой княжны Марии) грозит привести к новому витку противостояния партий, а вовсе не к умиротворению, как надеются благодушные наблюдатели.
Между тем решение проблемы достаточно просто: необходимо найти действительно независимых экспертов, при этом экспертных команд должно быть несколько. Авторитет экспертов должен быть убедительным для обеих спорящих сторон. И никакой торопливости. Если же эти требования не будут соблюдены, мы обязательно получим повторение сюжета с захоронением «лжеостанков» и непризнанием их значительной частью общества.
Мнимое безволие
С точки зрения конкретных результатов правление Николая II действительно закончилось неудачей. Но рассматривать причины и характер этой неудачи в отрыве от всемирных исторических процессов — значит идти на заведомый подлог.Революция в конце Первой мировой войны охватила не только Россию. Пали многовековые троны Гогенцоллернов, Габсбургов, Османов. Развалились Австрийская и Турецкая империи. Брожение охватило даже страны-победительницы. Начался распад мировой колониальной системы. Династия Романовых была свергнута в результате не только внутренних, но и внешних по отношению к России глобальных процессов. Закрывать глаза на происходивший тогда сдвиг планетарного масштаба было бы недобросовестно.
Критики царя обычно приводят аргумент, кажущийся им неотразимым: если он был сильным и адекватным политиком, почему же он не удержал страну от революции? Но это очень поверхностное восприятие. Ведь можно задать и совсем иной вопрос: как удалось государю, не прибегая к жестким репрессивным мерам и методам сверхмобилизации, так долго удерживать власть и страну в условиях острого системного кризиса и продолжавшегося в течение 12 лет вялотекущего «смутного времени» (в схожих условиях ни семье Годуновых, ни Горбачеву не удалось усидеть и пяти лет)?
Николая II обвиняют в совершенно противоположных грехах. Одни — что он медленно проводил либеральные реформы, другие — что был недостаточно жесток по отношению к революционерам. То есть от царя задним числом требуют того, чтобы он был экстремистом на троне. Но в том и дело, что последний царь обладал глубочайшей государственной ответственностью и стремился не превращать Россию в поле для экспериментов.
Легенда о безволии последнего царя, о том, что он легко подпадал под влияние других людей, создавалась ещё при его жизни. Русский эмигрантский историк С.П. Мельгунов (кстати, совсем не монархист, а член ЦК Трудовой народно-социалистической партии) подробно разобрал эту легенду по фактам, из которых она складывалась. К его книге «Легенда о сепаратном мире» можно отослать интересующихся. Здесь же ограничимся несколькими короткими замечаниями.
Внимательно проштудировав переписку Николая II и государыни, проанализировав обстоятельства всех министерских назначений в годы Первой мировой войны (когда министров приходилось сменять особенно часто: царь отчаянно искал, но не находил подходящих администраторов!), Мельгунов не обнаружил ни одного случая, про который с уверенностью можно было бы сказать, что данное назначение было сделано Николаем II по настоянию его супруги. В то же время было немало случаев, когда Николай II поступал вопреки ясно выраженному мнению царицы или «их друга» (то бишь Распутина).
Что касается Распутина, то тут можно с уверенностью сказать следующее. Силы, ведшие против монархии информационную войну, обязательно нашли бы кого-нибудь в царском окружении, из кого сделали бы демоническую фигуру, бросающую тень на царя. Распутина превратили в средство дискредитации династии. Растиражированные в тогдашних либеральных СМИ сплетни и легенды имеют весьма отдалённое отношение к реальному Распутину. Какое, во многом ещё предстоит выяснить. Пока же у нас имеется неопровержимое свидетельство Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, так и не обнаружившей, несмотря на явный политзаказ, никаких доказательств серьёзного влияния Распутина на государственно значимые поступки царя.
Непонятый стратег
Принимая какое-то решение, государь всегда имел волю провести его до конца. Это особенно отчётливо проявилось в истории с принятием верховного командования Русской армией в 1915 году, в момент самых тяжёлых военных неудач, которые Россия терпела со времён «Нарвской конфузии» (хотя это была сущая мелочь в сравнении с той военной катастрофой, которая постигла СССР в 1941—1942 годах). Это был шаг, продиктованный высочайшим моральным долгом перед страной и армией. Этого тогдашнее общество не понимало и понимать не хотело. Даже большинство министров устроили своеобразную «забастовку», угрозой коллективного ухода в отставку намереваясь отговорить царя от «рокового шага». Царь отставку министров не принял, но и от своего решения не отступил.И что же? Через некоторое время даже ярые критики действий царя были вынуждены признать, что перемена Верховного командования не возымела отрицательных последствий. С осени 1915 года, когда Николай II вступил в командование, и до Февральского переворота Русская армия не испытывала горечи поражений. Брусиловский прорыв 1916 года показал, что в военных действиях наступает явный перелом. На весну 1917 года готовилось мощное наступление на всех фронтах. В это время случилась революция.
О характере военного руководства Николая II существуют разные суждения. Чаще всего можно встретить утверждения, что его верховное командование было номинальным. Однако факты говорят об ином. У Николая II имелись свои взгляды на стратегию боевых действий. Причём эти взгляды настолько превосходили ограниченное суждение его генералов, что многие из них оказывались неспособными понять царя!
Это в первую очередь относится к плану летней кампании 1917 года. Николай II предлагал основные усилия сосредоточить на разгроме союзников Германии — Турции и Болгарии. Для этого надо было высадить десанты под Константинополем и в тылу германского фронта, в Румынии, а также активизировать совместные с союзниками операции на Балканском фронте. План Николая II был построен на простом, но фундаментальном положении стратегического искусства: бить противника там, где он слабее всего. Годом позже так и произошло! Прорывы под Салониками и на Палестинском фронте привели к тому, что весь Четверной союз рухнул как карточный домик в считанные месяцы. Вот только: выполняли замысел Николая II армии союзников, а России, увы, среди победителей уже не было.
Монархия пала в результате комбинированного точечного удара, разработанного грамотными политтехнологами того времени, в результате умело спровоцированных беспорядков в столице (страна в целом, в отличие от 1905 года, оставалась спокойной) и заговора высокопоставленных военных. Произошло это уже тогда, когда на горизонте отчётливо замаячил грядущий триумф. А славу этой победы не желали разделить с «реакционным царским режимом» ни западные «союзники», ни финансируемая и направляемая ими оппозиция в России. Отступая от строгого тона, рискнем предположить, что в Николае II как триумфаторе выразились бы головокружительные перспективы обновленной и закаленной в войне Российской империи. Но это совсем другая история — история, которая не состоялась.
Канонизация государя: современные вопросы
Темы роли Русской церкви в трагедии 1917−1918 годов и канонизации царственных страстотерпцев не могут рассматриваться вне большой исторической перспективы. Необходимо прежде всего понимать, что в начале XX столетия над православием в России довлело наследие двух веков синодального периода. Реформы в Церкви, восстановление патриаршества, рост обновленческих течений — всё это будоражило российское общество с первых лет XX века. Если бы Церковь провела Поместный собор до начала «смутного времени» или хотя бы до его разгара, если бы определённость внутри православия и его институтов наступила до крушения монархии, это несомненно стало бы мощным фактором, сдерживающим подрывные и разрушительные силы.Но всё произошло с точностью до наоборот. Через Февраль 1917 года, через подготовку Поместного собора Церковь не вышла из своего кризиса, а, скорее, активно присоединилась к общеполитическому кризису страны. В переходе от монархии к республике церковные деятели увидели перспективу быстрого и безболезненного разрешения накопившихся проблем. Надеялись на лучшее, самонадеянно полагались на собственные способности и творческий потенциал.
Два кризиса — духовный и политический — совпали по времени, фатально наложились друг на друга. В 1918 году Поместный собор вступил в разрушительный резонанс с Учредительным собранием, пиком террора и последовавшим за ним началом Гражданской войны. В результате как Учредительное собрание, так и Церковный собор приняли решения, не имевшие шансов исполниться. Россия вместо нескольких легальных партий национального большинства получила подлежащую репрессиям оппозицию, Белую гвардию и затем белую эмиграцию, а вместо соборной созидательной и исцеляющей работы патриарха, духовенства и верующих — гонения на Церковь, сонм новомучеников и исповедников и «эпоху новых катакомб».
Несправедливость легенд о последнем русском государе красноречивее всего охарактеризована Уинстоном Черчиллем: «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда гавань была в виду. (…) Согласно поверхностной моде нашего времени царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен был исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна. (…) Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдание и смерть. Его усилия уменьшают; его действия осуждают; его память порочат: Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых, людях честолюбивых и гордых духом, отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю — заживо, как древле Ирод, пожираемая червями».
Волевая жертвенность
В итоге нет ничего удивительного в том, что Русская церковь, не поддержавшая государя в 1917 году, пришла к необходимости его канонизации в 2000 году. Пусть и запоздало, но ошибки, приведшие к катастрофе, осознаются и исправляются. Тот же Владимир Можегов признает — и это делает ему честь, — что Церкви, несмотря на все оговорки, дано открывать глубину исторических тайн, и поэтому у нас есть основания верить в святость царя.Кажущееся противоречие между «слабостью» Николая II и его выдержкой в роковой год заточения противоречием на самом деле не является. И на этом хотелось бы остановиться особо. Канонизацией Церковь не только подчеркнула высоконравственный характер личности последнего царя, но и то, что вопреки суждениям ряда публицистов он не был предателем ни своей веры, ни своего народа. Николай II был предан окружением, элитой, целыми сословиями, но сам он никого не предавал.
Приведем лишь один аргумент: вопреки мнениям, что любовь к своей семье он поставил выше государственных интересов и заботы о «большой семье» русского народа, в реальности мы имеем прямо противоположное. Обладая возможностью подстраховаться, неоднократно и тщательно подготовить пути к бегству и отступлению, спастись самому лично и спасти свою семью, государь, напротив, целенаправленно шёл к жертве, разделял свою судьбу с судьбой народа и, более того, обрёк на заточение и гибель столь любимую им семью.
Другие монархи (как, например, кайзер Вильгельм II, свергнутый в 1918 году) предпочли спасти себя и своих близких. Если бы Николай II отрёкся от власти из слабости и любви к супруге и детям, мы имели бы другой исход. В первую очередь были бы спасены и переправлены в безопасное место члены царской семьи. Николай II, судя по всем имеющимся данным и свидетельствам, не был доверчивым, наивным или беззаботным. Упрекающие государя в слабости и безволии не видят очевидного, но очень трудного для понимания факта: волевой жертвенности этого необычного человека.
