Татьянин день | Евдокия Варакина | 20.10.2007 |
Тема, опять-таки, не нова. И в применении к Обломову, разумеется, тоже. Обломов, по словам того же Добролюбова, это лишний человек (в ряду таких «маститых» литературных персонажей, как Онегин, Печорин и Рудин), но сведенный с красивого пьедестала на мягкий диван. А ведь еще Чернышевский в своей замечательной статье «Русский человек на rendez-vous» указывал на то, что в русской литературе герой часто проверяется на жизнеспособность любовью. И, как правило, лишний человек этого испытания не выдерживает. Не выдержал его и Обломов.
Впрочем, на этом месте хочется немножко замедлить с беглым пересказом общепринятых мнений. Потому что если «обломовщина» действительно пронизывает весь роман, и автор многократно и в форме рассуждений, и на языке образов и ситуаций эту свою теорию обломовщины разъясняет и уточняет, так что трудно придумать что-то «новенькое» и в самом романе не сказанное, то с межличностными, и прежде всего любовными, отношениями героев не так все однозначно. Гончаров вертит предмет со всех сторон, и каждый читающий волен сделать акцент на том, что ему созвучнее.
Еще в самом начале романа, когда перед нежащимся на диване Ильей Ильичом проходит парад Людей-Какими-Не-Стоит-Быть (карьерист, светский вертопрах, самодовольный графоман и пр.), автор устами Обломова «проговаривается», в чем главная задача писателя-реалиста — не просто обличить неправду и виновного в ней, заблуждающегося человека, а полюбить его сострадательной, милосердной любовью («Протяните руку падшему человеку, чтобы поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним как с собой…»). По ходу романа оказывается, что это задача не только писателя, но и любого человека. И именно этого испытания не выдерживает Ольга.
В критике и литературоведении принято восхищаться ее чувством к Обломову и тем, как она, не жалея сил, пыталась пробудить его к жизни. Собственно, и сам Гончаров любовался своей героиней, что мы можем увидеть из его писем и заметок. Однако Гончаров был талантливым и искренним писателем, и его отношение к тому или иному персонажу или событию не подчиняло себе то, что он изображал и как изображал — и потому получившийся художественный текст шире и глубже его авторской интерпретации.
Ольга действительно сделала очень многое для того, чтобы «оживить» Обломова. Но для того чтобы верно оценить действия человека, нужно смотреть не только на результат, но и на мотивы его поступков, движения его сердца. И здесь идеалистически настроенного читателя ждет разочарование: Ольга затратила столько сил на Обломова не ради него — а ради себя. В их отношениях она, во-первых, любуется его чувством к ней («Я во что-нибудь ценю, когда от меня у вас заблестят глаза, когда вы отыскиваете меня, карабкаясь на холмы, забываете лень и спешите для меня по жаре в город за букетом, за книгой; когда вижу, что я заставляю вас улыбаться, желать жизни…»), а во-вторых, упивается своей ролью вдохновительницы, повелительницы, волшебницы, которая может повлиять на жизнь влюбленного в нее мужчины («Но она знала, отчего у него такое лицо, и внутренне скромно торжествовала, любуясь этим выражением своей силы»). Это не только обыкновенное упражнение молодой девушки в своих силах: способна ли она очаровать, подчинить себе мужчину — мечты Ольги грандиознее: Обломов должен полностью перемениться, кардинально изменить свой образ жизни — благодаря ей «она укажет ему цель, заставит полюбить опять все, что он разлюбил, и Штольц не узнает его, воротясь (вот и зритель появился, чтоб увидеть ее достижения и восхититься. — Е. В.). И все это чудо сделает она, такая робкая, молчаливая, которой до сих пор никто не слушался».
Как пишет Гончаров, Ольгу охватывал гордый трепет от мысли о своем избранничестве. Поставив перед собой благородную цель возродить человека, Ольга ошиблась в самом начале, в своей уверенности, что человеку под силу изменить другого человека. Она возложила надежду на себя: свои силы, свой ум, свое обаяние, свой расчет. Да-да, расчет: Гончаров во всех подробностях показывает, как тонко и четко разыгрывала Ольга любовную партию. Собственно, даже предложение Обломов, сам того не зная, сделал под ее чутким руководством («И он молчал: без чужой помощи мысль или намерение у него не созрело бы и, как спелое яблоко, не упало бы никогда само собою: надо его сорвать. Ольга поглядела несколько минут на него, потом надела мантилью…». В результате цепочки ее действий и слов он просит ее стать его женой). И именно эта выверенность и продуманность действий Ольги по «воскрешению» Обломова стала причиной решения Ольги с ним порвать — он нарушил ее расчеты, проявив постыдную слабость, и у нее не нашлось сил простить ему это. Принять его таким, какой он есть. Примириться с тем, что ей предлагается сойти с пьедестала, стать не Музой Великого Героя, а любимой женщиной обыкновенного, во многом слабого, немощного и ничем, в общем-то, не выдающегося мужчины
Чувство Ольги к Обломову, как ей наперебой объясняют все мужчины (Обломов, Штольц, автор через архитектонику романа), — выдуманное, это мечта, греза. Наполовину она основана на романтическом предчувствии любви, свойственном почти всем девушкам (к ней относятся все симптомы влюбленности, чувственного волнения Ольги, описанные Гончаровым), а наполовину (чего почему-то ни она, ни другие не замечают) — на гордости, желании быть вдохновительницей, движущей силой мужчины. Обломова она воспринимала не таким, каков он был на самом деле, а каким, в ее мечтах, он станет из-за нее. Когда эта радужная подпорка рухнула, обрушились и сами отношения, причинив боль тому, кого она, как думала раньше, любила. И в этом вина самой Ольги — за своими горделивыми мечтами она не заметила живого человека, а заметив, с негодованием оттолкнула — он не тот, за кого она его принимала: «Я узнала недавно только, что я любила в тебе то, что я хотела, чтоб было в тебе, что указал мне Штольц, что мы выдумали с ним. Я любила будущего Обломова! Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… голубь; ты прячешь голову под крыло — и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей… да я не такая: мне мало этого…. А нежность… где ее нет!»
Прошло время, сердечные раны затянулись. Мечта Ольги исполнилась, она нашла мужчину, для которого смогла быть вдохновительницей и помощницей («Ее замечание, совет, одобрение или неодобрение стали для него неизбежною поверкою…»), их семейная жизнь являла собой постоянное движение духа, горение, покорение новых и новых высот. Быть с Ольгой — значило быть в постоянном напряжении и борьбе, все время стараться взять поставленную ей планку, чтобы не быть потерять ее уважение. Гончаров оценивает это безусловно положительно — именно так и выглядит совместная счастливая жизнь живых духом мужчины и женщины. Но, как мы говорили, изображаемое талантливым писателем объемнее его оценки, — в романе показан симптом внутреннего неблагополучия жизни Ольги: время от времени на нее находили приступы грусти, которой не было видимой причины и объяснения. В осуществленной мечте Ольги было что-то не так. Чего-то очень важного не хватало, и от этой пустоты тосковала, билась ее душа. Отчего же?
Добролюбов писал об Ольге, что если она разочаруется в мирной, счастливой жизни со Штольцем, то уйдет и от него, ища приложение своим силам на поприще общественной деятельности. Для «прогрессивного критика» это звучало как комплимент; для нормального человека это звучит как приговор. Страшный приговор душе, за всю жизнь не научившейся любить.
У Ольги не было любви к Обломову — настоящей, жертвенной, милосердной любви, которая не только требует, вдохновляет, контролирует, поощряет и наказывает, но и умеет просто прощать, жалеть, быть рядом, сострадать близкому человеку в его беде и падении. Той любви, о которой — помните? — в самом начале романа говорил Обломов.
Не было у Ольги и любви к Штольцу. Насыщенная интеллектуальная жизнь, совместные планы, обсуждения, открытия могли на время скрыть это — но сердце не обманешь, и снова находили на Ольгу приступы непонятной грусти. Штольц объяснял это «вечными вопросами», на которые нет ответа, тем, что «это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне». В ответ на такое «возвышенное» объяснение Ольга с облегчением вздыхала — потому что сама она предполагала нечто гораздо более опасное и постыдное. «Что, если это… жажда несозданного для симпатии, неженского сердца!» — испуганно восклицает она в себе, пытаясь найти причину своего уныния. Но испуг этот связан не с тем, что она, может быть, женщина «без сердца», а с тем, что, если это обнаружится, она, по ее словам, «падет» в глазах уважаемого ею мужа. Опять гордость. С ней-то и связано неумение Ольги любить — она всегда ставит в центр жизни саму себя, а не другого. Было это в отношениях с Обломовым, осталось и в супружестве со Штольцем.
Продолжение следует…
http://www.taday.ru/text/74 616.html