Монахи и миряне друг без друга жить не могут

— О. Авраам, людям, живущим в миру, не хватает информации о жизни в монастыре. Рождаются догадки и предположения, зачастую не соответствующие истине. Среди мирян бытует такое мнение, что монастырь — это то место, где должно быть трудно физически и морально: монахи встают в пять утра, постоянно молятся, измождают себя трудом. Как все обстоит на самом деле?

— Прежде всего, хочу сказать, что и семейная и монашеская жизнь очень трудные. Если жить по заповедям и исполнять все предписания в отношении семейной жизни, тогда она превращается в настоящее крестоношение, т.к. православная семья — это многочадие, воспитание детей, скорби по плоти, о которых говорит апостол Павел, то есть это очень трудно.

Монашеская жизнь не менее сложная, чем семейная, но сложности там совсем другого рода — мы отказываемся от одних скорбей, и взамен получаем другие. Мирянин не ведет такой напряженной духовной жизни, как монах, но зато у него есть множество забот, связанных с материальной стороной жизни, например, с зарабатыванием денег. Монашествующий, отказываясь от этой многопопечительности в вещественном отношении, получает свободу для того, чтобы вести духовную брань, т. е. освобождается для внутренней жизни.

Насчет постоянной молитвы могу сказать следующее. Помню тот момент, когда я пришел в первый раз в церковь после крещения, мне нужно было выстоять всю службу и причаститься. Так вот, я хотел только одного, чтобы это все побыстрей закончилось. Мне тогда даже в голову не могло прийти, что я стану священнослужителем, и для меня богослужение станет самым важным делом в моей жизни.

— Монахи много молятся и трудятся. Складывается впечатление, что трудятся они все-таки больше. Воспитание души в монастыре происходит через труд?

- Труд может служить воспитательным средством, но ставить его на первое место никак нельзя. В миру волей-неволей трудиться приходится больше, а на молитву человек тратит совсем немного времени. Монашествующий же должен каждый день значительную часть времени отдавать Богу. Я думаю, что время, отведенное на молитву, не должно быть меньше времени, отведенного на труд. Кроме того, по учению святителя Игнатия Брянчанинова, главным деланием монахов является, прежде всего, молитва и чтение ради духовной пользы, а не физический труд.

Заповедь апостола Павла о непрестанной молитве относится не только к аскетам, а ко всем христианам. Нужно понимать, что молитва вообще для любого человека, вне зависимости от того, семьянин ли он или ведет аскетический образ жизни, всегда должна быть на первом месте по значению, это самое важное дело для христианина. Через молитву мы свою душу готовим к вечности.

— А сколько часов в сутки монаху отводится на молитву и сколько на труд?

- Шесть — восемь часов в день отводится у нас на молитву и на чтение и приблизительно от пяти до семи часов — на работу. Мы очень тщательно следим за тем, чтобы труд по времени не превышал часы, отведенные на молитву. Предположение о том, что монашествующие должны уморить себя непосильным трудом — неправильное. Труд ничего не принесет, если он не будет одушевлен молитвой.

— О. Авраам, Вы являетесь духовником сразу двух монастырей: мужского и женского. Считается, что женский монастырь — явление гораздо более сложное, чем мужской в силу специфики женского характера. Монахиням бывает сложнее ужиться друг с другом, они более ранимые, обидчивые, любят поговорить. Наверняка в таком коллективе бывает гораздо больше конфликтов и интриг, чем в мужском. Так ли это?

- Я могу сказать, что принципиальной разницы между монахинями и монахами нет. Конечно, женщине легче заплакать. Для того, чтобы заплакал мужчина нужно, чтобы произошло что-то страшное. Вот в этом, пожалуй, и состоит основная разница, ну в чем еще? Если утрировать, то можно, конечно, сказать, что женщины имеют перечисленные вами черты характера, но в то же самое время нельзя сказать, чтобы и среди мужчин не было каких-то обид, ревности или подозрений друг в отношении друга. Мы все страстные люди, а в монастырь приходят каяться, то есть лечиться, и спасаться. Это своеобразная духовная лечебница. Кстати, если монах не молится, то, страсти в нем, зачастую, начинают действовать еще с большей силой, чем в миру.

Чисто женские или чисто мужские черты в монастыре отходят на второй план, т. е. «стираются». Остается человек — Божья душа. Он вне пола.

— Сколько сейчас монахинь в Ново-Тихвинском монастыре?

- Сто пятьдесят.

— Сто пятьдесят человек — это огромный коллектив. Все абсолютно разные, с разными характерами. Неужели между сестрами не бывает ссор?

— Ну, конечно, бывают, а как же без них? Мы же все живые люди. Но очень важно, что у нас в монастыре существует духовное окормление. Сестрами непосредственно руководят так называемые старицы, т. е. более опытные и рассудительные монахини, которые, руководствуясь святоотеческим учением, дают им конкретные советы. Так вот, святые отцы рекомендуют всем на новоначальном этапе обязательно пройти через жизнь в общежительном монастыре, потому что здесь выходят наружу все страсти человека. Именно здесь он познает сам себя в общении с другими людьми. Монахи, как камешки на берегу моря, трутся волнами друг о друга и, в итоге, становятся абсолютно гладкими. А если бы этого не было, в уединении человек мог бы сохранить в себе все страсти, которые у него есть, даже не подозревая об их существовании. В монастыре в этом смысле легче, это образ жизни, подходящий для всех, тогда как уединение, в особенности в наше время, подходит для очень немногих.

— Поощряется ли в монастыре дружба между монахинями?

— Преподобный Антоний Великий сказал так: «Имей одного друга, самое большее двух, но лучше тебе иметь другом одного Бога».

Дружба может быть разная. Одна дружба поддерживает человека на том подвижническом пути, который он для себя избрал, а другая является проявлением слабости. Скажем, собираются молодые сестры и начинают болтать о чем-нибудь пустом. Мы относимся к этому снисходительно, глядя на их возраст, но, тем не менее, поощрять это не можем. Если же монахиня испытывает доверие к какой-то благоразумной сестре, идет к ней советоваться, и та ее поддерживает во внутренней брани или скорби, тогда можем только одобрить такую дружбу. Кроме того, бывает дружба на послушании, или дружба по келье.

Конечно же, дружеские отношения волей-неволей возникают. Но мы, повторюсь, не поощряем ту дружбу, которая возникает либо на почве каких-то слабостей, либо приносит вред.

— Вы сказали, что каждый человек приходит в монастырь спасаться, то есть спасать самого себя. Получается, что в монастыре каждый сам за себя или нет? К кому монахиня может обратиться, если ей плохо или очень тяжело?

— Нет, не сам за себя, ни в коем случае. К кому обратиться? Ну, во-первых, сестра сразу же идет к своей старице и получает от нее необходимые наставления. В такой ситуации монахине нужна очень доверительная и откровенная беседа. Подчас старицам сестры рассказывают гораздо больше, чем они осмеливаются рассказать на исповеди. Если возникает какая-то особенная проблема и ее не удается быстро разрешить, то сестер обычно направляют на беседу ко мне или к настоятельнице. Кроме того, мы, конечно, все вместе молимся за эту монахиню.

Так что у нас не бывает такого, что каждый предоставлен сам себе. Мы смотрим за сестрами и стараемся их всегда и во всем поддерживать. Даже если у кого-то просто грустное лицо — стараемся выяснить, в чем причина.

- То есть получается, что в монастыре за каждую конкретную сестру перед Богом отвечает старица и духовный наставник?

- Отвечает не только старица. Я не знаю, кого выше поставить в этом отношении: старицу, духовника или настоятельницу? В случае каких-то трудностей настоятельница тоже может позвать к себе сестру, беседовать с ней и пытаться ее вразумить и наставить. Здесь важно, что матушка в обители — это не просто руководитель, администратор, для сестер она — настоящая духовная мать.

— А бывают ли случаи, когда мнение старицы расходятся с мнением настоятельницы или духовника?

- Да нет, не припомню что-то, чтобы такое было. Хотя теоретически это возможно. Если такое и бывает, то обычно такого рода вопросы легко и быстро разрешаются.

Единственное преимущество старицы заключается в том, что она лучше знает свою сестру. В принципе, к кому бы монахиня не пошла — ей все скажут примерно одно и то же, потому что каждый из нас опирается не на свое мнение, а на писания святых отцов.

— А возможна ли такая ситуация, что у сестры есть духовник вне монастыря, в котором она живет?

- Этого не должно быть ни теоретически, ни практически. Мой духовник — покойный игумен Андрей (Машков) из Глинской пустыни — в молодости наставлял меня так: «Если будешь всех подряд слушаться, с ума сойдешь». В разных монастырях бывает по-разному, и я не берусь судить людей, которые подвизаются в других обителях. Но все дело в том, что у наших сестер нет необходимости искать духовника вне обители, потому что наставникам, которые находятся в нашем монастыре, мы полностью доверяем.

Сейчас появилось много разных людей, говорящих не от святых отцов, а от себя лично и претендующих на духовное дарование тогда когда они его не имеют. Мне кажется, что гораздо больше доверия достойны обычные здравомыслящие священники, нежели те, кто слывет старцами. Это очень большая опасность нашего времени. Все хотят видеть пророков и чудотворцев, а на самом деле нужно искать не пророка-чудотворца, а трезвого человека. В наше время это дороже, чем любое пророчество.

Беда современности заключается, с одной стороны, в чрезмерной приземленности, а с другой стороны, в излишней экзальтированности. Ни того, ни другого у православного человека быть не должно. Поэтому и опасно отправлять сестер к кому либо другому, позволять у кого-то окормляться. Это может привести у нарушению единодушия, которое у нас в монастыре, Слава Богу, есть.

— Мы живем в XXI веке, но все монашеские правила, большая часть литературы и богослужебных книг идут из древности. Насколько сейчас монастыри адекватны или неадекватны современности?

- Ни в семейной, ни в монашеской жизни другого основания, кроме Христа, у нас быть не может. Поэтому мы всегда и во всем должны опираться на Евангелие. Времена меняются и в этом смысле могут быть внесены какие-то коррективы, и даже послабления, не касающиеся принципиальных аспектов монашества, то есть умного делания и послушания.

Нужно сохранить сущность монашества, а второстепенные вещи не принимать за главные. Понятно, что если в монастырь приходят городские девушки и их заставляют подвизаться так, как подвизались египетские подвижницы — это может привести только к болезням и ни к чему больше.

Недавно несколько сестер во главе с нашей настоятельницей, матушкой Домникой, ездили в греческий монастырь Ормилия. На сегодняшний день это один из самых благоустроенных в духовном отношении монастырей, его духовником является известный старец Емилиан (Вафидис). Так вот, по приезде сестры рассказывали о порядках этой обители. И мне больше всего понравилась одна вещь, которая вам, наверное, покажется удивительной. Недавно у них был выстроен корпус, в котором каждой сестре полагается собственная келья с душем и туалетом. И это при том, что подвизаются они довольно строго, например, спят на простых подстилках — у них нет кроватей. Но в то же самое время есть душ и туалет. У нас такого пока, к сожалению, нет.

Так вот мне это чрезвычайно понравилось, т.к. там современному образованному интеллигентному человеку предоставляется возможность вести монашеский образ жизни. Это необходимо, т.к. деревенские жители сейчас составляют меньшинство среди монахов.

А иначе получается, что человек отрекается от мира и сразу же погружается безо всяких подвигов в такие бытовые условия, которые делают его жизнь в монастыре совершенно нестерпимой. В лучшем случае, если у него ангельское терпение, он через несколько лет заболевает. А в худшем случае — бывает вынужден уйти из монастыря, подорвав при этом свое здоровье.

Бытовые удобства имеют большое значение. И если мы хотим привлечь нормальных людей, способных к монашеской жизни в духовном отношении, мы должны сделать снисхождение к их телесной немощи.

— Вы упомянули греческий монастырь — поделюсь в связи с этим одним любопытным наблюдением. Почему греческие монахи имеют приветливые и улыбчивые лица, тогда как наши монахи, напротив, лица имеют суровые и мрачные?

- Вы знаете, нас, как это ни странно, довольно часто спрашивают, почему наши сестры такие веселые? Видимо, существует такой штамп, что монах обязательно должен быть мрачным и хмурым, но на самом деле это совершенно не так. Монах, как любой человек, если он доволен своей жизнью, должен быть веселым. А отчего человек бывает мрачным? От того, что у него что-то не ладится, есть какие-то проблемы. Поэтому если у человека все хорошо, скажем, в духовной жизни, то он, естественно, будет веселым и радостным.

— Да, но ведь чем больше монах понимает и ощущает свое несовершенство, и чем больше он ведет внутреннюю брань — тем больше это отражается на его лице, разве не так?

— Зачем устрашать людей своим мрачным видом? Нет, не должно так быть.

Человек, который ведет брань, должен одерживать победу, и, соответственно, быть довольным. Если монах удручен — значит, он терпит поражение.

— Следующий вопрос касается правил и порядков в обители, которые в каждом монастыре свои. Чего нельзя делать в вашей обители?

- Сестра не имеет права выходить за территорию обители без благословения. Но мы надеемся, что наши сестры делают так не потому, что им это запрещено, а потому, что они осознают, зачем это нужно. Мы ничего не запрещаем, не объясняя. В церковном Уставе сказано, что не разрешены выходы в город, в особенности по одиночке. Всегда идут, исходя хотя бы из принципов безопасности, как минимум две сестры — это тоже древний монашеский обычай.

Человек, придя в монастырь, вверяет себя нам полностью, мы за него отвечаем. Скажем, кто-то хочет строго поститься, но мы ему не разрешим, если это не подходит его здоровью. Мы запрещаем не только вещи, которые нарушают дисциплину, но то, в чем проявляется чрезмерная неразумная ревность, скажем, слишком строгий пост, или пренебрежение послушанием ради чрезмерной молитвы. То есть мы стараемся вести человека по пути здравого смысла. Только здравого смысла не житейского, а Евангельского.

— А, например, громко смеяться можно?

- Смотря насколько громко. Если сестра смеется так громко, что мешает другим спать, то, наверное, запретят. Но так у нас никакого особенного запрета на смех нет.

— Можно ли современным монахиням пользоваться мобильным телефоном?

- Если по делу, то да, а если нет, то зачем? Соседке по келье, что ли звонить? Если монахиня хочет повидаться с родственниками, то обычно родные сами приезжают в монастырь и навещают сестру.

— Отец Авраам, разрешается ли прихожанам фотографировать в монастыре?

- На территории монастыря — да, можно, почему нет? Прихожане просто должны вести себя корректно. Бывает, что они начинают какую-нибудь сестру в лицо щелкать фотоаппаратом потому, что им показалось, что у нее духовное выражение лица и еще что-нибудь. Вот это уже нехорошо.

— Мой следующий вопрос — о здоровье. Может и должен ли монах лечиться у врачей или ему нужно во всем полагаться на Бога? Что делать, если он заболевает?

- В случае, если сестра заболевает — мы везем её к врачу. В обязательном порядке. Более того, мы за этим очень тщательно следим — у нас регулярно проходят медосмотры. Даже если человек не хочет идти к врачу, мы его убедим в том, что это необходимо сделать. А как может еще быть? Ведь девушка приходит к нам в монастырь и полностью себя нам доверяет. И в духовном и в физическом смысле. Пока она находится у нас, мы за нее полностью отвечаем.

По возможности стараемся оказывать квалифицированную помощь сестрам в Екатеринбургских больницах. Были случаи, когда мы отправляли сестер за границу, правда, для этого приходилось просить помощи у наших благодетелей, т.к. мы не имеем таких средств.

Случаи, когда монаху говорят: «Ну, ты молись, и все пройдет само собой» — это просто глупость и колоссальная самонадеянность, больше я никак это назвать не могу.

- Батюшка, а от чего зависит, возьмете ли вы в человека монастырь или нет? Существуют ли в обители какие-то ограничения, например, по возрасту? Может ли стать монахом человек с судимостью?

- В мужском монастыре у нас были братья с судимостью, но как ни странно, ни один из них не смог там удержаться. Мы брали их, но у них ничего не получилось.

— Почему?

- Потому что ему смиряться нужно, а у него «понятия». А понятия эти не соответствуют, тому, что требуется в монастыре. И потом, это люди, обычно, настолько испорченные, что они уже не могут приспособиться к жизни в монастыре. Они зачастую даже к нормальной мирской, нравственной жизни с трудом возвращаются. Я почти на сто процентов уверен, что такой человек, даже если он очень хочет, скорее всего, не сможет жить в монастыре.

— А какие-то возрастные ограничения при поступлении в монастырь есть?

- Если говорить о возрасте, то тут есть одно ограничение. Даже не ограничение, а, скорее, свойство. Дело в том, что в юном возрасте человек легче меняется и быстрее приспосабливается к новым условиям. Он также оказывается в большей степени способным к перевоспитанию. В среднем и преклонном возрасте это оказывается не просто сложным, а практически невозможным.

Еще для будущего монаха в преклонном возрасте очень важен характер. Если у него в миру сложился более или менее покладистый характер, то он и в монастыре, скорее всего, уживется. А если характер трудный, то ему здесь тоже будет трудно.

Как таковых возрастных ограничений у нас нет, но есть практика, которая показывает, что люди в возрасте с трудом уживаются с другими людьми. Лучше всего приспособлены к монашеской жизни молодые девушки, а в мужском монастыре — молодые парни. В этом смысле, они для нас предпочтительнее.

- А если к вам приходит женщина в возрасте, которая уже не может серьезно работать, то есть, она вряд ли сможет принести монастырю пользу, вы ее возьмете? И должна ли она отдать монастырю свою пенсию и имущество, например, квартиру?

- Мы смотрим на то, насколько человек стремится к духовной жизни и насколько у него это получается. На здоровье человека мы особого внимания не обращаем — у нас есть и очень больные молодые сестры. В принципе мы готовы принять и инвалида, но только не потому, что ему больше некуда деться. Знаете, как бывает: жизнь прожита, все удовольствия испытаны, человек вышел на пенсию и ему нужно куда-то пристроиться. Так вот с таким настроением никого, будь то пожилая женщина или девушка-инвалид, принимать в монастырь нельзя. А если у человека есть ревность, то мы не посмотрим на его здоровье и материальное состояние. Кроме того, пенсия сейчас мизерная, несколько тысяч рублей, — на содержание сестер у нас тратятся гораздо большие деньги: на питание, обучение (мы учим сестер греческому языку, литургике, церковной истории, догматическому богословию и т. д.). Соответственно пенсия в две-три тысячи рублей составляет, наверное, четвертую или пятую часть от того, что тратится на одну монахиню ежемесячно.

Итак, если сестра остается в монастыре и мы ею довольны, то, я подчеркиваю, желательно, чтобы то, что сестра имеет (лично она, а не ее родственники) она пожертвовала монастырю. Пожертвование не является обязательным, но все же мы считаем, что если человек приходит в монастырь (на полное содержание монастыря вне зависимости от того, может он трудиться или нет) он должен внести свою лепту, каким-то образом поддержать обитель. Такое отречение от имущества полезно и с духовной точки зрения, для самого человека.

— Но обязательным условием поступления в монастырь это не является?

- Ни в коем случае.

— О. Авраам, а может ли монах уйти из монастыря? Если да, то на какой стадии? Были ли такие случаи в вашем монастыре?

- К сожалению, несколько таких случаев было среди тех, кто принял рясофорный постриг. Вообще-то у нас в монастыре по сравнению с другими обителями, выражаясь светским языком, текучка очень небольшая. Но, тем не менее, отдельные случаи бывают, и мы, конечно, из-за этого все очень переживаем потому, что человек, принявший постриг, становится для нас родным, мы к нему привыкаем и относимся, как к родному. Поэтому если кто-то из сестер принимает решение уйти из монастыря, это воспринимается как трагедия, но насильно удержать мы никого не можем. В нашей власти только попытаться уговорить сестру повременить и одуматься. Но если, в конечном счете, она все же примет, с нашей точки зрения, гибельное для себя решение, то мы будем вынуждены ее отпустить.

Согласно церковному праву такой поступок рассматривается как прелюбодеяние. По древним правилам, правда они сейчас не применяются, такого человека даже нужно было насильно вернуть в монастырь и заставить его вести монашеский образ жизни. Мы, конечно, этого не делаем.

- Есть такое мнение, что в монастыре личность человека исчезает, а таланты, данные ему от Бога, не раскрываются, поскольку у него нет возможности для самовыражения. Как происходит на самом деле? Учитываются ли личные пожелания человека при выборе послушания?

— Во-первых, нужно отличать талант от профессии. Иногда светская профессия, полученная человеком, может ему попросту не подходить, т. е. не соответствовать наклонностям и способностям человека. Мы обращаем внимание, в первую очередь, именно на способности человека, а не на его профессию. И как раз часто получается, что именно в монастыре человек раскрывает свой потенциал.

Но нужно понимать, что если к нам пришел, допустим, инженер или радиотехник, то его талантам в монастыре развиться будет негде, поскольку мы не можем специально для него создать такое послушание. А иногда бывает так, что человек без всякого образования, оказывается очень способным.

Есть профессии, которые в монастыре востребованы. Допустим, у человека есть музыкальное образование — мы стараемся это как-то применить в певческом послушании, художественное образование — в иконописной мастерской, но человеку, опять же, приходится переучиваться. Одно дело рисовать пейзажи или портреты, и совсем другое дело — писать иконы. Одно дело играть на скрипке, а другое дело петь. Это разные вещи и далеко не всегда музыкант может стать певцом. У нас не хватает, прежде всего, чернорабочих, сестер для простых послушаний (мытья полов, посуды и т. д.).

— В миру быть, например, банкиром престижно, а рабочим — не очень. Котируются ли как-то послушания в монастыре?

- У нас нет такого, что если ты иконописец, значит, ты — аристократ, а если, скажем, просфоры печешь, значит, ты плебей.

— Но все так пожелания самого человека по поводу желаемых послушаний могут учитываться?

- А какие могут быть пожелания, если у сестры, например, нет способностей? Это же самое главное. Мы смотрим не на то, что человек хочет, а на то, что он может.

— Перейдем к финансовой части. На что живет монастырь? Как удается зарабатывать деньги?

— Монастырь живет на доходы от того, что жертвуют прихожане и того, что они покупают (литературу, свечи в храме). У нас, кстати, один из самых полных (по количеству литературы) книжных магазинов с церковной литературой в Екатеринбурге. Кроме того, у нас есть швейная мастерская — это, по сути, небольшая фабрика, где мы шьем, например, парчовые облачения для священников, используя при этом самые современные технологии. Сестры также создают компьютерные программы, с помощью которых потом осуществляется вышивка. Дело это непростое — одна такая программа может создаваться многие месяцы. Нам заказывают разные вещи. Иконописная мастерская тоже выполняет заказы — делает иконостасы для разных храмов со всей России, иконы для частных лиц. Какая-то часть денег поступает от продажи сувениров.

— Денег хватает?

- Их хватает, может быть, только каким-нибудь миллиардерам. Всем остальным денег всегда не хватает, что уж про нас говорить? Нам помогают благодетели, в том числе, они спонсируют обширное строительство, которое у нас сейчас ведется.

— Батюшка, раз уж мы заговорили про деньги, могут и должны ли быть деньги у монаха?

- А где и что сестра будет на них покупать? На что она их будет тратить? Ведь у нас внутренних магазинов на территории монастыря нет. Деньги тратить совершенно негде, да они монаху и не нужны — всем необходимым его обеспечивает монастырь.

— А бывает ли у монахов отпуск, и даются ли им деньги на отпуск?

- Нет, у наших сестер не бывает отпуска. А зачем он вообще нужен? От чего отдыхать-то? От духовной жизни и молитвы? Да и как монахиня может отдыхать? Прогуливаться по Петербургу и есть мороженое что ли? У нас бывают командировки, связанные с какими-то послушаниями, но как такового отпуска у нас нет.

— А если сестра хочет съездить в паломническую поездку? Разве это плохо?

— Мы можем иногда послать ее в паломническую поездку, но это скорее нужно воспринимать как поощрение за что-то. Вот, допустим, у нас эконом ездила на Святую Землю, но она так трудится весь год, что действительно это заслужила.

- Батюшка, а какое у монаха должно быть отношение к мирянам? Как лично вы к ним относитесь?

— Конечно, монашеский образ жизни, если брать его в идеале, выше, чем мирской, но мы не имеем права о себе так говорить, потому что мы не такие, как Антоний или Макарий Великий. Мы всего лишь стремимся к этому. Поэтому, с одной стороны, мы понимаем, что наш образ жизни в принципе лучше, но это не значит, что мы должны осуждать или презирать тех, кто по каким-то причинам остался в миру. Безбрачный образ жизни не является обязательным и единственно верным.

Что касается меня лично, то я даже не знаю, как я отношусь к мирянам. Монашествующих я люблю, это для меня родные люди, я их понимаю и очень ценю. Можно даже сказать, что я восхищаюсь монашествующими и считаю, что это самый прекрасный образ жизни, какой только может быть.

А миряне — ну, может быть, к мирянам есть какая-то жалость. Могу сказать, что мне как духовнику с мирянами гораздо труднее.

Мне кажется, что у нас вообще происходит некая подмена понятий, люди не понимают главного. Кто такой мирянин и кто такой монашествующий? Под мирянами мы иногда понимаем вообще всех тех людей, которые живут в миру, но, на самом деле, это не миряне. Мы не можем назвать мирянами нецерковных людей. А то получается, что монашествующий — это подвижник, а мирянину можно телевизор смотреть, плясать, пьянствовать и так далее, а ведь на самом деле это не так. Настоящий мирянин тоже должен быть праведным — это очень трудно. Семьянину жить по евангельским заповедям гораздо тяжелее, чем монаху. Хотя в целом, мирянину легче жить потому, что он не предъявляет к себе таких жестких требований, как монах.

Как сестры относятся к мирянам? Ну, конечно, мы не учим их презрению, не учим смотреть на мирян, как на людей второго сорта, как на каких-то плебеев. Они относятся с уважением в особенности к тем, кто нам помогает. Христианин должен любить всех, а в первую очередь — своих братьев и сестер во Христе.

— Батюшка, сейчас от многих можно услышать, что современные монахи духовно гораздо слабее своих предков. Что вы об этом думаете?

- Да, действительно, наша Церковь сейчас поднимается из состояния полного разгрома и уничижения. Открывается много монастырей, а духовно опытных руководителей не хватает. Но на самом деле ставить из-за этого крест на монашестве мы не можем.

Никто не знает, в каком монастыре что в конечном счете произойдет, где будет настоящая духовная жизнь, а где ничего не получится.

Думаю, что ориентиром для нас может быть опыт процветавших в духовном отношении дореволюционных обителей (таких как Оптина и Глинская пустыни, например) и отдельных подвижников, также мы можем брать пример с наших православных братьев, прежде всего, греков. Мы можем перенимать их опыт.

— Может ли монах переходить из одного монастыря в другой? Может, лучше перейти в другой монастырь, чем уйти из обители насовсем?

- Опыт показывает, что монах или монахиня, перешедшие из одного монастыря в другой, не могут прижиться на новом месте.

— Но Паисий Величковский ведь переходил из одного монастыря в другой?

- Ну и чем все кончилось? Тем, что он основал свой монастырь, где все было так, как он считал правильным. Значит, он ни в каком монастыре не смог жить? Так? И потом, нельзя сравнивать Паисия Величковского — совершенно удивительную, исключительную личность, своего рода гения в церковной и монашеской жизни, с обычными людьми.

— Считается, что миряне должны монастырю чем-то помогать: например, деньгами или своим трудом. В девятнадцатом веке оптинские старцы делали очень важное дело — они утешали мирян, оказывая им духовную помощь и поддержку. Как должно складываться взаимодействие мирян с монахами и монастырем в целом?

- Если говорить, например, о дореволюционных паломниках, то крестьяне, приезжая в монастырь, ничего, кроме своих трудов, принести в обитель не могли. Своими трудами они очень помогали монастырю и в награду за это получали окормление, духовную пользу и укрепление в вере и благочестии. Поэтому так уж сильно осуждать эту практику нельзя.

У нас в России паломники приезжают в монастырь, как в духовный санаторий, где они хотят реабилитироваться. Если же человека, который приехал реабилитироваться, заставляют трудиться, то нельзя назвать это правильным. Вообще желания первого попавшегося человека сразу заставить работать я не одобряю. У греков принята такая практика: человек живет в монастыре несколько дней абсолютно бесплатно, а потом он должен либо что-то пожертвовать монастырю, либо потрудиться на благо монастыря.

Когда-то я, будучи мирянином, приехал паломником в один из женских монастырей. Помню, меня там попросили покрасить забор. Я, конечно, все сделал, но потом его пришлось перекрашивать заново. Затем сестра хотела дать мне еще какую-то работу, но этого я тоже не умел делать. В итоге она мне говорит: «Ты вообще что-нибудь умеешь делать»? Я вынужден был признаться, что только в храме могу читать, но в этом не было нужды. Поэтому я испытал на себе, что чувствует паломник, когда с ним так обращаются.

Считаю, что к людям нужно относиться снисходительно, в особенности к интеллигентным горожанам, которые сейчас, в основном, совершают паломнические поездки. Их нужно, прежде всего, духовно поддержать.

Правда, иногда паломники тоже ведут себя нехорошо — они почему-то всегда оказываются бедными и никогда не хотят ни за что платить.

Вот, например, приехал автобус на наше подворье, где находится могила святого праведного Симеона и мощи священномученика Константина. Паломникам нужно где-то ночевать и чем-то питаться. Мы предлагаем им остановиться в нашей гостинице с трехразовым питанием, но паломники отказываются.

— А, может, у вас дорого?

- Нет, у нас не дорого, просто люди привыкли к тому, что в монастыре все должно быть бесплатно.

— Что Вас, как духовника монастыря, сейчас беспокоит больше всего?

- Самая большая проблема, которая от нас не зависит, состоит в том, что государство не возвращает нам нашу недвижимость. То есть наши здания и нашу территорию. В двадцать первом году красноармейцы захватили наш монастырь, и до сих пор выселить их оттуда не удается. Не могу этого понять, почему-то, что награблено и разрушено, не возвращают законному владельцу, что этому мешает? На территории обители до сих пор находится военный госпиталь, а мы вынуждены арендовать санаторий и жить там, т.к. больше жить негде.

Я объясняю многие неудачи в нашей современной государственной жизни тем, что храмам и монастырям не возвращают церковную собственность. Согласно правилу седьмого Вселенского собора, если кто-то из мирян захватил церковную собственность (будь то храм или другие здания) и не возвращает ее — он предается анафеме. Получается, что все наше государство находится под анафемой.

— Батюшка, а есть какие-то серьезные духовные проблемы, которые вас волнуют?

— Да, есть одна серьезная проблема, глобальная, которую я никак не могу решить. Дело в том, что человек, находящийся под действием той или иной страсти, скажем, уныния, гнева или обиды, не слышит того, что ему говорят. У меня даже создается такое впечатление, что человек затыкает себе уши, но только не снаружи, а изнутри. Это, кстати, не только монашеская, но и мирская проблема. Христианин, находясь под воздействием страстей, которые его опьяняют, не может ничего воспринять.

— Ну и в заключение, вопрос: в каких отношениях находятся монахи и миряне? Как бы вы могли определить эти отношения?

- Скажем так: мы друг без друга жить не можем. Как бы монахи не ругали мирян и сколько бы ни говорили, что они нерадивые — жить мы без них не можем. Надеюсь, и они в нас нуждаются. Хотя монахи и миряне — это как будто два разных мира, но мы — одна Церковь, один организм, только каждый несет свое служение.

http://www.nsad.ru/index.php?issue=44§ ion=10 014&article=755