 |
| Правая.Ru | Владимир Карпец | 16.10.2007 |
3 октября с.г. британская газета The Financial Times опубликовала редакционную статью «Силовая игра Путина с демократией», в которой, в частности, говорится: «У президента России Владимира Путина нет конца сюрпризам. В сентябре он неожиданно для всех выдвинул в премьер-министры серого аппаратчика (эпитеты оставляем на совести британских „джентльментов“ — В.К.) Виктора Зубкова, а теперь говорит, что возглавит предвыборный список главной прокремлевской партии „Единая Россия“ на декабрьских выборах и не исключает, что в марте следующего года, когда закончится его президентский срок, может стать премьер-министром сам. Таким образом, он всеми возможными способами показывает, что намерен, прикрываясь механизмами демократии, укрепить свое и без того практически тотальное господство в российской политике».
Очевидным образом — по крайней мере, на данный момент мы можем об этом говорить — рухнули предсказания, в частности, Станислава Белковского — о том, что Путин уйдет совсем и даже уедет, например, в Германию, или займется частным бизнесом. Такое в принципе невозможно.
Британская газета The Gardian (3.10.07) в статье Саймона Тисдолла «Как Путин может потерпеть крах» цитирует руководителя радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова: «Сегодня в России, как и раньше, создан режим личной власти, а как зовут этого властителя — президент или премьер-министр — не имеет значения?».
В рамках России как «светского демократического государства с республиканской формой правления» (согласно Конституции РФ) это действительно, не имеет значения, и вопрос Венедиктова могут понять лишь искренние и сознательные сторонники такой государственности для нашей страны (СПС, «Яблоко», «Другая Россия», отчасти «Справедливая Россия»). Разумеется, такая ситуация существует только для России, поскольку «тысячелетняя русская парадигма» — иная. Ее нельзя ломать или «насиловать» — она все равно сама собою восстановится, только обернется худшими своими сторонами (это, впрочем, касается любой цивилизационной парадигмы).
Далее, Саймон Тисдолл: «В результате недавно озвученное намерение Путина продолжить свою деятельность в качестве премьер-министра после ухода с президентского поста в будущем наверняка будет реализовано».
Косвенным подтверждением тому, что вариант «Путин-премьер» уже принят к разработке, являются сказанные 4 октября слова вице-спикера Госдумы Сергея Миронова о том, что институт полномочных представителей Президента в федеральных округах может быть переориентирован еще до начала президентской кампании. Речь идет об их переподчинении премьер-министру. В связи с этим «Независимая газета» (5.10.07) рассказывает: «Совершенно понятно, также уверен руководитель центра „Экспертиза“ Марк Урнов, что функции представителей президента в том виде, в котором они сформировались при Владимире Путине, были ориентированы сугубо на обуздание своевольных губернаторов. Потому что тогда, напоминает эксперт, контроль федерального Центра над регионами был значительно ослаблен: представители президента при Ельцине ничего не решали и были фигурами фактически незаметными. Урнов считает, что Миронов „как человек информированный, может отражать мнение если не президента, то околопрезидентских кругов о том, что институт полпредов свою миссию уже выполнил“. Институт полпредов сегодня — мощная структура, и поэтому, отмечает эксперт, она таит в себе некоторую потенциальную опасность дестабилизации: „Это может быть раскол по поводу границ регионов, а может, кто-то из полпредов наберет достаточно большой вес. Особенно это может представлять угрозу в условиях перехода к парламентской республике, где более влиятельной фигурой становится премьер. Нет никакого резона оставлять под президентом этих людей. И в логике уже отстроенной вертикали власти эту структуру нужно будет если не ликвидировать, то или ослабить их полномочия, или переориентировать на выполнение других задач. Сделать их, к примеру, региональными представителями либо премьера, либо правительства в целом“.
С государственно-правовой точки зрения трудность этого вопроса заключается в том, что современной государственно- (или, как сейчас говорят, конституционно-) правовой доктрине неизвестно понятие „премьерской республики“. Республики, как известно, бывают президентскими, когда президент является одновременно и главой правительства, как в США, или парламентскими, когда правительство подчиняется парламенту и отчитывается перед ним, а президента или нет вовсе, или его функции чисто представительские (как в Германии или Италии — но в этом случае, как правило, не бывает „общенациональных выборов“, а президента избирает парламент), и смешанные. В последних население избирает и президента, отчасти воспринявшего монархические функции „верховного арбитра“, и парламент, а исполнительная власть подчиняется и отчитывается и перед главой государства, и перед представительным органом. Наиболее яркий пример — Пятая республика во Франции, с Конституции которой была во многом списана ельцинская Конституция. Тем не менее, если во Франции после периода 1959−1969 гг. реальная роль президента все более ослабевала, то в России происходит, по крайней мере, до сих пор, строго наоборот. Президент — вопреки навязанной в 1991 году либерально-демократической идеологии, формально господствующей до сего дня, — в народном сознании, пусть даже и распадающемся, олицетворяет его самое. Мы говорим „при Ельцине“, „при Путине“ точно так же, как „при Брежневе“, „при Хрущеве“, „при Сталине“ или „при Царе“ (характерно, что образ Николая II олицетворяет царя вообще, а о предшествующих говорят „при Александре III“, „при Павле“, „при Екатерине“ и т. д.). Заметим, что „при Ленине“ не говорят почти никогда, хотя именно он был фактически главой государства (если, конечно, это слово можно применить к первоначальному большевистскому правлению), занимая пост… премьер-министра (тогда председателя Совета народных комиссаров) — чаще просто „при большевиках“.
С точки же зрения упомянутой, также рожденной на Западе, государственно-правовой доктрины для того, чтобы сосредоточить власть в руках премьер-министра, нужен переход к парламентской республике. Часто в связи с этим звучит мнение о т.н. „перераспределении“. Проектов различных вариантов перераспределения — а, точнее, сохранения власти в России — высказывается сегодня множество. Так, американская Time (Юрий Зарахович. „Планы Путина по сохранению власти“, 02.10.07) проговаривает вот такой: „Итак, после 2 декабря можно ожидать, что президент Путин придет в Думу в качестве лидера одержавшей победу партии и будет претендовать на пост спикера. В качестве спикера он может вынести предложение, по которому действующий президент (он сам) может назначать лидера партии, получившей большинство голосов (его самого) на пост премьер-министра. Как депутат Государственной Думы, он даже может проголосовать по данному вопросу“. Однако следует принимать во внимание не только и не столько западные экспертные оценки, сколько точки зрения, высказанные в России. У некоторых российских экспертов — в том числе близких к „партии власти“ — есть определенные надежды на установление парламентской республики. Вот как комментирует подобные надежды „Независимая газета“ (Василий Князев, „Выборы становятся референдумом“, 8.10.07): „Некоторые политологи уверены, что роль партий, парламента и правительства в будущей системе власти будет значительно выше, а роль президента — несколько ниже, чем сейчас. „Теперь президент, партии и парламент находятся вместе, и именно там власть, — подчеркивает Леонтьев (Михаил Леонтьев, главный редактор журнала „Профиль“ — В.К.). Межпартийный процесс получает прямое отношение к власти, правительство уже сейчас превращается в элемент реальной власти“. Эксперты крайне осторожно трактовали слова Путина о том, что он не исключает своего появления на посту премьера. По их мнению, гипотеза о грядущем переходе к парламентской республике, возникшая в экспертных кругах как интерпретация заявления президента, недостаточно обоснованна. Федоров (Валерий Федоров, генеральный директор ВЦИОМа — В.К.) обратил внимание — переход к парламентской республике население не поддерживает“.
Дело, конечно, не только и не столько в поддержке или отсутствии поддержки „населения“, вообще в целом достаточно сейчас безразличного к политике, кроме сравнительно небольших пассионарных (с отчетливо криминальной окраской, причем с обеих основных сторон) страт Москвы, города на Неве и Нижнего Новгорода. Экономические реформы и тяжелейшая борьба за выживание привела к невиданной усталости. Но дело в том, что „перераспределение“ немедленно приведет к запуску процесса распада — через „конфедерализацию“ или распада прямого — именно из-за усталости народа ему становится безразлично даже единство страны, чем немедленно воспользуются „региональные элиты“. Неформальные скрепы между регионами уже исчезают, а исчезновение президентских структур приведет лишь к формальному закреплению регионализации. А далее региональные структуры начнут устанавливать „особые отношения“ с Европой, мусульманским миром или Китаем…
Государственное строительство на конституционной основе, рожденной европейской и американской историей, вообще на фундаменте права, понимаемого как „мера свободы“ и учредительный договор, вообще в России невозможно — и опыт последних десятилетий это доказывает. Русское право — совершенно иное, с иной основой и иными предпосылками. Оно складывалось веками и во многом является неписанным. То же, что сложилось недавно, — как в советской, так и в постсоветский периоды — это право, обращенное вовне (собственно право), и право, обращенное вовнутрь („нормы партийной жизни“ в СССР и „понятия“ сегодня). Это реально сложившиеся земщина и опричнина, также имеющие многовековую историю (даже в раннесредневековой, Киевско-Новгородской Руси законы жизни государства не были зафиксированы в законе писанном, таком, как, например, „Русская Правда“). Ордынский период и особенно эпоха Ивана Грозного такое положение возвели на уровень само собою разумеющегося.
Демократия в современной России (как и Конституция СССР) носит сугубо имитационный характер. Поэтому требования как либералов, так и левых „проводить честные выборы“ совершенно аналогичны требованиям советских диссидентов „соблюдать свою Конституцию“. Последнее привело к распаду СССР — ведь именно в советской Конституции был заложен Лениным принцип суверенитета республик с правом отделения. В России требования соответствовать принципам демократии — обращенной вовне, в международные отношения, до поры, пока Россия слаба, — означают подмену политического субъекта, а, следовательно, еще один, уже последний, распад.
Российский политический режим сегодня некоторые авторы определяют как режим „имитационной демократии“. „При имитационной демократии, — пишет Дмитрий Фурман („Независимая газета“, 5.10.07), — соблюдение Конституции, играющей фасадную роль, чревато дестабилизацией реальной системы власти. Уход Путина во имя соблюдения Конституции — действие в этом смысле очень опасное и рискованное“. И далее: „До последнего времени политическое развитие России шло по обычному сценарию развития имитационных демократий. Общество свергает недемократический режим и провозглашает демократию, но жить в условиях демократии не может, и она быстро превращается в камуфлированный демократическими формами авторитаризм. В новой и новейшей истории этот процесс в разных странах повторялся десятки раз, и даже сейчас в условиях имитационных демократий живут едва ли не большинство стран бывшего „третьего мира“ и все страны СНГ, кроме своеобразно развивающейся Молдавии и тех стран, где цикл развития этих систем уже закончился цветными революциями“.
Тем не менее, Дмитрий Фурман указывает на некоторую (как известно, суть как раз состоит в деталях, где и прячется „князь земных смыслов“) несхожесть России с другими „имитационными демократиями“ (подзаголовок его статьи „И невозможное возможно“ таков: „Почему Россия не Казахстан“). Он объясняет отказ Владимира Путина менять Конституцию и прямо оставаться на третий срок особенностями России по сравнению с другими „имитационными демократиями“ тем, что „русская культура ХIX и даже ХХ века“ на равных участвовала в западной культуре (что спорно — В.К.), и Россия как государство с XVIII века принадлежит к „концерту“ европейских великих держав (что безспорно, но вот хорошо для России или плохо — большой вопрос — В.К.)». Отсюда делается вывод: «Наша естественная эволюция выталкивала Путина на роли Назарбаева или Мубарака, Сухарто и Маркоса, Алиева и Лукашенко. Но эта роль его не устраивает, ему очень важно быть „европейским политиком“, как наше общество в целом не устраивает роль страны „третьего мира“, и оно хочет видеть себя „Европой“. Стремление Путина соблюсти Конституцию не объяснимо логикой системы, но оно может быть объяснимо культурой».
Вот только «культурой» или как раз безкультурьем, каковое и вызывает пинание ногами «своего» и всяческое подражание «иноземщине» — сначала грекам (с середины XVII в.), затем Европе — начиная с Петра I (при том, что сам Петр I говорил, что «Европа нужна нам на десять лет, а потом мы повернемся к ней задом»)? Развитие собственных, русских начал в том числе в государственно-правовой области (Земские соборы, сословно-территориальное представительство, «царский суд», «старожильное право» в области имущественных и семейных отношений и т. д.) не привело бы к возникновению «культуры верхов» и «культуры низов», и в этом случае не было бы ни февраля 1917 (с ультратрадиционной реакцией в октябре, а затем в 30-е годы), ни сегодняшней «имитационной демократии». Тем не менее, что есть, то есть.
Сам Дмитрий Фурман высказывает надежду на то, что «постепенный» уход Путина (через премьерство) может стать переходом от имитационной демократии к «настоящей». Но вот может ли? Нас в гораздо меньшей степени (мы понимаем органическую невозможность этого) интересуют выводы Дмитрия Фурмана, чем его достаточно содержательный анализ. И прямые «взломщики» России как раз говорят то, что «косвенные» не договаривают.
Как всегда, наиболее адекватна реакция на происходящее у открытых врагов исторической России как государства (поэтому, например, Ричард Пайпс и Андре Глюксман всегда дают структурно точную картину российской истории и современных событий). Не отстают и их российские единомышленники. Так, Гарри Каспаров пишет: «Впрочем, во многом разложение партийной структуры в России — процесс объективный <…> Роль партий в реальной политике и в реальном управлении страной давно сведена к нулю. Идея попадания в Госдуму любой ценой, которая сейчас стала мейнстимом для всех зарегистрированных участников процесса, обезценена простым фактом — парламент в нашей стране перестал быть властью де факто и нынешний режим сделает все, чтобы он таковой не стал».
Вот только то, что Каспарову (точно так же, как Пайпсу или Глюксману) хорошо, России смерть. И наоборот. Поблагодарим Гарри Кимовича за жесткий анализ, но читать его будем с точностью до наоборот.
Гораздо более реалистичен в прогнозах — как, впрочем, всегда — в данном случае, чем обильно цитированный выше Дмитрий Фурман, главный редактор «Московских новостей» Виталий Третьяков (5.-11.10.07): «Наконец, в который раз повторю — высшая политическая власть в России легитимна в глазах населения только в том случае, если она располагается в Кремле, а не в каком-то там Белом доме (даже и название заёмное). И немало других аргументов, в том числе и очень деликатных, но от этого не менее серьезных и весомых, можно еще привести не в пользу оптимальности сценария „Путин — премьер-министр“. Я совершенно не верю в то, что нет других, более логичных и эффективных вариантов решения проблемы обеспечения преемственности нынешнего политического курса, в том числе и с использованием (обязательным, ибо это в интересах страны) возможностей и авторитета Владимира Путина как реальной политической фигуры первой величины. Именно потому, что вес этой фигуры так велик, неправильным ее размещением можно не укрепить, а разрушить то, что она сама и создала как основу прочности нынешней российской государственности. А главное в этой основе — поле исторической традиции (выделено нами — В.К.), безусловно, доверие к институту президентства, подорвать которое сегодня столь же опасно, как — в свое время и в чем мы на нашем печальном опыте убедились — оказалось опасным и даже трагическим разрушение и размывание власти и авторитета (пусть к тому моменту уже довольно символического) КПСС. Нет, я просто не верю, что Кремль собственными руками ввергнет Россию в пучину украинизации, все прелести которой (при внешней, но только внешней демократичности) мы наблюдаем именно сегодня прямо по другую сторону нашей границы. Лидер доминантной партии — да. Но сильный премьер-министр при слабом (демонстративно слабом) президенте в наших условиях — этот нонсенс, причем опасный. Или в подробной разработке этого плана есть такие сокрытые от посторонних глаз детали, которые меняют его суть на прямо противоположную (выделено нами — В.К.)».
Характерно, что структурно с этим согласны авторы из «оранжевого» стана: «Путина всегда позиционировали как „фигуру над схваткой“. Грубо говоря, можно было быть против бюрократов из „Единой России“, но за Президента. Теперь это уже невозможно. Любая партия, любой политик, выступающий против „Единой России“ на выборах, автоматически выступает против Путина, а значит, и против „режима“ как такового».
Но и здесь есть что возразить — и очень серьезно. Партийный режим возможен только тогда, когда правящая партия — и единственная, почему само определение партии к ней уже не подходит — становится государством, как это было с КПСС или НСДАП. При всем различии их идеологических установок эти структуры объединял их тотальный и действительно общенародный характер; они первоначально возникли не сверху, а снизу — на внешнем уровне, разумеется — выступили в качестве коллективных заместительниц монархической власти (Романовых в России, Гогенцоллернов в Германии), и имели подчеркнуто идеократический характер. «Единая Россия» ни одному из этих требований не соответствует: прежде всего, у нее отсутствует развитая и непротиворечивая идеология, которую она может навязать всему обществу, и массовая база. Созданная под конкретные цели, эта псевдопартия (как псевдопартиями являются в России все «партии», кроме, пожалуй, КПРФ и СПС) является скорее объединением чиновников, выражающих интересы этого сословия. В принципе это нормально (для социально-представительного общества и государства, каковые у нас как раз и разрушены), но этого явно недостаточно для того, чтобы стать «руководящей и направляющей силой» российского общества. И опора Владимира Путина на столь зыбкую основу власти вряд ли может быть твердой.
Александр Дугин в статье «О монархии, Путине и Зубкове» («Профиль», N 36 (544) от 1.10.07) пишет: «Россия традиционно живет в монархическом политическом устройстве. Вначале монархом был великий князь. С первых шагов власть киевского князя стала утверждаться именно как монархическая система. Он был безусловным вождем, именно он становился синонимом всей политической государственности и народа <…> Когда императорское достоинство перешло на русских князей, которые стали русскими царями, — считается, что Иван Грозный был первым помазан на царство, хотя уже Иван Третий назывался царем, — с этого момента сакрализация русской монархии достигла своего пика в прямом смысле. Именно тогда священный характер русской монархии расцвел полным цветом. Монархия длилась и после церковного раскола XVII века, она продолжалась и при таких светских монархах, как Петр I и Екатерина Великая, вплоть до последнего нашего Царя Николая II. Все они воспринимались как священные фигуры. Монархия священна по преимуществу, мы почти всегда — советский период не был исключением — жили при монархии. Мы трактовали советских вождей именно как красных монархов. Только так для русского человека было естественно осмыслять советский период истории — с опорой на собственные архетипы, на те глубинные (выделено нами — В.К.) модели, которые нам стали привычны в течение долгих веков».
О некоторых исторических деталях здесь можно спорить: так, известно, что чин венчания Ивана IV совершался все-таки без помазания, хотя все остальное действительно совпадало с чином византийским (Василий III настаивал на том, что правит царством по царскому праву), а в летописях царями именуется сам Рюрик, св. Владимир, Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, св. Андрей Боголюбский, св. Димитрий Донской и все Иоанны. Это особый вопрос соотношения священной царской крови и церковного помазания, о которой еще в VII—VIII вв. разбилась латинская Европа (похоже, при последних Рюриковичах и первых Романовых его уже не совсем осознавала Московская Русь, впрочем, относительно Рюриковичей здесь все сложнее — не случайно был очевидным образом оклеветан и обозван «слабым царем» (как «ленивыми королями» обзывали и поздних Меровингов) Василий Шуйский, которого поддерживал св. Патриарх Ермоген, не случайно и убийство (отравление) Михаила (!) Скопина-Шуйского, подлинного «безусловного вождя». Но в данном случае это все детали. Важен вывод, который делает Дугин применительно к сегодняшнему дню: «Да, сегодня Россия — не сакральная монархия, нет обряда помазания, нет династического преемства, что составляло основу традиционной монархии. Однако типологически монархическая структура в нашем обществе полностью сохранилась, поэтому мы и говорим о преемственности в династически-идеологическом смысле».
Если это так — а это так — то все последние шаги Владимира Путина можно рассматривать как попытки, пройдя по острию бритвы, сохранить эту преемственность или — что на первый взгляд кажется мало правдоподобным — затянуть время до определенного момента, пока не произойдет нечто, о чем знает только сам Владимир Путин и догадывается («Или в подробной разработке этого плана есть такие сокрытые от посторонних глаз детали, которые меняют его суть на прямо противоположную») Виталий Третьяков.
В связи с этим интересную догадку высказал главный редактор газеты «Завтра» Александр Проханов («Московские новости», 05−11.10) — интересно, что на той же странице, где расположена и статья Виталия Третьякова: «Конечно, после выборов Путин может столкнуться с непредвиденными проблемами. Любой политик, если он не марионетка, понимает, что может нарваться не только на падение цены на нефть, но и на гильотину. К тому времени, когда Россия начнет избирать нового главу государства, власть будет передана коллективному президенту, состоящего из набора персонала, над которым сейчас отчаянно работает Путин. Они займут ключевые места в Российской политике. Причем займут таким образом, что всех их — каждого в отдельности и вместе взятых — будет контролировать Путин. Думаю, что Путин не станет премьером, а премьером останется финансовый терминатор Зубков. И эта роль Зубкова будет для Путина гарантией того, что никто из будущих преемников не станет нарушать договор, который сейчас готовится к заключению».
Разумеется, речь идет не о договоре в формально-правовом («западном») смысле, а о чисто русском соглашении «по понятиям», действительно, цивилизационно противоположном всем западным моделям демократии. Это прекрасно понимают и на Западе: «Заявление Путина о своей готовности войти в предвыборный список „Единой России“ и впоследствии занять пост премьер-министра РФ расценено и республиканским, и демократическим истеблишментом как проявление „византийского коварства“ в обход договоренностей по поводу „третьего срока“, такая информация поступила из Вашингтона. В ближайшее время следует ожидать не только возобновления диффамационной волны, направленной лично против Путина, но и жестких действий против России со стороны международных финансовых корпораций и структур, в том числе европейских, а также усиления антироссийской активности американских сателлитов в Восточной Европе, Прибалтике и на Кавказе», — пишет в разделе «Табло» газета «Завтра» (октябрь 2007, N 40 (724)).
В этих условиях особую значимость приобретают некоторые публичные шаги Владимира Путина, демонстрирующие его политико-исторические предпочтения (хотя и они могут иметь также «маскировочный» и имитационный характер. Так, накануне своего 55-летия Путин сказал журналистам: «Вы знаете, я обычно не устраиваю никаких праздников, но в этом году в связи с тем, что срок президентских полномочий подходит к концу и (у меня) почти круглая дата, счел возможным пригласить завтра в Кремль постоянных членов Совета безопасности, руководство Вооруженных Сил, включая командующих округами, родами и видами войск», — сообщает РИА «Новости», 7.10.07.
«У России есть только два союзника — ее армия и ее флот», — говорил Император Александр III. То, что Владимир Путин это понимает, очевидно. Вопрос лишь в том — является ли это понимание осознанным выборов или еще одной «маскировкой» и «имитацией» на пути решения мировых задач, трудно прямо выразить каких, на пути использования и оседлания того, что Гарри Каспаров назвал «объективным процессом». Впрочем, возможно, и сам такой вопрос неуместен, поскольку процесс объективен и дело вообще не в конкретных лицах. Впрочем, на наш взгляд, «юбилейное» заявление Владимира Путина в любом случае является самым интересным и важным поворотом. Оно показывает, что именно армия находится в сердцевине русской истории и российской политики, а весь громоздкий демократическо-бюрократический фасад или в конце концов рухнет, или окончательно станет — «на время и полвремени» — формальной, «для внешнего употребления» «земщиной» вроде советских конституций. Это закономерный этап на пути преодоления «имитационной демократии». На пути перехода.
