 |
| РПМонитор | Елена Малер-Матьязова | 24.10.2007 |
Нарушение канонических церковных юрисдикций является одной из самых болезненных проблем, сильнейшим образом ухудшающих взаимоотношения между Поместными Православными Церквами, и прежде всего между Московским и Константинопольским Патриархатами. Следствием этой проблемы стал скандал, произошедший на Равеннском заседании Смешанной комиссии по православно-католическому диалогу. Как оказалось, в одностороннем порядке, без согласования с другими членами комиссии по решению Константинопольского Патриархата, осуществленному митрополитом Иоанном Зизиуласом, в число православных делегатов были включены представители так называемой «Эстонской Апостольской Церкви», созданной в 1996 г. Фанаром на канонической территории Московского Патриархата, а потому им не признанная.
В этой ситуации, представитель Московского Патриархата епископ Илларион Алфеев совершенно справедливо заявил о невозможности совместного участия в работе комиссии канонической Церкви и неканонической церковной структуры, получающей таким образом некое имплицитное признание, после чего делегаты Русской Церкви были вынуждены покинуть не успевшее начаться заседание.
Исторически Эстонская Православная Церковь на протяжении нескольких веков находилась под Юрисдикцией Московского Патриархата. Ситуация изменилась после революции 1917 г., когда Эстонская Республика провозгласила независимость, а Таллиннский епископ Александр, учитывая сложившуюся ситуацию жесточайших гонений на Церковь, обратился к Константинопольскому Патриархату с просьбой перехода Эстонской Церкви в его юрисдикцию.
В 1923 г. Константинопольский Патриарх Мелетий IV принял Эстонскую Церковь в свою юрисдикцию и даровал ей автономию, что было зафиксировано в Томосе 1923 г. Ситуация изменилась в период Второй мировой войны: в 1944 г., после того как советская армия освободила Эстонию от нацистской оккупации, Эстонская Церковь была возвращена в юрисдикцию Московского Патриархата, получив статус Таллиннской и Эстонской епархии РПЦ. На протяжении многих лет, с 1960 по 1990 гг. управляющим Эстонской епархии был митрополит Алексий, нынешний патриарх Московский и всея Руси, при котором, по требованию Русской Православной Церкви в 1978 г. Вселенский Патриархат объявил Томос 1923 г., учредивший автономную Эстонскую Церковь, недействительным.
Но в 1996 г. Константинопольский Патриархат исходя из собственных политических интересов внезапно возобновил действия Томоса 1923 г. и вновь учредил Эстонскую Автономную Церковь под юрисдикцией Фанара, назначив Архиепископа Карельского и Финляндского Иоанна местоблюстителем предстоятеля. Действия Фанара получили резкое осуждение со стороны Москвы как неканонические и раскольнические, а сложившаяся ситуация привела к полугодовому разрыву церковного общения между двумя Поместными Церквами. Конфликт был временно «разрешен» принятием в 1996 г. «компромиссного» решения, по которому на территории Эстонии были зарегистрированы и Московская, и Константинопольская Православные епархии — решение, которое канонически не может рассматриваться как окончательное. Русская Православная Церковь не признает канонический статус альтернативной Эстонской Церкви, а потому не совершает совместных богослужений и не участвует в совместных заседаниях с раскольнической неканонической «церковной структурой».
Исходя из этой ситуации, включение Константинопольским митрополитом представителей эстонской Апостольской Церкви в православную делегацию Смешанной комиссии, да еще и в одностороннем порядке, выглядело как намеренная провокация против Русской Православной Церкви. Эта акция Фанара в очередной раз демонстрирует выбранную им специфическую функцию основного дестабилизатора современного православного мира, своей конфликтной политикой регулярно наносящего ущерб возможному межправославному единству.
Конфликтная ситуация с Эстонской Церковью является лишь одним из случаев неканонического вмешательства Константинопольского Патриархата в дела других Поместных Церквей. Подобная политика пересмотра исторически сложившихся границ иных канонических юрисдикций напрямую связана со вторым принципиальным противоречием, сильно затрудняющим межправославное взаимодействие и межхристианский диалог. Речь идет о концепции вселенского первенства и верховной власти единого епископа — римского с точки зрения Ватикана или константинопольского с точки зрения Фанара. Именно эта концепция оказывается «оправданием» многочисленных «вторжений» на территорию иных канонических юрисдикций Константинопольского Патриархата, руководствующегося соответствующим далеко не каноничным образом понимаемым титулом «Вселенского».
На прошедшем в прошлом году в Равенне заседании межхристианской комиссии в Белграде непримиримые противоречия вызвало содержащееся в документе католической делегации утверждение о том, что «условием соборности», а значит легитимности, для поместных Православных Церквей является «общение с Константинопольским Престолом», подобно тому, как для католических — «общение с Римским престолом». Это утверждение констатирует явное неразличение принципиально несхожего понимания верховной церковной власти Православием и католичеством, стремление унифицировать эту концепцию в ее католической версии. Представители Московского Патриархата не могли не высказать протест предъявленной формулировке, заявив, что в православной традиции условия церковной соборности не связаны с обязательным «общением» именно с Константинопольским престолом. Принципиальное различие между Православным и католическим взглядом на концепцию вселенского первенства и верховной власти единого епископа непосредственно связано с двумя различными представлениями об устройстве Вселенской Церкви вообще — в одном случае так называемой «монархической» модели церковного устройства, в другом случае — модели «соборной».
Характерное для католичества «монархическое» устройство Вселенской Церкви основано на учении об апостольском «преемстве Петра», согласно которому возглавление и управление Вселенской Церковью было поручено Христом первоверховному апостолу Петру. При этом обозначенная монархическая функция Петра напрямую наследуется его преемниками, которыми, согласно католичеству, являются последующие Римские епископы, считающиеся земными наместниками, «викариями» Христа на земле.
Проблематичность этого учения, с точки зрения Православия, связана как с сомнительным обоснованием заявленных монархических функций Петра по отношению к остальным апостолам, так, и даже в большей степени, с совершенно неприемлемым обозначением наследниками Петра исключительно Римских епископов. В этой связи, для Православия абсурдными и совершенно неприемлемыми являются те титулы, которыми в настоящее время именуется римский папа — «викарий Иисуса Христа», «преемник князя апостолов», «верховный понтифик Вселенской Церкви», указывающие на вселенскую юрисдикцию Римского епископа.
Именно из учения о «преемстве Петра» римскими епископами следует принципиальный для католичества критерий каноничности и легитимности любой церковной структуры, которая главным образом определяется наличием или отсутствием «общения с Римским Престолом». В результате, в католичестве происходит серьезнейшая смысловая подмена: евхаристическое общение сводится к общению с Римским епископом, а не с Христом и Церковью; подобным же образом принадлежность к Церкви определяется признанием главенства Римского первосвященника, а не догматичностью исповедания. Таким образом, фигура Римского епископа как земного наместника Христа, возглавляющего и управляющего Церковью, становится в каком-то смысле центральным содержанием католицизма. Это в полной мере отразилось в появлении известного догмата о «непогрешимости папы Римского» и дало основания обозначить эту церковную концепцию как «папизм» или «папство».
«Соборная» модель церковного устройства, характерная для Православия, исходит из понимания Вселенской Церкви как единства со-равных и само-управляемых поместных Православных Церквей, находящихся в догматическом единстве и евхаристическом общении друг с другом. Согласно этой модели, у Христа — Главы Вселенской Церкви — нет и не может быть «викария» — единственного земного представителя и наместника, который управлял бы Вселенской Церковью от Его Имени; управляется же Церковь со-равными патриархами — предстоятелями.
Важно отметить, что присутствующий в «соборной» православной экклезиологической модели определенный иерархический порядок, отраженный в пентархии первых почитаемых Патриархатов, является порядком почитания в силу их древности или масштабности, но ни в коем случае ни иерархией власти и подчинения между ними. Также имеющийся внутри единой структуры автокефальных Церквей особый титул «вселенского патриархата» имеет значение «первого по чести» и определенные координирующие функции в налаживании необходимых взаимоотношений между всеми Патриархатами. Вселенский Патриарх не только никогда не понимался в качестве главы Вселенского Православия, что противоречило бы Православному пониманию Церкви, но и не имел никакой дополнительной власти вне своей юрисдикции, что противоречило бы автокефальности — самовозглавляемости поместных Православных Церквей. В связи с этим, в православной традиции критерием церковной каноничности и легитимности поместных Церквей ни в коем случае не является «общение» со «Вселенским Престолом», подобно принципиальному для католичества «общению с Римским престолом». В истории Православной Церкви неоднократно возникали ситуации прекращения общения между Константинополем и той или иной поместной Церковью, которые оставались при этом в общении с другими поместными Церквами, а значит внутри Вселенского Православия. Критерием же церковной каноничности и легитимности является принципиальное догматическое соответствие православному вероучению и осуществляющееся в силу этого евхаристическое общение между всеми поместными Православными Церквами.
Также в современное время наряду с, казалось бы, принципиальной для православия «соборной» экклезиологической моделью начинает активно оформляться и «монархическая» модель, все более агрессивно навязываемая современным Константинопольским Патриархатом.
Основанием этой позиции является до сих пор сохранившийся за Константинополем статус «вселенского». Но, как хорошо известно, исторически статусом «первого по чести» «Вселенского» Патриархата наделялась именно и исключительно столичная кафедра, которая как раз таки и могла обеспечить исполнение соответствующих этому статусу координаторских функций. Поэтому, сначала «Вселенской кафедрой» являлась Римская, затем — Константинопольская; после же падения Византии, Константинополь перестал быть столичной православной кафедрой и перестал соответствовать статусу «Вселенского», по инерции на непонятных основаниях закрепившемуся за ним до сих пор. Как известно, столичной кафедрой в тот период оказалась Московская, обозначившая свое служение в концепции «Третьего Рима», но тем не менее официального статуса «Вселенской», также по непонятным основаниям, не получившая.
Но главное несоответствие Православному пониманию церковного устройства заключается не в инерциальном сохранении за Фанаром статуса «Вселенского», а в совершенно неканонической трактовке этого статуса как своего рода «восточного папы», единого главы Вселенского Православия — по прямой аналогии с католической «монахической» моделью Вселенского первенства Римского епископа. Именно эта ситуация и приводит к большинству конфликтов внутри современного Православия, связанных с осуществляемыми Фанаром попытками вмешательства во внутреннюю политику и каноническую юрисдикцию остальных автокефальных поместных Православных Церквей. Не случайно навязываемая Константинопольским Патриархатом «монархическая» концепция церковного устройства нередко по аналогии с католической обозначается как «восточное папство».
Таким образом, принципиальные противоречия, связанные с различной трактовкой и отношением к концепции вселенского первенства и верховной власти, являются одним из основных камней преткновения в осуществлении как христианского межконфесионального, так и межправославного диалога и взаимодействия. И связано это прежде всего с происходящим еще до начала какого-либо диалога агрессивным навязыванием как со стороны Ватикана, так и со стороны Фанара, собственной «монархической» модели церковного устройства, утверждающего в одном случае вселенский примат Римского, а в другом Константинопольского епископа.
