 |
| Аргументы и факты | Владимир Кожемякин | 03.10.2007 |
ХРАМЫ и монастыри появляются в самых неподходящих местах — в бараке, притулившемся в углу двора, в бывшем заводском цехе, на частной квартире. Вера в изгнании прорастает, как трава сквозь асфальт.
«Я БЫЛ в Косово семь раз! — архиепископ Львовский и Галицкий Августин (Адам Маркевич) показывает мне это число на пальцах. — А ещё — в Ираке».
За окном его кабинета — Свято-Георгиевская церковь, единственный полноценный православный храм во Львове. Отец Августин смотрит на забор, отделяющий церковный двор от тротуара: «Если спросить жителей Косово, не обижают ли их сейчас, они бы, наверное, ответили, что, может, и не обижают, но и жить не дают. У нас похожая ситуация…». Пятиглавый храм, которому больше ста лет, стоит в стороне от оживлённого центра, на тихой улочке. Он не вмещает всех желающих, и во время богослужений люди толпой стоят вокруг, слушая псалмы из динамиков.
Храм из карандашей
СИХОВ — спальный район Львова. Там во дворе среди девятиэтажек стоит, как её называют, «церковь в бараке».Настоятель общины отец Владимир (Кузьо) с прихожанами возвели допотопное строение из подручного материала — «карандаша», сердцевины берёзовых брёвен, оставшейся от производства фанеры. Отходы купили на Львовской фанерной фабрике. Внутри, как и в любой церкви, есть престол, алтарь, иконостас, подсвечники. Правда, миниатюрные. И стены не расписаны. Барак вмещает всего человек 40, остальные во время службы вынуждены толпиться снаружи. А пока шло строительство, молились прямо на улице… Почему, раз уж так вышло, нельзя возвести что-то попросторнее, а не такую халупу? Мне ответила пожилая пара из местных (он — русский, она — украинка): «Возвести-то можно. Но за этим же следят! Боевики раскольников быстро спалят или раскатают по брёвнышку…»
Следующий адрес — завод «Кинескоп». Предприятие, где делали не только кинескопы и электролампы, но и аппаратуру для нашей оборонки, превратилось в склад: в его опустевших цехах держат товары, которые затем переправляют в Польшу. Окраина города, высокий забор, икона рублёвской Троицы над дверью-калиткой. Женщина в белом платке ведёт за руку девочку по улице вдоль забора. Перед дверью кланяется и крестится на икону. Мимо по оживлённой трассе проносятся машины. За забором сам «храм» — одноэтажная коробка старого цеха, над которой, как декорации из какого-то фантастического кино, возвышаются многометровые железные конструкции. «Шесть верхних этажей цеха мы разобрали, — вспоминает настоятель отец Владимир (Шарабура). — Железо продали как цветной металл, чем окупили расходы на покупку этой недвижимости». Само здание принадлежит физическому лицу — местной предпринимательнице, выкупившей цех у завода. Выходит, что церковь как бы частная…
Её так и называют: «партизанский храм». Во дворе — импровизированная звонница на стойке. Отец Владимир бьёт в колокол, объявляя начало службы. Я захожу в типичное цеховое помещение. Рядом с алтарём — вентиляционные трубы, вокруг — заводские крашеные стены… Отец Владимир с гордостью показывает мне проект Свято-Троицкого храма, каким он мог бы стать: высоченное здание со множеством куполов. Если его всё-таки построят, наверняка оно будет видно из любой части Львова. Нынешний храм-цех по сравнению с ним — маленький сарайчик. «Всё хорошо, — вздыхает отец Владимир, сворачивая рисунок. — Вот только спонсора нет».
Монастырь в рукавичке
ТРЕТЬЯ достопримечательность — монастырь в квартире. Секретарь епархии отец Борис тормозит машину на булыжнике в историческом центре. За дверью с электрическим звонком — женский Свято-Преображенский монастырь, единственный на Львовщине. Настоятельница игуменья Варвара, — поводит рукой: «Добро пожаловать к нам в „рукавичку“!» И напоминает мне сказку о потерянной рукавице, в которой поселились: мышка, заяц, лиса ит. д. Квартиру, принадлежавшую местному священнику, приспособили под братский корпус: в одной из комнат — иконостас, в другой — «кельи"-клетушки, разделённые занавесками. Тут живут 9 насельниц. Две из них — студентки Львовского мединститута. «Как вам тут, девочки?» — «Тихо, но тесно!» «Многие сюда просятся, — поясняет хозяйка, — да поселить некуда!».
«Люди всё-таки понимают, что раскол на Украине имеет не внутрицерковную, а политическую природу, — говорит архиепископ Августин. — Он провёл резкую и болезненную черту через души, разделил семьи, рассорил соседей. Начинается какое-то раздвоение, шизофрения…» Но желания идти на ответную конфронтацию всё-таки нет. «Мы все тут так живём — словно говорим шёпотом, — признаётся Ксения, помощница архиепископа по тюремному богослужению, редактор газеты для заключённых и освободившихся «Помилуй и спаси». — Может, это смирение и спасёт нас?»
Может быть, и спасёт. А вот помилуют ли конкуренты?
ДЛЯ СПРАВКИ
До украинской «незалежности» во Львове действовали десятки православных храмов. В начале 2000-х остался один. Всё началось в 1989-м, когда грекокатолики (униаты), прервав литургию, захватили первую, Преображенскую церковь. По словам очевидцев, «вооружившись металлическими предметами, они установили круглосуточное дежурство у алтаря. У настоятеля, угрожая силой, потребовали сдачи ключей. Замки взломали и заменили». За два года на Западной Украине униаты забрали сотни храмов. Массовые избиения верующих тогда стали нормой.
