 |
| Радонеж | Сергей Худиев | 18.10.2007 |
Миф этот гласит, что Православие-де препятствует социально-экономическому развитию страны, и чтобы жить богато и свободно, мы должны от него избавиться. Мол, Макс Вебер доказал, что Католичество (в сравнении с Протестантизмом) мешало развитию производительных сил, а из этого естественно сделать вывод, что Православие, как нечто еще более «средневековое» и «мракобесное» мешает еще сильнее. Что же сказать на это?
Одна из главных бед нашего образованного класса — и я не поколеблюсь отнести это к числу национальных бедствий — это полное невежество относительно всего, относящегося к религии. Люди, достаточно умные, и, казалось бы, вполне образованные в других областях, в отношении религии и религиозной культуры, увы, выглядят просто дикарями, вчера вышедшими из леса. В периодических изданиях появляются статьи о религии, написанные примерно на таком же уровне компетентности, как сочинения академика Фоменко об истории — и никто, ни сами авторы, ни редакция, ни большинство читателей этого не замечают. На фоне тотального незнания за знание — и даже за знание экспертное — можно выдать что угодно. Эта огромная, катастрофическая дыра в нашей образованности возникла в советские годы по вполне понятным причинам, хотя и сейчас, судя по полемике вокруг ОПК, есть люди, которые не хотели бы, чтобы она затянулась.
Но вернемся к Веберу; совершенное незнание предмета, о котором писал немецкий социолог, замещается у нас мифами, как мифами о капитализме, так и мифами о различных христианских исповеданиях. В рамках этих мифов, протестантизм рассматривается как индивидуалистическая вера, освобожденная от «церковного гнета», от вероисповедных и поведенческих требований, налагаемых принадлежностью к Церкви, вера такого рода «личных отношений с Богом», которые никак не связаны с отношениями с ближними и плавно перетекают в ту веру «в Бога в душе», которая никак не отражается ни на взглядах на мир, ни на поведении, и едва ли отличается от отсутствия всякой веры вообще. Глубоко усвоенный советский миф, что влияние религии на жизнь общества препятствует его социальному и экономическому развитию, побуждает рассматривать протестантизм как ослабленную, «выцветшую», «уходящую» и именно поэтому «прогрессивную» форму христианства, этап на пути к окончательному освобождению от «религиозных предрассудков». Что же, в современном протестантском мире можно обнаружить такого рода либеральные течения, которые один мой друг-протестант называл «трупом умершей веры». Однако предки-пуритане от таких последователей отреклись бы с проклятием, и тот протестантизм, о котором говорит Вебер, был явлением совершенно другим. Дадим высказаться самому Веберу:
Но не следует упускать из виду и то, о чем теперь часто забывают: что Реформация означала не полное устранение господства церкви в повседневной жизни, а лишь замену прежней формы господства иной; причем замену господства необременительного, практически в те времена малоощутимого, подчас едва ли не чисто формального, в высшей степени тягостной и жесткой регламентацией всего поведения, глубоко проникающей во все сферы частной и общественной жизни. С господством католической церкви, «карающей еретиков, но милующей грешников» (прежде еще в большей степени, чем теперь), мирятся в наши дни народы, обладающие вполне современным экономическим строем, мирились с ним и самые богатые, экономически наиболее развитые страны на рубеже XV и XVI вв. Господство же кальвинизма, в той степени, в какой оно существовало в XVI в. в Женеве и Шотландии, в конце XVI и в начале XVII в. в большей части Нидерландов, в XVII в. в Новой Англии, а порой и в самой Англии, ощущалось бы нами теперь как самая невыносимая форма церковного контроля над личностью… Именно так и воспринимали это господство широкие слои тогдашнего старого патрициата как в Женеве, так и в Голландии и Англии. Ведь реформаторы, проповедовавшие в экономически наиболее развитых странах, порицали отнюдь не чрезмерность, а недостаточность церковно-религиозного господства над жизнью.
Если понимать под «клерикализмом» подчинение жизни общества и индивида религиозным авторитетам, то раннепротестантское общество, Женева Кальвина или североамериканские пуританские колонии, было гораздо более «клерикальным», чем что бы то ни было, что можно было бы найти в католическом или тем более православном мире. Люди могут, конечно упорно верить, что чем слабее религиозное влияние в обществе, тем легче ему развиваться экономически (атеистические верования часто бывают прочнее религиозных). Но давайте отметим — Макс Вебер тут не причем. Он ничего подобного не говорил. Он говорил обратное:
«дух трудовой деятельности», «прогресса» и пр., пробуждение которого обычно приписывают протестантизму, не следует понимать как «радость жизни» и вообще придавать этому понятию «просветительский» смысл, как это обычно делают в наши дни. Протестантизм Лютера, Кальвина, Нокса и Фоэта был весьма далек от того, что теперь именуют «прогрессом». Он был откровенно враждебен многим сторонам современной жизни, которые в наше время прочно вошли в быт самых ревностных приверженцев протестантизма.
Соглашаться нам с Вебером или нет, к антиправославному вебер-мифу он не имеет отношения. Вебер (обоснованно или нет) приписывает формирование капиталистической трудовой этики отнюдь не людям, «сбросившим церковный гнет» и «повернувшимся от загробных утешений к земной реальности». Он говорит ровно об обратном:
… необходимо принять во внимание ряд бросающихся в глаза обстоятельств, которые наводят на мысль, не следует ли перевернуть соотношение между неприятием мира, аскезой и церковной набожностью, с одной стороны, и участием в капиталистическом предпринимательстве — с другой, не следует ли рассматривать данные явления не как противоположные, а как связанные внутренним родством…. В самом деле, даже если начать с чисто внешних моментов, бросается в глаза, сколь поразительно большое количество сторонников самого глубокого христианского благочестия происходит из купеческой среды… отдельные люди и группы людей сочетают виртуозность в сфере капиталистических деловых отношений с самой интенсивной формой набожности; подобные случаи отнюдь не единичны, более того, их можно считать характерными…
В одном мы можем согласиться с Вебером — действительно, «поразительно большое количество сторонников самого глубокого христианского благочестия происходит из купеческой среды», и это верно не только в Западной Европе, которую рассматривает Вебер, но и в России. В нашей стране предостаточно памятников купеческого благочестия — храмов и больниц, возведенных до революции на деньги отечественных капиталистов. Мешала ли таким людям как, например, купец 1 гильдии Викула Елисеевич Морозов, их вера зарабатывать большие деньги, обеспечивать людей работой, обогащать себя и других? Нет; вера определяла то, как они впоследствии употребляли свои деньги. Викула Елисеевич не покупал иностранные футбольные команды и не устраивал оргий в роскошных отелях; он употребил свои средства на строительство детской инфекционной больницы, сейчас известной как Морозовская Детская Городская Клиническая Больница. Мешала ли православная вера Морозовым, Бахрушиным, Солдатенковым, Рябушинским, Третьяковым? Как пишет П.А. Бурышкин в книге «Москва купеческая», «Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые смотрели, как на выполнение какого-то свыше назначенного долга».
Сейчас некоторые жалуются на бессердечие многих богатых людей, которые могут с легкостью выкинуть три миллиона долларов, чтобы позвать заморскую поп-звезду выступить у себя на вечеринке (недавний реальный случай), но совершенно не интересуются нуждами ближних. Что же, таковы плоды безбожия. Каких еще можно было ожидать плодов? Конечно, люди могут выступать против влияния Церкви на общество, против ОПК, яростно бороться с «клерикализмом» — но тогда не надо удивляться черствости и социальной безответственности иных наших богатеев — это вам не благочестивые купцы.
И конечно, нашим критикам Православия, к месту и не к месту поминающим Макса Вебера, стоит прочитать его книгу. Книга спорная; но популярных среди нашей читающей публики вебер-мифов в ней нет.
