Без Бога рая не построишь

Интервью с внуком русского религиозного мыслителя Павла Флоренского

Этот год отмечен сразу двумя датами, связанными с именем русского религиозного мыслителя священника Павла Флоренского, — 125-летием со дня его рождения и 70-летней годовщиной расстрела. В августовские дни, когда из Соловков в Москву шел крестный ход в память о невинно убиенных тоталитарной властью, мы беседовали о судьбе философа с его внуком, профессором Павлом Васильевичем Флоренским. Он с 1962 года собирает и публикует наследие своего знаменитого предка.

— Павел Васильевич, не перестаешь удивляться силе духа этого человека — будучи в застенках, Флоренский находит возможность осмыслить происходящее тогда в стране и предложить собственное видение ее будущего…

— Да, именно в марте 1933 года, в Бутырской тюрьме, Флоренский написал работу «Предполагаемое государственное устройство в будущем». Там он предложил свое видение российской государственности. Все строится сверху, никакой выборности. Сверху назначаются чиновники, и у каждого свои функции, обязанности в самой жесткой форме. Если вдуматься в его конструкцию будущей России, то это абсолютистская монархия. Такая структура, считал он, дает возможность оптимально развиваться нашей стране. Один злой на язык поляк, Мариуш Вилк, пресс-секретарь «Солидарности» времен сопротивления, сказал мне однажды: «Флоренский строит сталинизм». По внешним признакам — конечно. Потому что сталинское государство было классическим абсолютистским (теперь говорят — тоталитарным, вкладывая в этот термин отрицательный смысл). Но сталинское государство было безбожное. А любая безбожная конструкция, будучи формально такой же, становится пародией на то, что пытается воспроизвести. Все так, но все наоборот по результатам. Пожалуй, самый яркий пример — Соловецкий лагерь особого назначения. Люди получают столько, сколько необходимо. Все казенное: еда, одежда, кров и… жизнь. Начальство заботится о заключенных. В баню водят. Общение вполне приятное: у Флоренского там было много друзей еще с воли — общество изысканнейшее! Тепло, знаменитые печи Соловецкие. Дивная природа! Так он ее описывает: северное сияние, не очень холодно, морозов на Соловках нет, морской климат. Даже дикие звери ручные, лисы забегают в дом, олени из рук берут еду. Рай, да и только! Но, рай безбожный, — концлагерь. Рай на Земле вообще невозможен. Это ошибка тех, кто обещает светлое будущее. Рай — это преображение материи, вещества, мысли, всего. А когда пытаются построить рай в нашем мире, получаются Соловки.

Так же и сталинизм был абсолютной монархией, все шло сверху вниз, прямо по Флоренскому! Но тогда, когда это незаконно, когда царь не помазанник Божий, а просто прорвавшийся к власти волевой человек, получается сталинизм.

— Как же осужденному удавалось делать такие записи?

— Павел Александрович был арестован в конце февраля 1933 года, а это написано в марте. Я думаю, произошло следующее: чекист потребовал написать признание в ненависти к советской власти. А у него ненависти не было. И он написал о своем отношении к существующему общественному строю. Написанное за день — уносили. Чекист внимательно читал, делал пометки. Листы, исписанные красными чернилами, отсырели, и на листах получились словно бы кровавые потеки — страшно смотреть! Этот текст писал, по моему убеждению, человек абсолютно свободный, уже ушедший ТУДА. Он, по-видимому, закрыл за собой дверь из этого мира. Уже подписал на себя столько, что ждал расстрела. Но расстреляли его позже, когда зачищали лагеря. К принятию Сталинской конституции 1937 года нужно было ее соблюдение. Это не первая утопия, написанная в тюрьме, после пыток. Томас Мор, Кампанелла тоже на грани жизни и смерти сочиняли свои утопии.

Работа Флоренского сохранилась, потому что система работала четко. Если и пропали, то два-три письма Павла Александровича из Соловецкого лагеря. Чекисты были очень аккуратны, они так же боялись, как и все остальные. Даже в отношении репрессий законность — та законность — была в высшей степени скрупулезно соблюдена. Документы, переписка, протоколы допросов, даже в каком вагоне кто ехал — все хранится в архивах. Приговоренных к расстрелу сначала вывезли с Соловков в Ленинград, и там они находились около месяца. Все это — и ритуальность, и пунктуальность репрессивного механизма — заставляет задуматься над сущностью сталинского государства как вывернутой наизнанку Божественной гармонии, превратившейся без Бога в свою противоположность. потому что в нем не было Бога.

— Может быть, именно парадоксальностью своих оценок и отношения с большевистской властью Флоренский вызывает нарекания некоторых нынешних ревнителей православия?

— В февральском номере «Журнала Московской патриархии» вышла статья, посвященная 125-летию Флоренского и подписанная Святейшим Патриархом Алексием II. Вот вам оценка официальной церкви.

Хотя в Московской духовной академии есть целое направление, которое «покусывает» Флоренского. Критиков раздражает многое. Например, его работа после 1918 года на государственной службе. При этом умалчивают, что он был сам вынужден уйти из Московской духовной академии, чтобы «не быть изгнанным своими товариществующими со — товарищами» — так писал он одному из претендентов на патриарший престол архиепископу Антонию Храповицкому о сильно «покрасневших» своих коллегах по академии. А почему не работать: это его государство, его Родина. Можно быть с государством и нести тяжесть грехов его тоже. А можно конфронтировать с безбожной властью. Что правильнее — сложный вопрос. «Это возмутительно, священник занимается электрификацией!». А что ж, священнику при лучине сидеть? Раздражает то, что он был ученым. В конце концов, то, что Флоренский трудился, боролся, и сейчас его признают, говорит о том, что он тоже был прав.

Поставлен вопрос о канонизации Флоренского. Дело в том, что канонизация происходит на небесах, а мы только констатируем ее. Павла Александровича, конечно же, канонизировали большевики. Они-то в этом деле разбирались! В своей резолюции — «священник, не снявший с себя сана» — они однозначно решили этот вопрос. Так звучит обвинение, по которому его и расстреляли, что зафиксировано в приговоре. А это самое большое мученичество — за веру и за Бога, мученичество священника. Другое дело, что комиссия по канонизации смотрит, как держал себя во время следствия страдалец. Дело в том, что наша комиссия по канонизации подражает подобной комиссии католиков. Там канонизация происходит по модели суда — со следователями, защитниками и даже прокурором. Легче всего канонизировать тех, кого сразу расстреляли без разговоров. И они, действительно, мученики за веру. Монаху было легче сопротивляться, чем священнику с семьей.

— Как Вы определили бы вклад Флоренского в русскую философскую мысль?

— Положение Русской православной церкви перед революцией было достаточно сложным. Между интеллигенцией и церковью пролегала если не пропасть, то, по крайней мере, демаркационная линия. И хотя сами священники, философы-богословы обладали знаниями высочайшего уровня, владели многими языками — это были разные, почти не пересекающиеся области. Первым, кто обратил интеллигенцию к церкви, стал, конечно, Владимир Соловьев. Но церковь его не приняла. Он тут же перессорился с Антонием Храповицким, будущим главой Русской православной церкви за рубежом, который был крупным церковным мыслителем. Тем не менее это первое движение интеллигенции к церкви. Вслед за ним пошли трое мальчишек из знаменитой Второй Тифлисской гимназии. А сподвиг их на это Георгий Николаевич Гехтман, создавший кружок по истории философии (вот вам и еврейский след в русской религиозной философии). Этими мальчишками были Флоренский, который после университета первым пошел в духовную академию и первым принял священный сан, А.В. Ельчанинов, ставший священником уже в эмиграции, рано умерший В.Ф. Эрн, и, конечно, Валентин Свенцицкий. К этим юношам примкнул старший по возрасту С.Н. Булгаков, бывший до того социал-демократом. П.А. Флоренский первым из научной корпорации пошел в священники. Это теперь что ни священник, то кандидат наук, а что ни кандидат наук, то заочно учится в семинарии. А тогда это был взрыв. У меня есть письма к Флоренскому, где его порицают: как вы могли, образованный человек, пойти в клерикалы!

В 1930-е годы церковь была настолько изолирована и уничтожена, что вообще-то стала церковью бабушек. Интеллигенция была бесконечно далека от религиозных исканий и в силу политических соображений, и в силу воспитания, и в силу своей безопасности. Одной из немногих книг, которая связывала интеллигенцию и церковь, было сочинение П.А. Флоренского «Столп и утверждение истины». Целое поколение он привел в церковь. В этом смысле он сыграл апостольскую роль в 1950—1960-е годы и стал символом образованного, просвещенного священника, убитого большевиками.

Весом и вклад Флоренского в науку. Получил широкое распространение его анализ пространственности в художественных произведениях. «Иконостас» прошел в самиздате: ссылаться нельзя, вот и тащили его целыми блоками в свои статьи. Этой работой Павел Александрович трансформировал советское искусствоведение. Ряд его филологических работ активно используется и по сей день, бездна ссылок на них в трудах современных ученых. Его естественнонаучная работа «Диэлектрики и их техническое применение» посвящена исследованию полупроводников, за что потом другие получали премии. «Благо», что эта книга тоже была запрещена. Когда В. Вернадский создал бессмертное учение о биосфере, все сразу стали формулировать, что же тогда такое «человекосфера». Сейчас обсуждается идея П.А. Флоренского о пневматосфере, «области вещества, проработанной духом». Позже, уже во время войны, В.И. Вернадский предложил термин ноосфера, то есть биосфера, контролируемая разумом человека.

Наконец, очень многие люди порой ценны не только своими писаниями. Своей жизнью они тоже несколько трансформируют этот мир. У Флоренского пять детей, двенадцать внуков, двадцать четыре правнука. И это тоже немаловажно!

Мое положение вообще уникально. Во-первых, я старший сын старшего сына. Во-вторых, дед ждал меня, знал о моем рождении. И третье. В 1936 году лето было жаркое, у меня — заражение брюшины. По всему, должен умереть. Дед отмолил. Выжил, как видите. Вдова его, моя бабушка, воспитала нас в любви к деду. С дедовским наследием и со мной происходят удивительные вещи. Вот примеры. Я добился, чтобы мне дали в КГБ «Дело» Флоренского, и об этом стоит рассказать. Это уже само по себе чудо. В архиве сидел чекист и готовил родственников репрессированных к предстоящему знакомству со страшными документами. Успокаивал. Я седеть тогда начал, когда прочитал «дело». Я его почти все переписал и наговорил на диктофон. А рядом сидели другие архивисты — «старые большевики». Естественно, они тут же на меня «настучали». Переписывать можно, а можно ли наговаривать, никто не знал. На всякий случай чекисты на выходе потребовали кассету. Но я человек опытный (только что прошел «Штирлиц»), я надиктовывал, и тут же заменял кассету на чистую. Её и отдал. Нарушения-то не было, просто реакция на «сигнал». Потом перепечатал записи на машинке. Так что все «дело» через себя пропустил.

При поддержке второго сына Павла Александровича, Кирилла Павловича, чьё имя, кстати, носит кратер на обратной стороне Луны, и бабушки, я начал заниматься наследием деда в 1962 году. Тогда и подумать нельзя было о публикациях. И имя его настолько запретили, что стали забывать. Потому и фамилия моя не вызывала пугающих вопросов. А первые публикации стали появляться с 1967 года. Сначала в СССР, а затем и за рубежом. И лишь в 1982 году впервые широко отмечалось столетие со дня рождения философа. С тех пор внуки П.А. Флоренского издали почти все его работы — в несколько раз больше, чем ему удалось опубликовать при жизни. Теперь выходит масса пиратских изданий его трудов, подготовленных нами. Со школьных лет я составляю картотеку упоминаний о Павле Александровиче. В Интернете сегодня больше тысячи страниц посвящено Флоренскому, на них приходится по 200 000 запросов в год. Он вполне вошел в современный контекст. Идет глубокое освоение его наследия. И спустя 50 лет после гибели Флоренского мысли его востребованы.

Беседу вел Андрей Мельников

http://stoletie.ru/project/70 926 145 706.html