 |
| Трибуна | Мария Каленчук | 10.09.2007 |
— Мария Леонидовна, судя по количеству слов в современных толковых словарях, русский язык в последние столетия «усыхает» (на это обращает внимание филолог и философ Михаил Эпштейн в последнем номере журнала «Континент»). И в то же время, например, лексикон словарей английского языка растет. Вышедший почти одновременно с Далевским толковый словарь английского языка Вебстера содержал 114 000 слов, а теперешние его версии — больше 600 тысяч. Как вы можете это объяснить?
— Для начала — комментарий к цифрам. В самом полном из современных толковых словарей — Большом толковом словаре русского языка под редакцией
С.А. Кузнецова, изданном в 2003 году, действительно 130 тысяч слов. А вот, скажем, в словаре «Архангельские говоры», который сейчас готовится к выпуску и пока не завершен, уже 170 тысяч слов. Причем в него включены только диалектные слова, которых в литературном языке нет. Полное издание будет содержать куда больше этих 170 тысяч. Так что же, архангельские говоры богаче, чем русский литературный язык? Разумеется, нет. Просто разные типы словарей, разные идеологии и время составления таких изданий диктуют и критерии отбора слов.
Как работал над своим словарем Даль? Он включал туда все, что когда-нибудь слышал, пусть даже в одной-единственной деревушке, и даже то, что не слышал, а придумал. Он был страстным противником заимствований в русском языке. И одним из методов борьбы с «иностранщиной» для него было придумывание русских синонимов, которые он называл тождесловами. Например, слово «гимнастика» в его словаре называется телодвижение, «атмосфера» — околоземица, «галоши» — мокроступы и т. д.
Другой подход в работе над словарем связан с формированием литературного языка как части русского. Под этим имеется в виду лексика, отобранная с помощью определенных критериев, которая не включает в себя диалекты, просторечия, жаргоны и т. д., — язык культуры, образованных людей, вне связи с их местом жительства и профессией. Название «литературный язык» сложилось только в российской лингвистике. В традиции же английской лексикографии, насколько я знаю, словари включают «стандартный язык», тем самым акцентируется, что он у всех одинаков. У вебстеровского словаря, упомянутого вами, подход ближе к Далевскому. Поэтому механический подсчет и сравнение количества слов в наших и английских словарях мало о чем говорит, поскольку сравниваются разные вещи: лексикон национального и лексикон литературного языка.
Словари во всем мире сейчас стремятся к большей дифференциации материала, то есть разделяются на толковые, диалектные, топонимические и т. д. Кроме того, словарь в современном понимании должен быть не чистой фиксацией слов, а результатом научного исследования.
— И все-таки, несмотря на существование множества специальных словарей, иногда оказывается, что Даль отражает русский язык полнее. Кроме того, обычному человеку зачастую удобнее пользоваться словарем, к которому можно было бы обращаться по разным поводам — когда речь идет о толковании слов, их происхождении или написании. Почему бы современным лингвистам не создать словарь, который превзошел бы Далевский?
— Именно таким образом устроены электронные словари, создаваемые в Интернете. В них вы можете одновременно найти любую информацию про то или иное слово: узнать его значение, как оно произносится, как пишется, в какие фразеологизмы входит и какие существуют синонимы, антонимы, омонимы и т. д.
В нашем институте создан электронный национальный корпус русского языка, в котором сейчас более полутора миллионов словоупотреблений. По жанру это нечто среднее между словарем и учебным пособием по грамматике. Любой пользователь Интернета может посмотреть на сайте www.ruslang.ru, в какие конструкции входит то или иное слово. Корпус дает огромное количество информации, диалектные тексты, литературные тексты, контексты упот-ребления слов, а также предоставляет возможность объяснения этих слов в различных словарях.
— Говорят, в Санкт-Петербургском Институте лингвистических исследований РАН хранится около шести миллионов карточек со словами русского языка. Что мешает приобщить их к вашему «национальному корпусу» или создать на общей основе самый полный из когда-либо существовавших электронный словарь?
— Вопрос не ко мне, а к Николаю Николаевичу Казанскому, директору Института лингвистических исследований. Недавно, будучи в Санкт-Петербурге, прошла с ним по институтским коридорам, видела наполненные бумажными карточками шкафы и сотрудниц института, которые не покладая рук изо дня в день пишут на этих карточках слова ручками. Каждая заполняет по 300 карточек в месяц. Я спросила: в каком веке вы находитесь, не пора ли придумать что-нибудь более современное? Мне ответили в том смысле, что не пора.
— Технические сложности?
— Они преодолеваются, когда ставят задачу их преодолеть. А пока этого нет, можно бесконечно заполнять карточки от руки. В результате замечательным собранием чрезвычайно трудно пользоваться. Только что моя аспирантка ездила в Санкт-Петербург, чтобы проверить некоторые слова по ХIХ веку. Ей объяснили, что сама она пользоваться карточками не может, поскольку это категорически запрещено, и предложили писать на бумажке запросы — по одному слову в день, а за ответом приходить завтра. Пришла на следующий день — ей выдали два контекста и предложили написать запрос на следующее слово. С такими темпами исследовательская работа может растянуться на десятилетия. И это обидно: бесценный материал мог бы использоваться гораздо эффективнее и стать основой столь необходимых обществу изданий.
— В советские времена словари русского языка хоть и были в дефиците, но, как правило, добротность их не вызывала сомнений. Сейчас книжные магазины предлагают такое количество словарей, что глаза разбегаются. Только вот, скажем, ударение в одном и том же слове в разных изданиях орфоэпических словарей может быть разным, и орфографические предписания тоже различаются. Каким из этих изданий можно доверять?
— Поскольку моя специальность — фонетика и орфоэпические словари, скажу о них. Фонетистов в России очень мало. Являясь председателем Фонетического союза России и Фонетической комиссии Академии наук, я знаю практически всех фонетистов в стране. Но когда прихожу в книжный магазин, каждый раз вижу новый орфо-эпический словарь. В 99% случаев фамилии авторов мне неизвестны, чему может быть только одно объяснение: выпуск словарей для них — просто способ зарабатывания денег, за этим нет никакого исследовательского труда. Когда мы с моей коллегой Розалией Францевной Касаткиной взялись написать небольшую книжку «Краткий словарь трудностей русского произношения», мы работали над ней 8 лет! А невероятное количество орфоэпических словарей, появив-шихся сейчас, сделаны впопыхах и на весьма низком уровне. Графоманство зашкаливает, и человек, пришедший в магазин, не имея возможности выбрать лучшее, чаще покупает книжку, где ярче картинки.
— Можно ли положить этому предел?
— Программа «Словари ХХI века», в которой я участвую, — в какой-то мере попытка встать на пути потока халтуры. Это совместный проект Института русского языка и издательства «АСТ-Пресс». В рамках этой программы будут выходить только те словари, которые пройдут строгое рецензирование на ученом совете нашего института.
С сентября Министерство образования и науки начинает программу обязательной экспертизы словарей русского языка. Намечено создать федеральный перечень словарей, имеющих гриф Министерства образования. К сожалению, министерство пока не нашло пути заставить издателей представлять книги на экспертизу. Но, может быть, издатели станут это делать сами, желая повысить рейтинг своей продукции — с надписью, что издание прошло экспертизу, одобрено и рекомендовано Министерством образования и науки книги, возможно, будут раскупаться лучше.
— Не могли бы вы пояснить, что такое «Словари ХХI века»? И каких из них, на ваш взгляд, сейчас больше всего не хватает?
— Остро необходимы словари, отражающие современную языковую реальность. Даже в самых лучших из существующих пометы во многом не соответствуют тому, как говорят современные люди. И не потому, что авторы не в курсе. Это сознательная установка, поскольку, как считал известный лингвист Евгений Дмитриевич Поливанов, в языке прогрессивно то, что консервативно. Нельзя позволить литературному языку развиваться безумными скачками и темпами, надо с помощью нормы набрасывать на него узду, чуть-чуть притормаживать, иначе он начнет развиваться до такой степени быстро, что прервется связь времен, и язык Пушкина станет для нас столь же далеким, как язык Сумарокова. В то же время язык развивается, появляются новые варианты. Вариантность — способ развития языка. Современные словари, безусловно, должны учитывать и это, соблюдая разумный баланс.
В рамках программы «Словари ХХI века» предусмотрено множество таких изданий, описывающих то, что в языке есть сегодня. Сейчас, например, мы заканчиваем работу над Большим орфоэпическим словарем русского языка, аналога которому нет ни в одном языке мира. Он будет включать около 120 тысяч слов.
— Толстый словарь многих отпугивает уже своим объемом…
— Это действительно так. И поэтому в рамках проекта «Словари ХХI века» задуманы три линии изданий. Фундаментальные словари — как тот, о котором я сказала, — для лингвистов. Кроме того — популярные, карманного формата, приспособленные для обычного читателя. Допустим, параллельно с фундаментальным орфоэпическим словарем выпускаются маленькие, для обычного пользователя: «Произношение иностранных слов», «Трудности русского ударения». И, наконец, школьные, учебные словари. Мне кажется, реализуя программу «Словари ХХI века», мы выполняем социальный и культурный заказ общества: дать достойный ответ недобросо-вестным авторам и издателям, ширпотребу и халтуре.
— Мне хотелось бы вернуться к теме количества слов в словарях, но под другим углом: богатство или нищета лексикона определяют и то, насколько ярко или бездарно мы говорим, можем или нет обозначать в своей речи тончайшие оттенки мысли. Так вот, за последние полтора столетия (снова сошлюсь на наблюдение Михаила Эпштейна) в лексиконе наших толковых словарей резко сократилось число слов, относящихся к нравственным понятиям, например с корнями «добро» и «зло». В то время как словесная артикуляция добра и зла для духовного состояния общества чрезвычайно необходима. При каких условиях, на ваш взгляд, утраченные слова могут вернуться или, по крайней мере, появится вероятность возникновения родственных им?
— Слова не могут появляться и исчезать лишь потому, что нам так хочется. Язык чутко реагирует на потребности человека, социума. Если слова исчезают — значит, в них нет потребности. Огромное количество слов с основами «добро» и «зло» пришли к нам из старославянского языка. Это церковная традиция. В ХХ веке сакральная лексика резко сократилась, наверное, в этом одна из причин того, что убыло и число слов с корнями «добро» и «зло». Видимо, нашим соотечественникам в советскую и современную эпоху слова эти оказались не нужны, поскольку отпала необходимость в каких-то понятиях. В изменившейся жизни социума убыла потребность в каких-то оценочных словах, вероятно, в меньшей степени стали нужны нравственные оттенки, поскольку чаще употребляются черное и белое. Упрощенные оценки, свертывание цветовой палитры — показатель состояния социума. Наши СМИ тиражируют усредненный, скудный язык, не блещут богатством лексики и медиаперсоны, политики. Уверена: если изменившаяся жизнь общества потребует дополнительных оттенков мысли — язык тут же такие слова подкинет, и его палитра наверняка засияет красками. Хочется надеяться, что когда-нибудь так и произойдет. Но решение этой проблемы, увы, находится за пределами словарей.
