Памяти отца Александра Киселева (1909−2001)

2 октября 2001 года, всего несколько дней не дожив до своего 92-летия, блаженно почил о Господе один из старейших клири­ков Русского Православия протопресвитер Александр Николае­вич Киселев. Как не привести слова апостола Павла: Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их (Евр 13:7).

Те, кто знал отца Александра в последние годы его жизни, после его возвращения в Россию, могут в полной мере применить к батюшке слова святого апостола Христова, поскольку, взирая на конец его земного пути, последнее десятилетие, проведенное на родине, куда он так стремился, многим и во многом так хоте­лось бы подражать ему. Он являлся для знавших его воплоще­нием подлинного пастырства Христова, тем, о ком Слово Божие говорит добрый пастырь, — добрый в Евангельском смысле этого слова. Отец Александр видимым образом, буквально так, как это изображается на иконах, был светоносным старцем. От его лика исходили почти что видимые нашими телесными очами свет и благодать Божия, которую он стяжал всю свою жизнь. Он — это было так удивительно в наш холодный век — ощути­мым образом с любовью Христовой относился к каждому при­шедшему к нему пусть даже по случайному поводу человеку, а это нельзя заменить никакой формальной вежливостью, ника­ким внешним расположением, никакой культурой поведения; это единственное, что так отзывается в душе и так согревает сердце. Каждый пришедший к нему по самому незначительному поводу чувствовал, что отец Александр любит его, он с ним го­ворит не потому, что должен поговорить, не потому, что это священническая обязанность или еще по каким-то внешним причинам. Он видит в любом образ и подобие Божие и — сейчас, здесь — любит. Это было чудесно; это так редко встречается в мире и даже так нечасто в Церкви. Каждый, кто с этим сопри­коснулся, запомнит это на всю последующую жизнь. При этом в отце Александре не было никакой внешней доброжелательности и мирской мягкости. В нем не было ничего от блаженного старичка в мирском понимании этого слова, добренького дедушки, деда Щукаря. Когда нужно, он мог сказать и решительно, твер­до, не терпел никакой фальши.

Мне припоминается эпизод уже по его возвращении в Моск­ву. Отец Александр присутствовал в одном из храмов на юбилее вполне заслуженного священника. Когда по обыкновению по окончании литургии и молебна приветствие за приветствием возводили именинника на такую степень высоты, что уже Фавор начинал дымиться где-то внизу, отец Александр, которому, как самому заслуженному пастырю, дали слово в заключение, сумел в духе мирности, но и отрезвляюще сказать, что подобного рода речи говорятся человеку один раз — на его похоронах. И после этих слов все стало на свои места: и именинник утратил то чув­ство неудобства, которое возникает от слишком возвышенных речей, и искренняя любовь к нему собравшейся братии пришла в ту нормальную, естественную меру, которая должна быть при таких торжествах. Но ведь нужно было решиться сказать такое слово!

При этом, по себе скажу, рядом с отцом Александром нахо­диться было непросто именно потому, что общение с ним тре­бовало полной меры открытости и недопущения формальности, всякого рода вежливых умолчаний и привычных пустопорожних разговоров. Не всякий и не всегда стремился быть рядом с ним долго, но после общения каждый выходил, как омытый духовно.

Родился будущий протопресвитер Александр Киселев 7 ок­тября 1909 года в Тверской губернии. После Октябрьской рево­люции 1917 года у семьи появилась возможность выехать в ставшую тогда независимой Эстонию, поскольку отец был ро­дом из Юрьева (Тарту). Несколько последующих десятилетий его жизни прошли в пределах Прибалтики. Там он, достигнув поры юности, стал участником одного из наиболее значитель­ных явлений русской церковной жизни первой половины XX столетия — Русского студенческого христианского движения. Мы знаем, что у истоков этого движения стояли такие извест­ные деятели нашей Церкви, как протоиерей Василий Зеньковский, протоиерей Сергий Четвериков, священник Александр Ельчанинов и другие видные клирики русского православного зарубежья. Отделение РСХД было и в Прибалтике. Отец Алек­сандр, в последующие годы своей жизни вспоминая эту пору, часто употреблял выражение: «Мы-движенцы». Это память о юности и совместное именование участников движения; так за­помнилось ему и было пронесено через всю жизнь.

В 1933 году Александр Киселев окончил Рижскую Духовную Семинарию, предполагая продолжать обучение богословию в Свято-Сергиевском институте в Париже. Но встреча с тогда игуменом, а впоследствии архиепископом Иоанном (Шаховским), известным также как духовный писатель, привела к тому, что он получил у последнего благословение на скорое рукоположе­ние без поездки в Париж. Тогда же произошла его встреча со студенткой медицинского факультета Тартуского университета Каллистой Кельдер. 19 июля 1933 года они обвенчались, а через месяц, в праздник Преображения Господня, Александр Киселев был рукоположен в сан священника. Матушка Каллиста прошла рука об руку с ним весь путь его земной жизни. Не разлучились они и в конце своего земного пути. Теперь ее могилка рядом с могилой отца Александра на кладбище Донского монастыря.

Отец Александр служил в нескольких приходах. Сначала в Нарве, а потом в Свято-Никольской церкви в Таллине, где диа­коном был также член РСХД Михаил Ридигер. Сын отца диа­кона, юный Алеша, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси, прислуживал в алтаре. На панихиде по отцу Алек­сандру 4 октября 2001 года Святейший Патриарх со слезами вспоминал об этих давних годах и о том образе доброго пасты­ря, который для него в его отроческие годы явил тогда еще мо­лодой священник Александр Киселев. Вместе со священником Александром Киселевым Алеша Ридигер совершил свое первое паломничество на Валаам.

В 1940 году Советский Союз присоединил страны Прибалти­ки к своей территории. После мучительных сомнений и советов с матушкой отец Александр пришел к решению покинуть пре­делы страны. Поводом к тому послужило некоторое количество немецкой крови его супруги, а пакт Молотова-Риббентропа давал право всем немцам выехать за пределы Советского Союза. С пересечением границы связан один эпизод, который отец Александр рассказывал близким ему людям. В своем священническом чемоданчике он увозил Евангелие, крест, епитрахиль. Когда он проходил таможенный контроль, для того чтобы сесть на пароход, иду­щий в Германию, открывший его вещи на та­моженном посту советский офицер, внимательно посмотрев сначала на содержимое чемоданчика, потом в глаза отцу Алек­сандру, велел закрыть веши и стал торопить его громким голо­сом: «Скорее проходите, не задерживайте очередь! Смотрите, сколько людей скопилось сзади». Отец Александр после зада­вался вопросом, что это было: голос ли совести, христианское ли детство, которое отозвалось в сердце офицера, носившего красную звезду на фуражке, или прямое чудо Божие, которое сохранило святыни церковные от поругания, а самого его — для последующего священнического служения?

Оказавшись в Германии в условиях военного времени, отец Александр связал свое священническое служение с теми даже не тысячами, а десятками тысяч наших соотечественников, кото­рые оказались в положении либо пленных, либо вывезенных на работы на территорию германского рейха, тех, кого называли там остарбайтерами, восточными рабочими. Как мог, он ор­ганизовывал для них приходскую жизнь. Для кого-то это было возвращением к тому, что они помнили из детства, для иных это было первой встречей со священником, первой встречей с православной традицией: вырастали поколения людей, уже не соприкасавшихся с церковной жизнью даже в отечестве. Во время Второй мировой войны произошла встреча отца Алексан­дра и генерала Власова, которого он понял и принял; его Рус­скую освободительную армию он считал закономерным продол­жением той борьбы русского народа против коммунизма, кото­рая была в годы Гражданской войны, в годы крестьянских вос­станий по всей тогда уже советской России. Можно соглашаться или не соглашаться с этим выбором отца Александра, но нельзя не признать, что это был внутренне выношенный выбор христианина, а не коллаборационизм или приспособление к окру­жающей ситуации.

По окончании Второй мировой войны отец Александр, ока­завшись в американской зоне оккупации Германии, приложил множество усилий для окормления — часто даже физической поддержки — наших соотечественников, там бывших. Это были та ситуация, когда, прежде чем обратить к людям слово Божие, им нужно было дать что-то поесть, чтобы не умерли с голоду. И именно там отцом Александром было организовано общество служения ближнему, которое потом получило название Свято-Серафимовского фонда, или Свято-Серафимовского общества. Название это также глубоко символично. Дело в том, что в Мюнхене здание, которое было выделено американскими вла­стями для фонда, прежде принадлежало гестапо. Здание было полуразрушено от попадания в него бомб, и, когда ближайшие сотрудники отца Александра приводили его в порядок, одна русская женщина среди кип немецких гестаповских бумаг вдруг нашла маленькую иконочку преподобного Серафима, неведомыми путями там оказавшуюся. Это было с полным основанием воспринято отцом Александром как непосредственное указание Божие и как попечение самого батюшки Серафима о том деле, которое тогда организовывалось, и именно этому подвижнику Русской земли был посвящен фонд.

С 50-х годов отец Александр оказывается географически еще дальше от родины — в Нью-Йорке. Там же продолжается деятельность Свято-Серафимовского фонда, там же открывается храм во имя преподобного Серафима сначала в арендованном здании епископальной церкви, а с 1965 года в собственном че­тырехэтажном доме на 108-й улице Нью-Йорка. Этот дом был не только домом молитвы, но и духовным и культурным цен­тром второй волны русской эмиграции. Это летние лагеря, в которых изучалась история России, съезды молодежи, русский театр, концертный зал им. Рахманинова, издательство и помощь вновь приезжающим людям и многое, многое другое. Но глав­ное — не прерывавшиеся духовные связи с отечеством — и тем, которое ушло уже за пределы катаклизмов 1917 года, и тем, ко­торое в скорбях и в бореньях пребывало к востоку далеко, за Атлантическим океаном.

Среди значимых деяний отца Александра этого периода можно назвать создание журнала «Русское возрождение», кото­рый специально предназначался для того, чтобы должным обра­зом подготовиться к празднованию 1000-летия Крещения Руси. Журнал начал издаваться за 10 лет до празднования, с 1978 года, тогда, когда сама идея этого празднования многим за границей казалась неосновательной. Оппоненты обращались к отцу Алек­сандру со словами: «Что мы будем праздновать: нашу гибель и разрушение? То, чего уже нет?» Но он, веря в промысел Божий и в милость Божию, начал готовиться к этому великому юби­лею. Теперь мы знаем, насколько обоснованным было это его упование.

Отец Александр принял деятельное участие в прославлении Собора новомучеников и исповедников российских в Русской Зарубежной Церкви, в подготовке как самой процедуры канони­зации, так и списка тех лиц, которые должны были быть про­славлены.

И, наверно, не случайно, что год 1000-летия Крещения Руси, 1988 год, оказался поворотным и стал последней вехой в жизни самого отца Александра. В 1990 году, когда Собор избрал нового Патриарха Русской Православной Церкви, отец Александр с матушкой Каллистой первый раз после долгих десятилетий посе­щают свое отечество. В 1991 году они участвуют в перенесении мощей преподобного Серафима в Дивеево, а с 1992 года посе­ляются в Москве окончательно. Нельзя не вспомнить, что этому предшествовало. Когда во время визита в Нью-Йорк Святейший Патриарх пригласил отца Александра молиться вместе с ним в Свято-Никольском соборе, тот радостно и благодарно принял это приглашение. Мера понимания тогдашнего главы Зарубеж­ной Церкви митрополита Виталия не превышала тот уровень, который позволил ему запретить служение заслуженнейшего протопресвитера русского зарубежья. Да и прежде еще митропо­лит Виталий говорил ему глубоко знаменательные слова: «Вы с нами, но вы не наш». Действительно, духа отделения, осужде­ния и неприятия, каковым в значительной мере, увы, характеризовался в те годы епископат Русской Зарубежной Церкви, ни­когда не было в отце Александре. Он не отделял страждущее отечество от Русской Церкви и всегда был выше тех юрисдикционных разделений, которые иные считали непреодолимыми.

Последний период жизни отца Александра, с 1992 года, — его поселение в Донском монастыре — видимым образом был как бы пребыванием на покое, но на самом деле это была мис­сия, миссия передачи традиции духовничества, священнослужения, опыта «русскости» всем тем людям, и молодым, и ста­рым, и укорененным в церковной жизни, и только подходящим к ограде церковной, которые во множестве собирались в его ке­лье в Донском. Не сосчитать, скольким из них он сделал их путь ко Христу и их жизнь во Христе прямее, яснее и правиль­нее. Молитва всех его знавших — это, конечно, молитва о упо­коении его души, но и молитва к нему, к отцу Александру при­снопамятному, чтобы, как он помогал нам при жизни, так же и теперь предстательствовал за нас в Вечности перед Отцом нашим Небесным.

http://www.taday.ru/text/72 300.html