 |
| Православие.Ru | Татьяна Птицына | 27.11.2007 |
Народ устал от порнографии души и тела? Да будет вам! Мы лучше знаем, что нужно этому народу. Ведь покупает он наши журналы, читает наши материальчики, смотрит наши передачи… А куда ему деваться-то?
Создается полное ощущение, что ты находишься в каком-то перевернутом мире, от которого даже Кафка пришел бы в недоумение. Так что же, в конце концов, происходит?
Из пушки по воробью
В начале октября этого года в московском Доме журналиста прошла любопытная пресс-конференция. Вопросы, которые были поставлены на ней, можно отнести к одним из самых болезненных для средств массовой информации: где граница между обоснованной критикой и целенаправленной дискредитацией, между правдой и профессионально упакованной ложью; как свобода слова может внезапно обернуться хамством и вседозволенностью; почему не действуют механизмы саморегуляции журналистского сообщества?В ходе пресс-конференции была представлена книга директора Института государственно-конфессиональных отношений и права Игоря Понкина «Язык ненависти и вражды», посвященная анализу публикаций журналиста газеты «Московский комсомолец» Сергея Бычкова о Русской Православной Церкви и ее священнослужителях. С одной стороны, такое внимание к бычковским статьям понятно: публикации его, в самом деле, отличаются редкостной развязностью, это известно всякому читателю «МК» и просто человеку, сведущему в теме отношений Церкви и СМИ. Удивительно, правда, что претензии к нему оказались заявлены так поздно — он уже больше десяти лет пишет в подобном духе. С другой стороны, немного странно, что многие болезненные вопросы, в том числе и отношений прессы и Церкви, свободы слова и границ, после которых свобода становится неотличима от банальных оскорблений, сосредоточились отчего-то вокруг только одной фигуры — «комсомольца» Бычкова.
Собственно предыстория выхода в свет книги, в которой подвергнуто анализу около двухсот работ Сергея Бычкова, такова. Весной этого года состоялся довольно громкий судебный процесс «Сергей Бычков против протоиерея Всеволода Чаплина». Тогда сам Бычков подал в суд на отца Всеволода, посчитав, что некоторые высказывания заместителя главы Отдела внешних церковных связей задевают его честь и профессиональное достоинство. Суд тогда Бычков благополучно проиграл, равно как и последующую апелляцию.
В ходе судебных баталий известный московский адвокат Михаил Кузнецов, выступавший на стороне отца Всеволода, решил изучить ряд публикаций истца с тем, чтобы понять, откуда, собственно, «растут ноги» у конфликта. Надо полагать, прочитанное настолько изумило видавшего виды юриста, что он попросил проанализировать эти статьи специалиста — доктора юридических наук Игоря Понкина, который выступал на процессе в качестве одного из экспертов. И экспертная оценка, данная в итоге на суде публикациям Бычкова, была, мягко говоря, нелицеприятной.
Разумеется, оценка эта не вызвала восторга у Бычкова, который неожиданно для себя поменялся местами со своим оппонентом: уже не он обвинял кого бы то ни было в некрасивых высказываниях — обвиняли его самого. Бычков высказал претензии экспертам по поводу их некорректной (как он считал) работы. Эксперты якобы просто вырвали его критические, но вполне толерантные высказывания из контекста, и в итоге те приобрели иную окраску.
Этот упрек, что называется, всерьез «зацепил» уже самого Игоря Понкина, и тот окунулся с головой в масштабное исследование работ Бычкова. Причем, по словам автора книги, задачи он преследовал сразу две: не только подробно разобрать публицистику С. Бычкова, выявить его настоящие цели, но и — это самое главное — «продвинуть методологию юридической оценки подобных ситуаций».
Выводы проведенной масштабной экспертизы вполне однозначны: говоря о священнослужителях Русской Православной Церкви, Бычков в большинстве случаев использует «вульгарную, иную культурно-сниженную, ненормативную лексику»; «метафоры, связанные с мифологией сатанизма», «зоосемантические метафоры», «средства языковой агрессии» и проч. Эти особенности речи позволяют определенно сказать о цели журналиста: «оскорбить священнослужителей Русской Православной Церкви (РПЦ), нанести ущерб их чести и достоинству, спровоцировать конфликты внутри РПЦ, возбудить в российском обществе негативное, враждебное отношение к РПЦ».
«У некоторых журналистов, в том числе, и у постоянного автора „Московского комсомольца“ Сергея Бычкова, не существует никаких внутренних нравственных норм, и они, говоря языком Священного Писания, просто не ведают, что творят, — подытожил все вышесказанное адвокат Московской городской коллегии адвокатов Михаил Кузнецов. — Бычков, как талантливый человек, конечно, мог бы работать на благо нашего Отечества, но он избрал иной путь — путь осмеивания и разрушения. В нынешних же условиях, когда разврат и бездуховность достигли своего апогея, нападки на Русскую Православную Церковь, едва ли не в одиночестве противостоящую этим процессам, носят просто низкий характер».
Со всеми этими выводами спорить сложно, да и незачем. Все справедливо. Но смущает еще и другое.
Странным образом получалось, что грязные оскорбления Бычкова в адрес священнослужителей и Церкви в целом (одни только его лексические конструкции типа «незаживающий гнойный нарыв на теле», «отстой», «туфта», «опустить», «плевок в лицо», «ком грязи в лицо», «скотский хутор» и т. д. чего стоят!) были дополнительно, как теперь модно говорить, пропиарены теми, кто вряд ли хотел этого. Словно мало было двухмиллионного тиража «МК»!.. Теперь вот еще и книга появилась, где — пусть и с осуждением — подаются довольно гнусные цитаты из статей Бычкова. Я понимаю, что хамство и оскорбления нельзя просто сносить молча, но, может, следовало найти иной путь? Хотя бы обратиться в Общественную коллегию по жалобам на прессу, представитель которой, кстати, присутствовал на пресс-конференции. Или вчинить судебный иск за оскорбление чести и достоинства, потому что из собранных под одну обложку цитат многие действительно омерзительны и грязны. Попытаться, так сказать, наказать хулигана рублем, который он, наверняка, ценит весьма высоко. А вместо этого у господина Бычкова появился теперь некий повод для гордости: вон, целая книга его «творчеству» посвящена. Да, ругают, но это-то не важно, важно, что читают. Во всяком случае, именно так мыслят сегодня многие подданные желтой прессы. И про это тоже забывать нельзя.
Война или дискуссия?
Только не надо, пожалуйста, полагать, будто бы кто-то настаивает на том, что священнослужители Русской Православной Церкви — это некие священные идолы, которых критиковать нельзя ни при каких обстоятельствах. Свобода слова и свобода массовой информации определяют возможность конструктивной критики любых лиц и организаций, будь то президент страны, дворник, писатель, милиционер, правозащитная или религиозная организация. Это одна из важнейших гарантий, даже основ демократического общества и демократического правового государства. И Русская Православная Церковь, ее священнослужители и структуры вполне могут подвергаться критике, даже нелицеприятной.«Журналист отображает явления окружающего мира и происходящие в нем процессы — общественные, политические, частные проявления в жизни отдельных людей, — говорит эксперт Фонда защиты гласности Юрий Казаков. — Он сообщает о том, что видит, и если называет при этом какие-то вещи своими именами, то это может вызывать вопросы далеко не только к нему. С целью привлечения пристального внимания к затрагиваемой проблеме журналист вправе быть необъективным и даже некорректным. Само по себе восприятие мира через призму критичности присуще профессии журналиста. Разумеется, для любого профессионала здесь необходима внутренняя этика, и особенно для того, кто пишет о столь деликатной сфере, задевающей чувства многих сотен тысяч людей. Что, впрочем, не означает отказ от критики вообще. Но любая критика в принципе должна строиться на фактах. Если журналист подменяет факты слухами или просто своим мнением, то вряд ли здесь следует ждать конструктивизма. Приходится надеяться только на собственную этику журналиста, а также на те механизмы, которые выработало наше общество для защиты чести и достоинства личности или целой организации».
Впрочем, речь не идет о том, чтобы вывести из-под огня конструктивной критики Русскую Православную Церковь и ее священнослужителей. Речь, скорее, о том, какие этические принципы должен соблюдать журналист, которого защищает конституционное право на свободу слова. Ведь нельзя забывать, что права, как известно, налагают на человека и обязательства: он должен нести ответственность за свои действия.
Что же касается критики Русской Православной Церкви и ее священнослужителей, то нормальная дискуссия, а не хулиганские наскоки, основанные на каких-то неведомых «смутных слухах», даже необходимы. Как заметил диакон Андрей Кураев в одном из своих выступлений, «Православие — самая значительная конфессия в стране, и было бы бессмысленно запрещать обществу интересоваться тем, что происходит в Церкви. Нет ничего плохого и в том, что церковная дискуссия выливается на страницы светской прессы. Это означает лишь то, что Церковь не казарма. Раз есть дискуссия — значит, есть чем дышать. Неприемлем один вид дискуссии — когда она ведется по законам информационных войн».
Однако именно информационные войны и интересуют наши СМИ, а вовсе не нормальная дискуссия по тому или иному животрепещущему вопросу. Именно атака на конкретных людей и занимает желтую прессу, а не здоровая критика их действий, поступков или взглядов. В результате читатели перестают уже верить всем, включая журналистов. «Все врут, все негодяи», — вот общий читательский вердикт. Как говорится, за что боролись…
Неужели мы, действительно, не понимали, к чему все идет, когда возводили на пьедестал папарацци? Того самого верноподданного желтой прессы, которого волнует не реальная картина жизни страны, общества, человека, а жареные факты, ибо — как он хорошо успел заучить! — никого не интересуют поезда, что приходят вовремя (разве только тех, кто должен на этих поездах куда-то ехать).
От бульварного листка — к глянцевым изданиям
Желтая пресса появилась одновременно с массовой культурой, когда чтение газет перестало быть привилегией интеллектуальной элиты. Существуют две версии происхождения термина «желтая пресса». Согласно первой, в конце позапрошлого века две конкурирующие нью-йоркские газеты издавали комиксы про «Желтого малыша». Как и все газетные рисунки того времени, комиксы были черно-белыми, но одеяние главного героя было раскрашено в желтый цвет. После того как в 1896 году Эрвин Уордмэн, редактор еще одного, третьего, издания — «New York Press», напечатал в своем журнале статью, в которой презрительно называл обе конкурировавшие газеты «желтой прессой», выражение стало крылатым. По другой версии, желтая пресса получила свое название из-за цвета бумаги, на которой печатались первые бульварные газеты. Поскольку эти издания предназначались для массового читателя, издатели в целях экономии печатали их на плохой бумаге, которая быстро желтела.В любом случае сейчас времена изменились. Бульварные газеты печатаются на лучшей бумаге, невинные комиксы превратились в красочные фотографии, в которых уже нет ничего невинного. К газетам, смакующим подробности человеческих драм или трагедий, копающимся в чьем-то грязном белье, а то и просто выпускающим одну «утку» за другой, радостно присоединились телевидение и интернет. Общество потребления не оставляет свою жертву (читателя, зрителя, а точнее — просто потребителя) ни на секунду.
Результат не замедлил сказаться: на сегодняшний день уже практически нет четких границ между желтыми и респектабельными изданиями. Известная желтизна может присутствовать и в издании, рассчитанном на серьезную публику, а самое низкопробное массовое издание порой поднимает серьезные общественные проблемы. Помимо «Жизни» или «Экспресс-газеты», особо не скрывающих своих целей, активно желтеют многие издания, раньше считавшиеся качественной прессой, например «Комсомольская правда», тот же «Московский комсомолец» или стремящиеся в новую нишу прежде серьезные «Известия».
Желтизна издания определяется, во-первых, затрагиваемой тематикой (скандалы, секс, насилие), во-вторых, способом подачи материала. Но главное, желтые издания весьма вольно обходятся с фактами и не утруждают себя проверкой публикуемой информации. В результате в нашей прессе появлялись статьи о крысах-мутантах в московском метрополитене, о тараканах, в которых спецслужбы внедряют подслушивающие устройства, о лифтах-убийцах и т. д. Журналистам казалось, что все это работает, «пипл хавает», товар раскупается независимо от того, что продается. Народ, действительно, кушал, но тогда еще втихую посмеивался над всем этим рыночным балаганом. Так создалась система, где каждый из фигурантов считает другого дураком. Вот только доверие к прессе сохранилось разве что у читателей старшего поколения, еще помнившего, что когда-то газета или телепередача если и врала, то исключительно из-за цензурных соображений, то есть по мотивам сугубо политическим.
Крысы-оборотни ушли в прошлое. Нет, конечно, время от времени что-нибудь такое-этакое появится вдруг на страницах газет или на наших телеэкранах, но невооруженным глазом видно, что сами журналисты просто развлекаются, решив устроить себе еще один первоапрельский праздник.
«Сенсации, интриги, расследования» — вот что сейчас является излюбленным жанром в наших СМИ. И благо бы все эти сенсации и расследования являли собой тот чистый жанр, когда журналист действительно пытается докопаться до истины, пусть и самой нелицеприятной. Нет, истина сейчас интересует всех очень мало. Главное — успеть выдать что-то аршинными буквами, чтобы потребитель «повелся» на завлекающий заголовок и купил газету или посмотрел репортаж, подняв так любимые ныне всеми рейтинги. Тем более что рано или поздно желание массовых изданий писать о сенсациях вступает в противоречие с реальной жизнью. Все-таки «волнующие факты» случаются не каждый день.
В процессе поиска решения данной проблемы желтая пресса пришла к тому, что стала публиковать ложные сенсации, сообщения об ошеломляющих событиях, не имевших места в действительности. Сенсации просто высасываются из пальца — авось проскочит. В результате из истории обычного мелкого ДТП с участием известных персонажей шоу-бизнеса вдруг вырастает леденящая душу сенсация о попытке заказного убийства. Характерно и обращение к псевдосенсациям, то есть к «громким сообщениям», полученным в ходе определенной обработки фактов реальной действительности. Так, аршинный заголовок о том, что некий известный артист свел счеты с жизнью, оказывается вполне невинным репортажем со съемочной площадки, где «звезда» просто играет роль самоубийцы.
А уж как полюбились нашим СМИ маги и шарлатаны! По телевидению и в прессе стали появляться такие передачи и такие темы, что можно было подумать, будто мы оказались в перевернутом мире безумного фантаста. Совершенно серьезно обсуждаются ворожба, привороты, предсказания, ясновидящие, вампиры (энергетические и не очень), оборотни и т. д. При этом проводятся диспуты с участием «специалистов» по магии и колдовству, а также представителей разного рода «неформальных наук». Все эти поклонники «барабашек» обрели полную свободу проповедовать через СМИ и внедрять в сознание людей любые оккультные воззрения и паранормальные «знания». Немудрено, что в этом дезориентированном мире люди начали «заряжать воду» перед телевизором, заказывать ритуалы по приворотам и верить даже самым отвратительным мошенникам, вроде Грабового.
Словом, очевидно, что желтая журналистика не отражает действительность, а играет в нее, допуская даже грубую инсценировку. В желтой прессе наблюдается перекос в сторону сенсационной информации в ущерб серьезной. А отсюда парадоксальное следствие: недостаточность информации, с одной стороны, и ее избыточность — с другой. Информации много, она подавляет, оглушает, но вся эта информация, как правило, не стоит выеденного яйца. Зато довольно широкий спектр экономических, политических, социальных и иных проблем практически остается «за кадром», игнорируется. Из-за этого человек не получает полной, завершенной информации. Благодаря приписываемой сенсациям высокой важности и уникальности, на них концентрируется практически все внимание публики, которого не остается на действительно важные события. Другими словами, журналистика перестает быть той самой «четвертой властью», голосом общества, первым поднимающим перед властью серьезные проблемы.
У лидеров желтой журналистики «нет ни нравственного мужества, ни безнравственной отваги; их метод состоит в том, чтобы громко, подробно и преувеличенно подчеркнуто обсуждать то, о чем все упоминают мимоходом, тут же забывая о сказанном. Натужно сподобившись на что-нибудь напасть, они никогда не решаются достичь истинной и крупной цели, а лишь сотрясают воздух». Это подметил еще в начале прошлого века прекрасный английский писатель Г. К. Честертон. К несчастью, если с той поры что-то и изменилось, то лишь только в худшую сторону.
Так, например, компрометирующие кого бы то ни было материалы использовались прессой с незапамятных времен, но сегодня все чаще и чаще компромат печатается не по собственной инициативе редакции, а с подачи конкурента или оппонента в судебных баталиях. Иногда это просто «слив»: конкурент предоставляет журналисту подборку документов, отрицательно характеризующих его оппонента. Теоретически журналист обязан проверять публикуемые сведения, но щедрость инициатора «слива» заставляет журналиста забывать о своем профессиональном и гражданском долге. В результате публикация компромата превратилась у нас в отлаженный бизнес. Причем материал компрометирующего содержания обходится значительно дороже хвалебной статьи: редакция страхуется от возможных исков о защите чести и достоинства или деловой репутации.
И, разумеется, нынешним СМИ, точно воздух, необходимо как можно больше негатива, как можно больше «чернухи», потому что эмоционально к потребителю пробиться легче, рассказывая ему о трагедии во всех красках и подробностях, нежели о чем-то радостном и приятном. Радость оттого, что новорожденного малыша привезли живым из Турции домой, и впрямь уже быстро сошла на нет. А вот трагедия упавших самолетов, взорванных домов, стихийных бедствий будоражить человека будет долго. И понятно: мало кто представит себя новорожденным младенцем или его мамой на «чужом турецком берегу», зато в падающем самолете вообразит себя любой, кто хоть раз покупал авиабилет. Кричащий от боли внезапной потери человек на обломках разрушенного землетрясением родного дома вызывает естественное сочувствие. И неважно, что есть в этом какой-то омерзительный привкус — снимать человека в минуту его наивысшего страдания и пытаться еще интервью у него взять (как это было совсем недавно, когда репортеры пытались «поговорить» с матерью, чей сын остался под обломками рухнувшего в Днепропетровске дома), главное — «сделать картинку». А потом мы возмущаемся холодным равнодушием людей, снимающих на мобильный телефон умирающего под колесами автомобиля человека вместо того, чтобы вызвать «Скорую помощь». Будем честны, братья-журналисты: мы сами своими руками сотворили «нового человека». Человека общества потребления. И так ли уж мы не ведали, что творили?..
Можно ли победить «желтуху»?
О, если бы наше общество имело дело только с бычковыми, нападающими исключительно на Русскую Православную Церковь! В конце концов, как известно, караван все равно спокойно будет идти, несмотря на захлебывающийся лай из-за забора. К критике, в том числе и весьма нелицеприятной, Церковь всегда умела прислушиваться, на оскорбления и хамство не реагировать (может, и зря: ведь есть люди, принимающие только силу, которую они понимают весьма своеобразно), но беда в том, что главной мишенью является каждый из нас — верующий и атеист, подросток и взрослый, тот, кто в упоении бродит по «всемирной паутине», и тот, кто включает старенький телевизор, чтобы просто послушать новости.Неизвестно, кому это надо, чтобы мы превращались в равнодушных зомби, питающихся сенсациями на завтрак, обед и ужин — этой потерявшей давно уже вкус жвачкой из бесконечных склок, интриг и сплетен. Нет, конечно, никакого заговора СМИ не существует, все гораздо проще: людей в который раз приносят в жертву золотому тельцу. Без всякого на этот счет злого умысла. Люди просто делают деньги — на трупах, сексуальных извращениях, лжи, грязи. И в конце концов обычный человек, когда-то действительно жаждущий зрелищ в отсутствии хлеба, уже не в состоянии противостоять этому напору. Он привыкает к тому, чем его кормят. Он перестает анализировать, трезво оценивать происходящее; он включается в игру, правила которой ему противны и не очень понятны. И он уже готов поверить любой клевете просто потому, что разучился думать, сопоставлять факты, размышлять. Разрушить доверие легко. Мы вообще так устроены: нам почему-то психологически легче поверить в чью-то низость. Презумпция невиновности плохо приживается в мире, где царствует сплетня.
Юристы предлагают использовать закон — уголовное, гражданско-правовое, административное преследование тех, кто льет грязь, лжет, злоупотребляет свободой слова, манипулирует сознанием своих читателей. Но все мы знаем, что Уголовный кодекс (несмотря на наличие статей, подходящих в нашем случае) именно по этой части слаб и безволен, что иски подавать порой себе дороже. Ибо, как точно заметил юрист Максим Черниговский, «компрометирующая публикация подобна выстрелу. Вред, причиненный пулей, нельзя ликвидировать выстрелом в обратном направлении. Если публикация не соответствующих действительности сведений состоялась, то невозможно одним лишь признанием факта нарушения и публикацией опровержения восстановить нарушенное право на честь, достоинство личности, деловую репутацию». Да и как, например, подать иск на человека, написавшего, что в Великий пост, по слухам, высшие иерархи РПЦ ели мясные блюда? Любой судья посмотрит на такого истца с недоумением — мол, тоже мне проблема! Да еще попробуй докажи, что такого «слуха» не было и все это плод больной фантазии написавшего.
И все же оставлять так, как есть, нельзя. Потому что это не только проблема какой-то организации, на которую активно «наезжают» ее противники. Эта беда уже всего нашего общества, каждого из нас. И значит, надо поднимать свой голос, защищая не себя уже от клеветы, грязи, интриг. А в конечном счете — от того мира, в котором никто из нас жить не хочет. Мира, где властвует лишь один закон — закон больших денег.
Рецепта от «желтухи» пока нет. Но эта болезнь разъедает все наше общество, бьет по каждому из нас, убивая в том числе и саму журналистику. И глаза закрывать на то, что происходит, на то, как уничтожается нравственность, культура, душа каждого из нас, Церковь не имеет права. И поскольку болезнь эта жестокая и умная, то и сражаться с ней надо так же жестко и с умом. Пресс-конференциями ее явно не вылечить.
Да, нынешняя пресса — просто олигархия плутократов. Да, мы по тем или иным причинам покупаем их продукцию, смотрим их «чернушные» новости. Потому что как есть зависимость от наркотика или от игры, так есть и зависимость от «чернухи» и сплетен. Но нет никаких оснований полагать, что читатель или зритель принимает их политику, скорее наоборот: люди явно устали от желтого цвета. И в этом — наша общая надежда.
