 |
| Радонеж | Елена Малер-Матьязова | 22.11.2007 |
Нарушение канонической юрисдикции: ЭАПЦ
Нарушение границ церковных юрисдикций — одна из самых болезненных проблем, омрачающих взаимоотношения между Поместными Церквями, и, прежде всего, между Московским и Константинопольским Патриархатами. Эта проблема привела, в частности, к конфликту, произошедшему на Равеннском заседании Смешанной комиссии по православно-католическому диалогу. Как оказалось, по решению Константинопольского Патриархата в число православных делегатов были включены представители так называемой «Эстонской Апостольской Православной Церкви». Произошло это в одностороннем порядке и без согласования с другими членами комиссии.ЭАПЦ была создана в 1996 году Фанаром на канонической территории Московского Патриархата, а потому никогда не была признана последним в каноническом достоинстве автономной Православной Церкви. В этой ситуации представитель Московского Патриархата епископ Венский Иларион Алфеев опротестовал решение Константинополя и заявил, что если представители ЭАПЦ не покинут заседание, это будут вынуждены сделать делегаты Московского Патриархата. Причины этого вполне очевидны — каноническая Церковь и неканоническая церковная структура не могут совместно участвовать в работе комиссии. Константинополь ответил отказом, после чего делегатам Русской Церкви оставалось лишь покинуть не успевшее начаться заседание.
Напомним, как развивались события. В 1996 г. в Эстонии, на канонической территории Московского Патриархата, имеющего здесь в своей юрисдикции Эстонскую Православную Церковь (ЭПЦ МП), была создана параллельная церковная структура «Эстонская Апостольская Православная Церковь» константинопольской юрисдикции. Это вызвало болезненную напряженность в отношениях между Москвой и Фанаром. Исторически эстонское Православие с XI века связано с Русской Церковью. Именно ею были основаны все православные приходы в Эстонии, вто время как греки не основали ни одного. После революции 1917 года, когда Эстонская Республика провозгласила независимость, святой патриарх Тихон в мае 1920 года предоставил Эстонской Православной Церкви автономию. Это означало самоуправление во всех внутренних делах. Однако эстонские националисты, стоявшие тогда у власти в молодой республике, сочли это недостаточным. Под их давлением Таллиннский епископ Александр обратился к Фанару с просьбой дать Эстонской Церкви автокефалию. Вместо этого в 1923 г. Константинопольский Патриарх Мелетий IV, известный своими спорными взглядами на экуменизм, попросту принял Эстонскую Церковь в свою юрисдикцию. Ситуация изменилась в период Второй мировой войны. В марте 1941 года глава ЭАПЦ митрополит Александр принес покаяние Русской Церкви за отступничество, дав от имени клира и мирян Эстонской Церкви клятву верности Московской Патриархии и возглавив ее Эстонскую епархию в качестве правящего архиерея. В условиях оккупации Эстонии войсками вермахта владыка Александр нарушил свою клятву и воссоздал структуру под названием ЭАПЦ. Наконец, с освобождением Эстонии от оккупации в марте 1945 года произошел чин присоединения клира и мирян из эстонской схизмы. Эстонская Церковь была возвращена в юрисдикцию Московского Патриархата, получив, по обстоятельствам того времени, статус Таллиннской и Эстонской епархии РПЦ. На протяжении многих лет, с 1960 по 1990 гг. управляющим Эстонской епархией был митрополит Алексий, нынешний патриарх Московский и всея Руси, в бытность которого правящим архиереем в Эстонии в 1978 г. Константинопольский Патриарх отменил действие Томоса 1923 г., которым Эстонская Церковь была подчинена его власти. Объясняя этот шаг, Константинопольский Патриарх Димитрий I писал, что теперь, вследствие политических изменений, происшедших после Второй мировой войны, стало возможным, воссоединение Православная Церковь Эстонии со Святой Русской Церковью.
После упразднения СССР патриарх Алексий II и Священный Синод Русской Православной Церкви издали томос о возобновлении того самоуправления, которое Эстонской Церкви предоставил еще святой Тихон. Однако новым эстонским националистам хотелось, чтобы православные в их стране о Москве больше и не вспоминали, не то что сохраняли с ней канонические отношения. В 1996 г. Константинополь в одностороннем порядке и без каких-либо консультаций с Москвой внезапно возобновил действие Томоса 1923 г. и учредил церковную структуру ЭАПЦ под юрисдикцией Фанара, назначив Архиепископа Карельского и Финляндского Иоанна местоблюстителем предстоятеля. Действия Фанара вызвали неодобрение Москвы, расценившей его действия как неканонические и раскольнические, а сложившаяся ситуация привела к полугодовому разрыву церковного общения между двумя Поместными Церквами. Конфликт был временно разрешен принятием в 1996 г. «компромиссного» решения. В нем говорилось: «Два Патриархата в своем желании сохранить православное единство и решить как можно скорее проблемы, которые возникли в последнее время в Православной Церкви Эстонии, согласились по крайней икономии предоставить православным в Эстонии свободу выбора — какой церковной юрисдикции они желают принадлежать — Константинопольскому Патриархату или Патриархату Московскому». При этом оба Патриархата согласились «сотрудничать в вопросе представления их позиции перед эстонским правительством с тем, чтобы все православные верующие в Эстонии получили одинаковые права, включая право на имущество». На деле это соглашение до сих пор так и не было реализовано, особенно в части одинаковых прав верующих на имущество. Это произошло несмотря на то, что стороны и подтверждали действительность договоренностей в Цюрихе на переговорах в Берлине в феврале 2001 года (где сторонами был выработан текст соглашения о разделении церковной собственности между юрисдикциями Московского и Константинопольского Патриархатов в Эстонии) и собеседованиях в Москве в апреле 2003 года. В настоящее время паства ЭПЦ МП насчитывает около 150 тыс. верующих, а ее статус как Самоуправляемой Церкви, находящейся в каноническом общении с Московским Патриархатом, не вызывает никаких возражений со стороны большинства Поместных Православных Церквей. ЭАПЦ, представляющая меньшинство православных страны, (18 тыс. верующих, по данным государственной эстонской статистики), признана Константинопольским Патриархатом в качестве автономной, но этот статус не получил признания со стороны ряда других Поместных Церквей. Во всяком случае, на официальный запрос Московского Патриархата в 2001 году ни одна Поместная Церковь не дала утвердительного ответа о том, что признает ЭАПЦ в качестве автономной Поместной Церкви. В этой связи, включение Константинопольским митрополитом представителей ЭАПЦ в качестве представителей отдельной Церкви в православную делегацию Смешанной комиссии, да еще и в одностороннем порядке, выглядит как сознательный недружественный акт в отношении РПЦ, невольными соучастниками которого сделались другие представители Православных Церквей. А подобные действия Фанара могут только нанести ущерб возможному православному единству.
Конфликтная ситуация с Эстонской Церковью является лишь одним из случаев, в которых Константинопольский Патриархат необоснованно входит на территорию других Поместных Церквей. Такие действия связаны со второй проблемой, затрудняющей как межправославное взаимодействие, так и межконфессиональный диалог — концепцией вселенского первенства единого епископа, римского с точки зрения Ватикана или Константинопольского с точки зрения Фанара. Именно такое представление о первенстве служит обоснованием для попыток распоряжаться на канонических территориях других поместных церквей.
Христианская концепция вселенского первенства
Упомянутое представление о церковном устройстве, характерное для католической модели, традиционно неприемлемо для Православного понимания Церкви. Эта тема настолько важна, что именно он была заявлена основной для всех ближайших заседаний «Смешанной комиссии по православно-католическому диалогу». Следствием различного подхода к этой проблеме стали конфликты, произошедшие как на недавнем Равеннском, так и на предшествующем Белградском заседаниях.На прошлогоднем заседании межхристианской комиссии в Белграде разногласия вызвало содержащееся в документе католической делегации утверждение о том, что «условием соборности», а значит легитимности, для Поместных Православных Церквей является «общение с Константинопольским Престолом», подобно тому, как для католических — «общении с Римским престолом». Это утверждение констатирует абсолютное неразличение концепции верховной церковной власти Православием и католичеством, и стремление утвердить ее католическую трактовку. Представители РПЦ не могли не возразить против такой формулировки, заявив, что в православной традиции условия церковной соборности не связаны с обязательным общением с Константинопольским престолом. Именно такое понимание соответствует православному пониманию Церкви и подтверждается историей Поместных Православных Церквей.
Проблема вселенского первенства единого епископа стала и одной из главных тем и недавно прошедшего равеннского межхристианского заседания. Участники комиссии должны были закончить работу над документом «Экклезиологические и канонические последствия сакраментальной природы Церкви». Однако делегация Московского Патриархата была вынуждена прервать участие в работе комиссии в связи с участием в ней представителей неканонической ЭАПЦ константинопольской юрисдикции. Несмотря на вынужденное отсутствие представителей РПЦ, работа комиссии была продолжена, а по ее итогам был одобрен совместный документ. Необходимо, однако, обратить внимание на то, что православно-католический диалог, работа совместных комиссий и разрабатываемые совместные документы в качестве межхристианских не могут считаться не только полноценными, но и легитимными без участия в них РПЦ — крупнейшей поместной Православной Церкви, превышающей по численности все остальные Поместные Церкви вместе взятые. Инцидент, сделавший невозможным присуствие делегации Русской Православной Церкви, привел к тому, что наиболее твердые противники власти одного епископа над всей Церковью были устранены от обсуждения.
Два взгляда на устройство Вселенской Церкви
Принципиальное различие между Православным и католическим взглядом на концепцию вселенского первенства единого епископа связано с двумя представлениями об устройстве Вселенской Церкви — в одном случае так называемой «монархической» экклезиологической модели, в другом случае — модели «соборной».Характерная для католичества концепция «монархического» устройства Вселенской Церкви основано на учении об апостольском «преемстве Петра», согласно которому возглавление и управление Вселенской Церковью было поручено Христом первоверховному апостолу Петру. Эта монархическая функция Петра напрямую наследуется его преемниками, которыми, согласно католичеству, являются все последующие римские епископы — папы, считающиеся земными представителями, «викариями» Христа на земле. Ошибочность этого учения, с точки зрения Православия, связана с тем, что, во-первых, «монархические» функций Петра по отношению к остальным апостолам неочевидны, во-вторых, не существует оснований объявлять наследниками Петра исключительно римских епископов, поскольку все христианские епископы на равных основаниях могут считаться его наследниками. Православные, таким образом, не могут принять те титулы, которыми именуется римский папа — «викарий Иисуса Христа», «преемник князя апостолов», «верховный понтифик Вселенской Церкви», титулы, указывающие на вселенскую юрисдикцию Римского епископа. Именно из учения о том, что римские епископы являются «Преемниками Апостола Петра» следует принципиальный для католичества критерий каноничности и легитимности любой церковной структуры — общения с Римским Престолом. В результате, в католичестве происходит серьезная смысловая подмена: евхаристическое общение сводиться к общению с Римским епископом, а не с Христом и Церковью; а принадлежность к Церкви определяется признанием главенства Римского первосвященника, а не истинностью исповедания. Таким образом, фигура Римского епископа как земного наместника Христа, возглавляющего и управляющего Церковью, становится в каком-то смысле центральным содержанием католицизма. Это в полной мере отразилось в появлении известного догмата о «непогрешимости папы Римского» и дало основания обозначить это церковное учение как «папизм» или «папство».
«Соборная» модель церковного устройства, характерная для Православия, исходит из понимания Вселенской Церкви как единства соравных и самоуправляемых Поместных Православных Церквей, находящихся в догматическом единстве и евхаристическом общении друг с другом. Согласно этой модели, у Христа — Главы Вселенской Церкви — нет и не может быть «викария» — единственного земного представителя и наместника, который управлял бы Вселенской Церковью от Его Имени; управляется же Церковь соравными патриархами — предстоятелями. Важно отметить, что присутствующий в «соборной» экклезиологической модели определенный иерархический порядок, отраженный в пентархии первых почитаемых Патриархатов, является порядком почитания в силу их древности или масштабности, но не в коем случае ни иерархией власти и подчинения. Имеющийся же особый титул «вселенского патриархата» имеет значение «первого по чести» и выполняет исключительно координирующие функции в налаживании необходимых взаимоотношений между всеми Патриархатами. Вселенский Патриарх не только никогда не понимался в качестве главы Вселенского Православия, что противоречило бы Православной экклезиологии, но и не имел никакой дополнительной власти вне своей юрисдикции, что противоречило бы автокефальности Поместных Православных Церквей. В связи с этим, «общение со Вселенским Престолом» в православной традиции Поместных Церквей вовсе не является критерием церковной каноничности и легитимности, в отличие от принципиального для католичества «общения с Римским престолом». В истории Православной Церкви неоднократно возникали ситуации прекращения общения между Константинополем и той или иной Поместной Церковью, которые оставались при этом в общении с другими поместными Церквами, а значит внутри Вселенского Православия. Критерием же церковной каноничности и легитимности является догматическое соответствие православному вероучению и осуществляющееся в силу этого евхаристическое общение между всеми Поместными Церквями.
Также, в современную эпоху, наряду с принципиальной для православия «соборной» эклезиологической моделью, начинает активно оформляться и «монархическая» модель, все более решительно утверждаемая нынешним Константинопольским Патриархатом. Основанием фанарской позиции является до сих пор сохранившийся за Константинополем статус «вселенского». Но, как хорошо известно, исторически статусом «первого по чести» «вселенского» Патриархата наделялась исключительно столичная кафедра, которая могла обеспечить исполнение соответствующих этому статусу координирующих функций. Поэтому, сначала «вселенской кафедрой» являлась Римская, затем — Константинопольская; после же падения Византии, Константинополь перестал быть столичной православной кафедрой и перестал соответствовать статусу «Вселенского», по инерции зсуществующим за ним до сих пор. Столичной же кафедрой в тот период оказалась Московская, обозначившая свое служение в концепции «Третьего Рима», но официального статуса «вселенской» основаниям не получившая. Но главное несоответствие Православному пониманию церковного устройства заключается не сохраняющемся по инерции за Фанаром статуса «вселенского», а в совершенно неканонической трактовке этого статуса как «восточного папы», единого главы Вселенского Православия — по прямой аналогии с католической «монархической» моделью первенства римского епископа. Не случайно предлагаемая Константинопольским Патриархатом «монархическая» концепция церковного устройства по аналогии с католической обозначается как «восточное папство».
Таким образом, принципиальные разногласия, связанные с различной трактовкой концепции вселенского первенства, являются одним из основных камней преткновения в осуществлении межхристианского диалога и взаимодействия. И это связано не только с разностью православной, фанарской и католической экклезиологических моделей, но и с происходящим еще до начала какого-либо диалога настойчивым утверждением со стороны Ватикана и со стороны Фанара собственной «монархической» модели церковного устройства, утверждающей в одном случае примат Римского, а в другом — Константинопольского епископа во Вселенской Церкви.
Естественно, какое-либо участие Русской Православной Церкви в подобных межхристианских диалогах, а значит и сами межхристианские диалоги, возможны лишь при прекращении подобного заочного утверждения неприемлемой для Православия экклезиологической модели либо западного, либо восточного «папства».
