 |
| Русское Воскресение | Василий Козлов | 20.09.2007 |
Сегодня наши российские города напоминают оккупированную территорию. И Москва, и Санкт-Петербург, и Иркутск, и Чита, и любой городок районного масштаба, и самый глухой поселок (в наименьшей мере) кричат и пестрят рекламными щитами и названиями на английском языке, а чем дальше на восток, то и китайскими иероглифами (названия китайских кафе, ресторанов, вещевых рынков).
В больших городах на каждом перекрестке, на каждом десятке метров — рекламные щиты на английском языке. Чужой большинству населения язык подстерегает всюду. В салонах купленных за рубежом автобусов, на бортах автомобилей, на кузовах троллейбусов и трамваев, на машинах такси непременно «TAXI «; на крышах домов и на растяжках над дорогами; на вывесках магазинов, в оформлении витрин и торговых залов, на консервных банках и коробках сока, на обертках конфет, на упаковках жвачки; на лекарствах, на нижнем белье, на джинсах, на верхней одежде, на обуви и головных уборах; на визитных карточках, на авторучках, на школьных тетрадях; на рюкзаках и палатках; в названиях рекламных и торговых фирм, всевозможных агентств и обществ, банков, в рекламных роликах, в телепрограммах т. д. и т. п.
Ситуация — абсурднее не бывает. Нет другой страны в мире, где бы так бездумно, раболепно вытесняли свой родной язык. Неужели преклонение перед Западом так сильно, что государственные органы не способны противостоять этой стихии? Да и стихии ли? Стихия не бывает так целенаправленна и последовательна.
В интервью газете «Труд» В. Г. Распутин сказал: «Разрушение традиционной и классической культуры не могло обойтись без посягательств на русский язык, это всегда взаимосвязано. Варварская культура конца XX — начала XXI века, в отличие от классического искусства XIX века, заговорила и запела грубо, пошло, безграмотно, и этот «базарный» уровень нынче утверждается как норма. Тут же, разумеется, явились и «реформаторы» русского языка. Предлагают, например, писать «как слышится»: «корову» через «а», а «парашют» через «у». Я был в двух комиссиях по русскому языку при президенте РФ и знаю, что это не досужие выдумки, такое правописание готовилось всерьез. Видно, для удобства иностранцев, пользующихся русским языком, и наших родных Митрофанушек.
А почему, думаете, наша так называемая «культурная элита» потащила ненормативную лексику, а проще говоря, мат на телевидение, радио, в кино и литературу, на публичные свои сходки? Почему она потребовала легализации матерщины, к ужасу даже русского мужика, умеющего выразиться крепко, но знающего для этого место и время?
Да потому, что это ее нутро. Сказывается родство со Смердяковым, считавшим, что ничего хорошего в России быть не может. Нельзя убе речь язык в ту пору, когда убиваются и отечественная культура, и отечественное образование. Сегодня надо фразу Тургенева о русском языке довести до конца: «Не будь тебя — как не впасть в отчаяние?..» На протяжении многих веков это благодатный и умный родитель и нашего народа, и нашей культуры — русский язык. А мы с ним обходимся как со случайной одежкой, купленной на рынке и вышедшей из моды».
Невольно возникает сравнение России с американскими колониями, когда с непоколебимым упорством российские СМИ называют Государственную думу Белым домом; у нас нет Сената, но есть сенаторы; у нас нет губерний, но есть губернаторы, а все эти мэрии, муниципалитеты так ли удобовыговариваемы и привычны родному слуху?
В период революций, а в 90-х годах прошлого века началась именно революция, не только разрушаются устои государственности, но и усиливается воздействие на язык. В нем наиболее отчетливо проявляется направление происходящих перемен. В православной России новорожденным давали имена по святцам. За каждым нареченным именем стоял образ святого, его благочестивой жизни, любви к ближним, напоминающий о высоком смысле человеческого предназначения.
«Пламенные» революционеры ввели свою систему ценностей, появились имена-аббревиатуры: Вил (Владимир Ильич Ленин), Геодим (Георгий Димитров), Даздраперма (Да здравствует Первое мая) и т. д. Язык менялся под напором заимствований и нововведений, но никто из самых рьяных перестройщиков не посягнул на кириллицу — черты языка остались прежними.
Современные либерал-большевики пошли дальше — ведется необъявленная война против русского языка. Сегодня латинский шрифт вклинивается в кириллицу, медленно и упорно происходит разрыхление, замена и подмена русских слов англоязычными.
В центре Иркутска есть торговый центр с названием «CeZon «. Включая встроенную «Z «, все остальные буквы есть в английском алфавите. Иркутяне, зная, говорят «сезон». Но попробуйте отстраненно от звучания прочитать это слово — получится полная бессмыслица. Еще один подобный пример. Есть по улице Урицкого салон-магазин «EnaroWECT «. Заведение, в котором стригут и красят волосы, названо словом, имеющим краеугольный смысл в русской православной культуре. Благовещенье — добрая, радостная, благая весть. Новый Завет Иисуса Христа мы называем Евангелие, в переводе с греческого — Благовестие. Благовест — это колокольный звон, извещающий о начале и конце богослужения. Церковный устав определяет характер звона в известные дни. Например, благовест к Великопостному богослужению бывает косный (редкий) и медленный, а в большие праздники более продолжительный и менее косный. Иногда уставом указывается и определенный колокол для благовеста, к примеру, в простые дни Великого поста благовест производится в средний простодневной колокол, а на Пасху ударяют в великий колокол — так называют самый большой колокол.
Какая связь между значением этого слова и названием салона-магазина? Какая польза в этом названии, в конце концов, хозяину магазина? Православный человек туда не пойдет, значит, клиентов будет меньше, следовательно, никакого здравого смысла в том нет.
И последний пример — еще более абсурдный. На улице Советской, да, наверное, и в других местах, есть рекламный щит гостиничного комплекса «ZveZda «. Исконно русское слово написано латинскими буквами. Можно, скажем, понять, когда название фирмы, к примеру «Canon «, пишется по-английски. Но на кого рассчитана «ZveZda «? На иностранцев, перед которыми готовы «стелиться» «новые русские», но и они скорее бы поняли это слово, оформленное русскими буквами. «Звезда» — заглянул в словарь и все ясно. Смысл же этого нового словообразования они не поймут никогда. Абсурд? Абсурд.
Понятен уровень культуры «звезданутых» дизайнеров и рекламных агентов. Но должен же быть государственный контроль над тем, что происходит в государстве, тем более в такой ответственной, прямо воздействующей на сознание сфере, как реклама.
Если все эти вывески рассчитаны на иностранцев, приезжающих в Россию, в надежде что-нибудь им продать, то это опять-таки глупо, так как иностранцы все могут купить у себя дешевле и качественнее, а нашу продукцию, в основном китайского производства, они не покупают.
Неужели в погоне за прибылью навсегда осталось где-то в истории элементарное чувство национального достоинства или его вполне компенсируют набитые долларами карманы?
Что ныне лежит на весах?
Кто из руководителей нашего государства хоть однажды озаботился тревожным состоянием языка? Никто.
Закон о языке, принятый Государственной думой и подписанный президентом, — это закон о бюрократическом использовании языка. В законе ни слова не сказано о языке как о нравственно-духовной основе народа, о защите языка от искажений и разрушений там также не говорится. Но в западных странах, примером которых, как фиговым листком, любят прикрывать свою срамоту либерал-большевики, есть не только законы, оберегающие язык, но, скажем во Франции, существует должность языкового полицейского. Французы понимают серьезность вопроса. Так давайте брать у Запада лучшее, что у него есть, сохраняя свое сокровенное, что принадлежит только нам. Но, видимо, наших либерал-реформаторов, как бомжей, интересуют только цивилизованные помойки.
В языкознании есть понятие «диахрония», означающее, что язык изменяется во времени, и может наступить такой момент, когда он перестает использоваться в сфере общения. И мы знаем такие мертвые языки. Можно, конечно, надеяться, что наш великий и могучий русский язык как явление нравственное и духовное, сам справится с грозящими ему опасностями, как это бывало раньше, но в настоящее время без нашей помощи этого не произойдет.
В русской истории уже бывали увлечения и французским языком, и немецкой философией, известно, чем все это закончилось. К началу XIX века представители русской аристократии офранцузились так самозабвенно, безоглядно, что их отпрыски уже не говорили по-русски. А когда орды цивилизованных варваров под предводительством Наполеона ринулись в наши пределы, зов родной речи оказался сильнее легкомысленной моды. Так неужели снова для возврата в отчие рубежи родной речи нам необходимо прямое иноземное вторжение?
Горький упрек всем нам был сказан великим педагогом Константином Дмитриевичем Ушинским: «Самое резкое, самое бросающееся в глаза отличие западного воспитания от нашего состоит в том, что человек западный, не только образованный, но даже полуобразованный, всегда всего более и всего ближе знаком со своим Отечеством: с родным ему языком, литературой, историей, географией и т. д., а русский всего менее знаком именно с тем, что всего к нему ближе — со своей Родиной и всем, что к ней относится».
В XIX веке эти слова звучали как предупреждение, в наше время они звучат более чем злободневно.
Валентин Распутин в слове, произнесенном на Всемирном Русском Народном соборе, посвященном 60-летию Победы в Великой Отечественной войне, сказал: «Что такое оккупация? Это устройство чужого порядка на занятой противником территории. Отвечает ли нынешнее положение России этому условию? Еще как! Чужие способы управления и хозяйствования, вывоз национальных богатств, коренное население на положении людей третьего сорта, чужая культура и чужое образование, чужие песни и нравы, чужие законы и праздники, чужие голоса в средствах информации, чужая любовь и чужая архитектура городов и поселков
— все почти чужое, и если что позволяется свое, то в скудных нормах оккупационного режима.
Чужое настоящее… И что же — чужое будущее? Но чужое будущее — это уже окончательно победившее, из оккупационного превратившееся в оседлое и хозяйское свое. Вот такая перед нами перспектива, если наше сопротивление останется столь же вялым и разрозненным».
Конечно, защитники у родного языка есть и будут, но пока они как партизаны на оккупированной территории. К примеру, в Иркутске уже прошли три конференции «Наш дар бесценный — речь». И что? Газеты, телевидение, радио заинтересовались этими проблемами? Письма наши, отправленные депутатам, имели какое-то продолжение? На них никто не ответил. И в беседах на эту тему депутаты говорят: это вопрос, который решается на уровне Государственной думы. Круг замкнулся в очередной раз.
Партизанское движение — не лучший способ защиты государства. Но когда регулярные войска бездействуют, другого способа борьбы нет.
И если в нас еще жива любовь к России, к русскому языку, надо звонить во все колокола, использовать все методы борьбы за свою самобытность и национальное достоинство. Язык наш — последний оплот, последняя крепость, за стенами которой мы можем спастись от смерти как народ, если будем защищать эту твердыню.
В феврале 1942 года в осажденном Ленинграде Анна Ахматова написала:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, —
Но мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесём
И внукам дадим, и от плена спасём
Навеки!
Наши отцы спасли. Спасем ли мы?..
