 |
| Российский Собор Православных Предпринимателей | Валерий Ганичев | 06.11.2007 |
В то время, когда Христианство пришло на Русь и стало новой Верой славянских народов, на огромной Восточно-европейской равнине, в ее степях, лесах, предгорьях, Ислам тоже продвигался на север, входя в юрты степняков, избы лесных поселян, в города и селения поволжских народов.
Четкой линии разграничения религий не было. В Хазарском каганате, например, проживали и соседствовали люди иудейского, мусульманского, христианского вероисповедания.
В Киевской Руси впитывающей в себя византийскую культуру, тоже были соприкосновения с миром Востока мусульманского, византийского и языческого. Мир Византии, языческий мир лесов и степей, мир мусульманского Востока причудливо пересекались на территории Киевской и позднее, Московской Руси в быту, в обрядах, образе жизни.
В последний период татаро-монгольских завоеваний, когда имперская Орда приняла мусульманство, отношение к иноземной вере среди русичей было отрицательным, ибо сопрягалось с разорением сел и городов, военными набегами на русские земли, непомерной данью ордынцев.
По мере того, как Орда слабела, ее земли входили в состав Руси, входили в ее состав и народы, принявшие Ислам. Эпоха рождала новый тип отношений и взаимодействий с Востоком и иной верой. Вначале, Восток с его культурой входил в русскую жизнь через Византию, императора которой даже египетский султан называл «Царем руссов», а византийский источник XIV века русского правителя называл «стольник византийского императора» (М.Назаров «Тайна России», М.1999,с.483).
Через Византию и Православную Болгарию к русам пришла книжность. Интенсивность переводческой деятельности была необычайной. Она диктовалась как потребностью Церкви, так и государства, для богослужения, для утверждения духа, философии, этики христианской религии. Распространение получают Евангелие, Апостол, Псалтирь, Минеи и т. д.
И рядом с этим широко представлена патристика «Отцов церкви» (Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Пандекты Антиоха). Особым авторитетом пользовался Иоанн Златоуст, и его представление античной культуры в христианском истолковании. Распространение на древнерусском языке получили Жития Святых (так, особым почтением пользовалось житие о благочестивом и добродетельном Алексии человеке Божием), патерики (о монахах) апокрифы (о менее известных библейских событиях, святых Фоме, Андрее, О земной жизни Иисуса Христа и пр.).
«Хроники» давали своеобразный исторический срез прошлых времен. Назову две из них: Хронику Георгия Амортола — византийского монаха, (в которой излагалась история Востока: Навуходоносор, Кир, Дарий, Александр Македонский, Рим, Византия и т. д.) и Хронику сирийского монаха Иоанна Малалы. (По свидетельству известного русского византолога З.В. Удальцовой: «монах задался целью дать нравоучение в духе христианского благочестия, назидательное и в то время занимательное чтение для широкой аудитории читателей и слушателей). Это уже было широкое осознание истории Ближнего Востока, Средиземноморья.
Все это обогатило Веру, знание, сознание людей Древней Руси. В тоже время как отмечается в «Истории русской литературы» (1980 г. ч. 1, стр. 36): «возникали жанры, не имеющие аналогов в литературах-образцах: русская Летопись не похожа на византийские Хроники. Совершенно самобытны поэтически-художественные повествования «Слово о полку Игореве», «поучение Владимира Мономаха» и пр.»
Примеров духовного единства Руси и Византии можно привести немало. Так можно назвать строительство Софийских соборов в русских городах по примеру Константинополя. Или, еще пример, в XII веке из Константинополя первому русскому самодержцу передается написанная евангелистом Лукой икона Божией матери, названная Владимирской, ставшая иконой особого поклонения. В 1382 году происходит чудо перенесения иконы Божией матери, получившей название Тихвинской. Эти явления духовного родства и преемственности неоценимы для определения своеобразия и духа Святой Руси.
Мы переняли от Византии и герб — двуглавого орла, в котором можно видеть знак «симфонии двух властей» — светской и религиозной, и знак соединения в России Запада и Востока. Двуглавый орел — символ России и ее официальный герб, дополнен гербовым изображением всадника — Святого Георгия Победоносца, поражающего копьем змия — носителя зла. С 1497 г. св. Георгий, поражающий змия и двуглавый орел изображались с двух сторон государственной печати Ивана III. Так русский быт и дух связывался с Византией, с Православием, с Палестиной.
Даже в планировке русских городов на русской земле реалии Святой земли Палестинской: отсюда «Золотые ворота» (Святые ворота, через которые в Иерусалим вошел Христос), Поклонные горы (с которых путнику открывалась панорама города, для крестных поклонов ему) и крещенские Иордани.
Патриарх Никон даже заложил Ново-Иерусалимский монастырь под Москвой, как образ Святой земли и грядущего Нового Иерусалима (описанного в Откровении Иоанна Богослова). Тем самым, как писал протоиерей Лев Лебедев, создал, не имеющую аналогов во всем мире архитектурно-пространственную икону Царствия небесного (см. «Москва Патриаршая»). После падения Византии, Москва, принимала духовно-церковную преемственность от Иерусалима, духовную пальму первенства у павшего под напором османов Константинополя, обозначала себя «третьим Римом» и определяла себя как «Святая Русь», в которой понятие православный и русский становились неслиянно-нераздельными.
Этот восточный христианский исток России был и есть плодотворным и одухотворяющим и для истории, и для культуры и быта ее народов. Второй исток Востока шел от Ислама, от арабско-персидского мира. Тут более чем актуально ныне звучат слова Фед. Мих. Достоевского о том, что у русских есть умение понимать и принимать все другие народы. Россия приняла и сохранила на своей территории более ста народов и народностей.
Самой многочисленной была группа народов, исповедующих Ислам — этой татары казанские, и башкиры, народы Средней Азии, Азербайджана, Северного Кавказа.
Некоторые из них входили мирно, другие после военных действий. Но постепенно складывались сбалансированные внутригосударственные отношения, в которых государство не вмешивалось в дела конфессий, порой и помогало Исламской иерархии. Так при Екатерине II было учреждено Верховное Управление мусульман России в Уфе, на русский язык был переведен и издан Коран, при Николае II в северной столице Санкт-Петербурге была построена одна из самых больших и красивых мечетей (В Москве мечеть была давно). Русский царь, помимо императора Всероссийского, величал себя и как царь Казанский, Государь Туркестанский, Черкасских и Горских князей и иных Наследный Государь и Обладатель, тем самым, утверждая равенство своих подданных и своих земель.
Впрочем, внутригосударственная политика в отношении народов России, их воссоединение не предмет моего сегодняшнего выступления.
Так же, как из-за недостатка времени я не буду затрагивать вопрос о влиянии русской культуры, русской литературы на культуру и литературу народов России, народов, исповедующих Ислам.
Это тема требует особого, специального исследования и доклада. Хотя мы знаем, что выдающиеся представители мусульманских народов, татары Габдула Тукай, башкир Мустай Карим, казах Абай Кунабаев, таджик Мирзо Турсун-заде, аварец Расул Гамзатов, узбек Гафур Гулям, киргиз Чингиз Айтматов оценивали вклад русской литературы, влияние Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Чехова, Горького, Шолохова на их литературы как выдающееся и непреходящее явление.
Вторя часть моего выступления и состоит в том, что я пытаюсь показать, как тема Востока, тема Ислама, его ценностей, входила в творчество русских писателей. Как с их творчеством разрушался образ врага-агарянина, сарацина, как их поэтические и прозаические строки высвечивали реальный облик Востока, его противоречия и красоту, его разнообразие и духовные ценности, его жестокость и его великодушие.
Имен здесь много. Я назову несколько, которые показывают непрерывный ряд мудрецов и романтиков, реалистов и философов русской литературы, внимательно и зорко вглядывающихся в лицо соседа.
Можно начать с замечательного подвижника и великого средневекового путешественника, купца из города Тверь Афанасия Никитина, чье выдающееся сочинение «Хождение за три моря», широко и разнообразно представило читателям старой Руси XV века земли Ирана, Турции, арабских княжеств, Индии. Купец-писатель познал и увидел многое. Он впервые описывал Ислам изнутри, и когда начинал писать о религии в своих записках переходил на арабско-тюркско-персидский разговорный язык, а когда писал о земных делах и деяниях сильных мира сего, переходил на русский.
Он одним из первых европейцев описал нравы и обычаи народов и населения Восток. Венецианец ди Конти (1444), тверич Афанасий Никитин (1472), португалец Васко да Гама (1499) первые для Европы описали земли далекой Азии и в этом их подвиг познания и приближения народов друг к другу. Творения Афанасия Никитина высоко ценились на Руси и были вставлены, как известно, в летопись. Блестящие описания Багдада, мусульманских праздников, быта Персии, дал другой русский купец Федот Котов в 1623 году в «Хождениях в персидской царство». О многом он, правда, пишет критически, но описывает жизнь и быт Востока зорко и внимательно.
В прошлом году я был в Сирии по приглашению Союза писателей, выступал в университетах, на собраниях. И посещал исторические и святые места. Монастырь в Маалюле, Сиднее, храм св. Марии (пояс Богородицы) в Хомсе, прикоснулся к основанию столпа Симеона Столпника, был в доме Анания, где Савл прозрел и превратился в Павла, восхищался совершенными строениями Пальмиры, амфитеатром Басры. И поэтому столь внимательно я читал путевые заметки Василия Григорьевича Барского, написанные более 250 лет назад и опубликованные первым изданием в России в 1778 г (СПб., академия).
Этот монах, писатель, зоркий наблюдатель, прошел с посохом в руках, с котомкой за плечами по дорогам Сирии (где посетил и описал названные мною места), Египта, Греции, Кипра, Ливана, был на Афоне, Патмосе и пр.
Здесь в Триполийском монастыре св. Георгия он вступил в дискуссии с униатами, поддерживая Антиохийского патриарха Селеверста, преподавал греческий язык. Василий посетил Назарет, Вифлеем, Иерусалим, Каир, Александрию, внутренний двор большой мечети Омаядов в Дамаске. Это поистине эпическое описание и художественное воплощение Востока начала XVIII века.
Вот с этого-то века и начинается широкое внедрение мусульманских мотивов в нашу поэзию, в нашу литературу. Вначале как орнамент, затем как часть мира и символ, которые пытаются понять и приспособить к отечественной истории культуре, литературе.
Особенно широко это соприкосновение происходило в царствование Екатерины II, когда великий русский поэт Державин, в сознании которого роднилось русское и татарско-мусульманское бытие (часть его рода происходила из татар) и он в поэтическом «Видении Мурзы» обещал Екатерине
Татарски песни из-под спуда
Как луч, потомству сообщу.
Поэт, одевая императрицу в восточный наряд, обращался к ней от имени Великого пророка.
Сам Александр Сергеевич Грибоедов, поэт, представитель России в Иране, знавший Ислам, увлеченный им, автор классической, глубоко русской, глубоко московской пьесы «Горе от ума» вставил свой перевод из Саади в бессмертную комедию.
Наверное, самое впечатляющее, уважительное отношение к Корану, к мусульманству, проявил гений Пушкин в его несколько загадочных, таинственных и великолепных творениях «Подражание Корану».
В пещере тайной, в день гонения
Читал я сладостный Коран.
Этому циклу посвящены многие исследования. Действительно, как мог юный поэт, воспитанный под крылом императорского лицея, находившийся на далеком Севере России, так проникнуться духом, слогом и красотой Корана? А Пушкин чувствовал их и глубоко отметил, что «многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом». «Девять стихотворений Пушкина, составивших этот цикл, принадлежат к шедеврам поэзии» (И. Ермаков. Ислам в русской литературе ХУ-ХХ вв. М.2000)
А Федор Достоевский в своей знаменитой речи на пушкинском юбилее вопрошал по этому поводу: «Разве тут не мусульманин, разве это не самый дух Корана и меч его, простодушная величавость веры и грозная сила ее?»
Пушкин открыл Восток для русского читателя и в знаменитом «Кавказском пленнике» и «Бахчисарайском фонтане», поэме «Газий», в стихах «Стамбул гяуры наши славят», «делибаш» и т. д.
Мусульманские герои, воители, праведники заполняют стихи современников Пушкина. Они оставались христианами, но их вдохновляло мужество, стойкость и преданность вере представителей мира Ислама. (Александр Вяземский — «Мухамед», Алекс. Шишков — «Осман», Андрей Муравьев — «Песнь дервишей» и «Бахчисарай», Владимир Бенедиктов — «Калиф и раб», «Письмо Абдель Кодера (борец против колониальной Франции). И уж совсем неожиданная мусульманская тематика в стихах гениального Ф. Тютчева «Олегов щит»:
Аллах! Пролей на нас свой свет!
Краса и сила правоверных!
Гроза гяуров лицемерных!
пророк Твой — Магомет!
Конечно, особое место в сближении духа, понимании образа России и Востока совершил Михаил Юрьевич Лермонтов (1814−1841) Видения Востока и мусульманские образы, герои Ислама органично соседствуют у него с христианским миром. Эти два мира (несмотря на ведущуюся в XIX веке войну на Кавказе) слились у него в поэзии, были неразрывны и нераздельны, естественны и органичны. Это и есть великое волшебство поэзии и литературы: политики, государственные деятели, полководцы сражались, проливали кровь, а слово, образ, легенда и быль в художественном воплощении соединяли людей, страны, религии, находили достоинства в том, кого считали в тот период противником и врагом.
Спеша на север издалека,
Из темных и чужих сторон,
Тебе, Казбек, о страж Востока,
Принес я, странник, свой поклон.
Чалмою белою от века
Твой лоб наморщенный увит
И гордый ропот человека
Твой гордый мир не возмутит
Но сердца тихого моленья
Да отнесут твои скалы
В надзвездный край, в твое владенье
К престолу вечному Аллы.
Мотив Востока звучит в прекрасных стихах «вид гор из степей Кавказа», «Поэт», «Три пальмы», «Дары Терека» и т. д.
За Лермонтовым обращается целый ряд русских поэтов, для которых Восток, Ислам не враждебные понятия, а миг прекрасного, символ веры, озарение, образ жизни, повод для раздумья.
Алексей Толстой в «Крымских очерках», устав от тягот и забот поминает аллаха:
Всесильной волею аллаха,
Дающего нам зной и снег,
Мы возвратились с Четырдаха
Благополучно на ночлег.
К Востоку обратил свой взор тончайшие русские лирики Яков Полонский и Афанасий Фет. Яков Полонский даже писал драматическую поэму «Магомет», и цикл стихов на Исламские мотивы «Татарская песня», «Карнавал» и др. А стихи «Из Гафиза» «Похищение из гарема», «Одалиска» — шедевр поэзии Фета.
Золотом своей поэзии, тонкостью образа Востока, увлеченно-романтическим воспеванием Ислама Афанасий Фет сплел неповторимый венок на голову России. Его замечательные слова о поэзии Гафиза «…дух человеческий давно уж достиг этой эфирной высоты, которой мы удивляемся в поэмах… и цветы поэзии неувядаемы, независимо от эпохи и почвы их производящей». Это уже манифест, который позволил приближать ценности Востока и России.
Конец XIX века и новая вспышка в русской литературе интереса к Востоку, Исламу. М. Михайлов: поэтические переводы Корана, Руми, Саади, Джами и др.
А. Апухтин: баллады и «Подражание арабскому», А. Майков: «Молитва бедуина», М. Лохвицкая: «На пути к Востоку», толкование Корана у блестящего поэта К. Бальмонта.
Таким образом, налицо, возможно, еще неосознанное, не подвергнутое писательскому анализу влияние Ислама и Востока (за исключением книги Игоря Ермолова «Ислам в русской литературе ХV-ХХ веков») было действительно впечатляющим, как литературно-эстетическое, так и гуманитарно-философское явление.
Описав «Восточные мотивы» в русской литературе XIX века нельзя не выразить удивления и восхищения знаменитыми «арабесками», едва ли не самого русского писателя Николая Гоголя, написавшего бессмертные «мертвые души».
Приведу два примера из его сочинения, написанного в 1834 году, когда, казалось, и арабистики русской не было.
«… возьмем то блестящее время, когда появились аравитяне — краса народов восточных. И одному только человеку и созданной им религии, роскошной как ночи и вечера Востока, и пламенной как природа близкая к Индийскому морю, великой и размышляющей, какую только могли вместить великие пустыни Азии, — обязаны они свои блестящим радужным существованием. С непостижимой быстротой они, эти случайные чалмоносцы, воздвигают свои калифаты с трех сторон Средиземного моря. И воображение их, ум и все способности, которыми природа так чутко одарила араба, развиваются в виду изумленного Запада, отпечатываясь со всею роскошью на их дворцах, мечетях, садах, фонтанах, и так же внезапно, как в их сказках, кипящими изумрудами и перлами восточной поэзии…»
Гоголь воздает должное великим достижениям Востока, арабам, не побоявшимся смешения различных стилей, доставшихся этой части земли от разных народов — «об архитектуре аравитян», «необыкновенное смешение архитектур», «смелое, дерзкое… с прекрасной роскошью». «Они заимствовали от природы все то, что есть в ней верх прекраснейшего».
Возможно, Н. Гоголь искал в этом несколько фантастическом образе образец государственного правления, которого давно ждала Россия.
Я не могу останавливаться на других писательских именах, их произведениях, опровергающих европейские тенденции превосходства, я лишь упоминаю их:
философ Владимир Соловьев — «Русская национальная идея… не может исключать принципа всечеловечной содержательности» и его известный очерк «Магомет. Его жизнь и религиозное учение»;
нобелевский лауреат И. Бунин в блестящем цикле после посещения Турции, Египта, Сирии, Палестины, Алжира, Туниса создал неповторимый образ Востока. Ему были дороги гордость и достоинство мусульман перед лицом европейских завоевателей.
Но может быть, самое заветное слово о Востоке, об Исламе, об общечеловеческих ценностях сказал великий Лев Николаевич Толстой в своем гениальном «Хаджи Мурате». Горец-разбойник, мусульманин, непокорный враг русских войск стал личным увлечением, антитезой рефлектирующему интеллигенту, героем, воспетым и осиянным светом гения русской литературы. На пересечении горского фольклора, идеологии Ислама, общечеловеческих представлений о смысле жизни создается мировой космический образ. Толстой проявлял к Востоку духовно-поэтический интерес, хорошо знал Коран, жизнь арабов, других мусульманских народов.
Лев Николаевич отметил, что миллиарды людей, сотни лет просеивали лучшее «через решето и сито времени. Отброшено все посредственное, осталось самобытное, глубокое, нужное: остались Веды, Зороастр, Будда, Лаодзы, Конфуций, Ментуе, Христос, Магомет, Сократ.»
Русские дервиши XX века (как их называет Игорь Ермаков) В. Хлебников, Каменецкий, Асеев, М. Кузмин (Кто видел Мекку и Медину — блажен!), Н. Клюев (Недаром мерещиться Мекка олонецкой серой судьбе), А. Ахматова («Как рысьи глаза твои, Азия»), Г. Иванов («Сияла ночь Омар Хайяму»). Нельзя не окончить это сообщение, не перечислив и сотой части «восточных» произведений русских писателей, словами изумления и восхищения перед цветастым и ярким словом, словом романтическим и красивым, самого русского поэта XX века Сергея Есенина. Его поэзия «Шаганэ ты моя Шаганэ» знакома сердцу многих романтиков любви, красота «шафранового края» стала красотой и его рязанских полей, запах восточных роз и цветов исходил его поэтических строк на всю Русь. И может быть прав замечательный современный русский писатель и поэт Тимур Зульфикаров, когда написал:
Там, где Русь касалась дремной Азии
Как вода песков,
Там цвели, там восходили дивно
Изумрудные христово-мумусльманские оазисы
Поэзия наших дней конца XX века о Востоке заслуживает особого доклада. Об этом на следующей встрече.
В итоге мне хотелось бы сказать, что почти все великие русские поэты и писатели, писавшие о Востоке и Исламе, были люди глубоко верующие, православные христиане, хорошо помнившие о жестоких воинских столкновениях периода татаро-монгольского ига, русско-турецких войнах, о кавказских и русско-персидских сраженьях, где на знаменах противостоящих друг другу стояли крест и полумесяц.
Но воспаряясь над прошлым (хотя и не отбрасывая его) они с интересом, вниманием, доброжелательством вглядывались в лицо данного Богом и историей соседа.
Они видели много в нем привлекательного, замечательного своей самобытностью, желанного для своих соотечественников.
Их творчество, их внимание, их провидчество замечательным образом отвергали парадигму г-на Оддингтона о неизбежном в будущем, для нас уже в сегодняшние дни, столкновении цивилизаций и религий.
Да, такие столкновения происходят, и как столкновения социальных, политических, экономических, национальных, технологических и эколого-безрассудных сил, но они и развязываются, предотвращаются взаимопо-ниманием, взаимопроникновением, взаимовлиянием, кровосмешением, культурой, литературой, поэзией.
И поэтому хотелось бы провозгласить сегодня призыв:
Поэты мира, вам суждено спасти землю от этих столкновений!
Не медлите!
Профессор В.Н. ГАНИЧЕВ, Москва
http://www.rspp.su/articles/11.2007/russ_vostok.html
