 |
| Правая.Ru | Сергей Фомин | 10.09.2007 |
Позарастали стежки-дорожки
Там, где ходили милого ножки
 |
| Генерал Л.Г. Корнилов |
26 августа (в 105-ю годовщину Бородинского сражения) до А.Ф. Керенского (через В.Н. Львова) были доведены требования ген. Л.Г. Корнилова:
1) Объявить г. Петроград на военном положении.
2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров, впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим.
Казалось, было учтено все: «Приказ Крымова говорил о том, что делать, когда Петроград будет занят. Какой дивизии занять какие части города, где иметь наиболее сильные караулы. Всё было предусмотрено: и занятие дворцов и банков, и караулы на вокзалах железной дороги, телефонной станции, в Михайловском манеже, и окружение казарм, и обезоружение гарнизона…» [i]
Среди причин неудачи выступления ген. А.С. Лукомский указывал на то, что «сам генерал Корнилов, за неимением времени, подготовкой операции не руководил, а исполнители, не исключая и командира корпуса, генерала Крымова, отнеслись к делу более чем легкомысленно» [ii]. Он по существу потерял связь с частями корпуса, среди личного состава которого уже «начались колебания».
Удивлялся и генерал П.Н. Краснов: «Замышляется очень деликатная и сильная операция, требующая вдохновения и порыва. Coup d`etat [1], — для которого неизбежно нужна некоторая театральность обстановки. Собирали III-й корпус под Могилевым? Выстраивали его в конном строю для Корнилова? Приезжал Корнилов к нему? Звучали победные марши над полем, было сказано какое-либо сильное увлекающее слово, — Боже сохрани — не речь, а именно слово, — была обещана награда? Нет, нет и нет. Ничего этого не было. […] Корнилов задумал такое великое дело, а сам остался в Могилеве, во дворце, окруженный туркменами и ударниками, как будто и сам не верящий в успех. Крымов неизвестно где, части не в руках у своих начальников. Легенда о „всаднике на белом коне“, въезжающем победителем в город, слишком сильно въелась в народные умы, чтобы ею можно было пренебрегать, совершая сoup d`etat» [iii].
Между тем, эшелоны с частями корпуса медленно ползли по железной дороге, приближаясь к Петрограду, часами стояли на станциях, осаждаемые, словно тифозными вшами, революционными агитаторами. Миновали трагическую станцию Дно и не менее трагический Псков…
Вызванный при содействии предавшего в свое время Государя ген. М.В. Алексеева в Петроград, генерал-заговорщик А.М. Крымов, отдав приказ корпусу вперед не продвигаться, отправился по его совету к Керенскому, после разговора с которым 31 августа 1917 г. «прошел в канцелярию военного министра и застрелился. Перед смертью он написал письмо генералу Корнилову и послал его с адъютантом. Письмо было получено Корниловым, но с его содержанием он никого не познакомил» [iv].
Бездарный мятеж самоликвидировался. Управление армией взял на себя Керенский.
Таковы факты. Тем не менее, и до сих пор не до конца выясненными остаются подлинные роли в «Корниловском мятеже» А.Ф. Керенского, известного революционера-террориста Б.В. Савинкова, и, наконец, активного разрушителя Церкви В.Н. Львова, первого революционного обер-прокурора Св. Синода, затем обновленца и, наконец, антирелигиозного пропагандиста при большевиках.
Кто кем манипулировал? Была ли изначально запланирована неудача (мятеж) или по каким-то причинам переворот не удался?
Напомним, что сразу же на следующий день после подавления мятежа актом Временного правительства от 1 сентября, подписанным А.Ф. Керенским и министром юстиции А.С. Зарудным (оба вольные каменщики), была объявлена Российская республика. «Управление делами государства до сформирования кабинета» передавалось Временным правительством пяти своим членам.
«Именно масоны, — писал беседовавший с Керенским уже в эмиграции кн. А.П. Щербатов, — настояли на объявлении России республикой через своего представителя В. Фабриканта [2]. И все-таки после свержения Государя Россия еще полгода, вплоть до 1 сентября 1917 года, оставалась Империей, Керенский боялся принять решение — официально провозгласить республику» [v].
Выходит, именно после Корниловского мятежа — перестал бояться…
Неясной в связи со всеми этими событиями остается и роль самого Корнилова.
Для того, чтобы хотя бы отчасти разъяснить ее, следует, прежде всего, понять самого генерала, узнать его воззрения на те или иные реалии его времени. Не о подвигах или славе попытаемся поговорить мы далее (реноме ген. Корнилова как военного мы никоим образом не подвергаем сомнению), а о чести. Иными словами, попытаемся рассказать о нем как о верноподданном, да и политические его воззрения, которые русскому офицеру иметь, по традиции, не полагалось, затронем.
Ныне поклонники Корнилова обычно приводят слова Государя, сказанные Им в заточении в ответ на сообщения газет после начала мятежа об «измене Корнилова». Рассказывают, что Император будто бы «сильно возмутился» и «с горечью сказал: „Это Корнилов-то изменник?“» [vi].
К счастью, Государю не были известны многие иные факты. Ведь для чистого, как говорится, всё чисто.
Небезынтересные подробности сообщает в своих воспоминаниях известный ученый-химик В.Н. Ипатьев (1867−1952), брат владельца Ипатьевского дома в Екатеринбурге: «…Раз из Ставки мне пришлось ехать в одном купэ с ген. Корниловым, которому только что удалось убежать из австрийского плена и который приезжал в Ставку для представления Государю. Он мне рассказал, как он в течение почти месяца блуждал по лесам и полям, питаясь ягодами и скрываясь от преследования. Прием у Государя был для него очень приятным, так как Царь обещал назначить его командиром корпуса [что и произошло 13.9.1916 — С.Ф.]. Что же касается до его разговора с Александрой Феодоровной, Которая в то время была в Ставке, то от Нее он получил, наоборот, неприятное впечатление. Государыня спросила его, как в австрийском плену обращаются с русскими пленными; генерал ответил Ей: „хуже, чем с собаками“. На лице Государыни отразилось большое неудовольствие и недоверие, и Она сухо прекратила с ним разговор» [vii]. Согласитесь: поразительно, что генерал Царской Армии поделился своими сокровенными мыслями о Высочайших Особах с малознакомым ему человеком, случайным попутчиком в поезде. Достойно размышления, наконец, то, что рассказом своим о том, как он нахамил Императрице, генерал не рассчитывал, видимо, слишком шокировать своего собеседника.
Не ясно и то, чем Л.Г. Корнилов был недоволен. Тем ли, что его назначили командовать 25-м армейским корпусом? (Рассчитывал на армию?) Наградой ли? Но за всю Великую войну, напомним, 3-й степенью Императорского Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия было награждено чуть больше 60 человек, среди которых были известные впоследствии генералы А.М. Каледин, Н.Н. Духонин, Н.Н. Юденич, А.И. Деникин.
Как бы то ни было, «недовольный генерал» был у будущих временщиков с тех пор на примете. «Тотчас после государственного переворота, — вспоминал Л.Г. Корнилов, — 27 февраля я был назначен Временным правительством на пост главнокомандующего войсками Петроградского военного округа и, прибыв из Действующей армии, 5-го марта вступил в должность» [viii]. «…Мне казалось, — объяснял резоны этого назначения военный министр А.И. Гучков, — что он наиболее подходящий. […] Когда Корнилов был приглашен, я объяснил ему, […, что главная задача — создать военную опору для Временного правительства» [ix].
«Соблазнитель генералов» не ошибся в своих расчетах. Именно Л.Г. Корнилов бесстыдно навесил Георгиевский крест убившему штабс-капитана И. С. Лашкевича унтер-офицеру Т. И. Кирпичникову.
Попытка потомков ген. Корнилова оправдаться (убийцей офицера, утверждают они, был некий вольноопределяющийся, Кирпичников же к революционным событиям отношения не имел [x]) сути дела не меняет. Даже если бы это и было так, революционный ген. Корнилов награждал именно за этот «подвиг» — убийство русского офицера [3].
Надежность генерала подтверждалась и его политическими воззрениями.
«Государь Император и Россия, да какая же это политика» [xi], — искренне недоумевал в свое время прославленный русский военачальник гр. Ф.А. Келлер.
Лавр Георгиевич думал по-другому. Свои политические взгляды ген. Корнилов высказал еще в марте 1917 г. в беседе с представителями печати: «Я считаю, что происшедший в России переворот является верным залогом нашей победы над врагом. Только свободная Россия, сбросившая с себя гнет старого режима, может выйти победительницей из настоящей мировой борьбы. Совершившийся переворот уже дал нам победу в тылу [sic!], и перед нами остался [sic!] противник только на фронте — он должен быть разбит, этого требует честь и все будущее России. Только победа даст нам счастье видеть нашу Родину великой и свободной страной. […] Нам осталось сделать еще последнее усилие — враг надломлен и победа близка…» [xii]
Антимонархические взгляды Л.Г. Корнилова подтверждал в своих воспоминаниях и ген. А.И. Деникин: «В конце июля 1917 г. я был проездом в Ставке, и в доверительной беседе ген. Корнилов сказал мне следующее: „Ко мне на фронт приезжал Гучков. Он все носится со своей идеей переворота и возведения на Престол Вел. Князя Димитрия Павловича. Что-то организует, и предложил совместную работу. Я ему заявил категорически, что ни на какую авантюру с Романовыми не пойду“» [xiii].
Мысли генерала Корнилова подтверждались конкретными делами. Как известно, он «отличился» тем, что в марте 1917 г. в Царском Селе дважды (5 и 8 марта) посещал вместе с А.И. Гучковым Императрицу Александру Феодоровну и, в конце концов, арестовал Ее вместе с больными Детьми, среди которых был и Наследник Русского Престола Цесаревич Алексей Николаевич. (Недавно нами была собрана и опубликована обширная подборка свидетельств по этому поводу [xiv].) Был причастен ген. Л.Г. Корнилов и к раскапыванию могилы Г. Е. Распутина в Царском Селе и последующему сожжению извлеченного тела [xv].
За все эти «революционные заслуги» генерал Корнилов 19 июля 1917 г. был назначен Верховным главнокомандующим. Именно ему было суждено завершить «парад измены» генерал-адъютантов. Бразды управления Русской армией перешли в руки Керенского. Далее, после непродолжительного «Быховского сидения», для Лавра Георгиевича началось Белое Дело.
Название наиболее заметного (но не единственного!) сегмента Русской контрреволюции Белым Делом совершенно не соответствовало уже давно установившемуся в мире (еще со времен завершившихся убийствами Монархов революций в Англии и Франции) понятию белого, как реставрации, т. е. уничтожения результатов революции и восстановления Монархического образа правления. Именно это несоответствие слова и дела до сих пор позволяет, на наш взгляд, многим нашим соотечественникам обманываться по поводу истинных целей т.н. Белого Движения. Да и современные новые белые не очень-то спешат разъяснить суть дела.
Выдвинутое в свое время белыми вождями непредрешенчество лишь маскировало от составлявших костяк руководимых ими армий офицеров, придерживавшихся монархических взглядов, тайно лелеемый ими республиканизм. Неужели политические лидеры, пристроившиеся в обозах Белых армий (возьмите хотя бы «политическое совещание» при Добровольческой Армии или правительство ген. П.Н. Врангеля), овладевшие еще в Государственной думе, а потом во Временном правительстве мастерством демагогии, допустили бы — случись и вправду Учредительное собрание — реставрацию Самодержавной монархии в России? Ответ очевиден: ни за что.
На протесты ген. А.С. Лукомского по поводу работы с такими одиозными личностями, как, например, Савинков, ген. Корнилов заявил ему: «Поверьте, что я не менее остро, чем вы, чувствую ненормальность нашей будущей работы с Савинковым […] Но я переборол себя и решил это забыть, так как для меня прежде всего важно спасти родину, а не сводить личные счеты» [xvi]. Как видно, генералу было проще простить революционера-боевика, проливавшего Царскую кровь, нежели Государя, Которому он не мог забыть слишком низкой, по его мнению, награды за побег из австрийского плена…
Победи эти генералы, были бы обмануты не только народные чаяния, но и устремления множества офицеров, за которые те проливали свою кровь.
Многие русские офицеры, несомненно, хорошо это понимали. Ведь далеко не все из них спешили поступать и в Белые армии.
Известно, что на 1 ноября 1917 г. офицерский корпус Русской Армии, Флота и Пограничной стражи насчитывал более 220 тысяч человек.
Во всех Белых армиях и национальных антисоветских воинских формированиях с красными сражалось около 40 тысяч офицеров.
Более 60 тысяч офицеров служили в Красной армии (красными командирами и военспецами), причем восемь тысяч из них сделало это добровольно.
Однако более 100 тысяч — половина всех офицеров! — не пожелали служить ни белым, ни красным, ни зеленым, ни каким-либо иным «борцам за светлое будущее».
Современный автор, приводящий эти говорящие (и даже вопиющие) цифры, считает, что эти офицеры «либо сразу же сбежали из страны, либо пережидали смутное время у бесчисленных кумушек и вдовушек». И далее: «…Нужно признать прискорбный факт — русское офицерство в массе своей оказалось безразличным к гражданской войне. Тем, кому было безразлично, кто в ней победит, была безразлична и судьба своей страны» [xvii].
Думается, всё было все-таки по-другому: в предлагаемой им белыми вождями, комиссарами, атаманами, батьками и президентами кричащей цветовой гамме не было их золотого Царского цвета, за который большинство из них, не задумываясь, действительно пошло бы на смерть…
Между тем мысли основателя Белой борьбы не являлись ни для кого секретом.
По свидетельству подполковника Марковского полка В.Ф. Бутенко, ген. Корнилов в середине января 1918 г. в Новочеркасске перед строем сформированного там 1-го офицерского батальона Добровольческой армии, «совершенно ясно и точно заявил, что он лично является убежденным республиканцем. Отчетливо помню его оговорку: если Учредительное собрание высказалось бы, во что он сам не верит, за монархию, он этому решению подчинится; с той оговоркой, однако, что если бы оно остановило свой выбор на ком-либо из Романовской Династии, то он, Корнилов, немедленно сложит свои полномочия и покинет пределы России, ибо… (далее следовала весьма нелестная характеристика этой Династии, буквальные выражения которой в моей памяти не сохранились). Это заявление было встречено с нашей стороны бурной овацией» [xviii].
Нередко с целью пропаганды среди офицеров-добровольцев ген. Л.Г. Корнилов выпускал «последний и единственный резерв Верховного главнокомандующего», доставшийся ему в наследство от А.Ф. Керенского и ген. А.А. Брусилова, — одетого в матросскую форму еврея-лектора Федора Исааковича Баткина (1893−1923) [4]. По словам очевидцев, Лавр Георгиевич «почему-то страстно любил этого арапа» [xix].
И Баткин был его оратор… [5]
Среди единомышленников Корнилов высказывался и еще более определенно: «Клянусь, что Романовы взойдут на Трон через мой труп» [xx]. (Труп, как известно, появился. И очень скоро.)
«Мы былого не жалеем, Царь нам не кумир» — распевали корниловцы. И ведь не простая то была песня, а «Марш Корниловского полка» [6]. Продуманная; как сейчас бы сказали — программная. Песня, слов из которой, как говорят в народе, не выкинешь. Автор ее, прапорщик (впоследствии штабс-капитан) А.П. Кривошеев (1894−1975) вспоминал: «Однажды в 1-м Кубанском походе Корнилов, услышав этот мотив, попросил, чтобы ему записали слова. Когда Корнилов был убит, листок с этой песней, пробитый осколком, был найден в кармане на груди погибшего главнокомандующего. Это так поразило корниловцев, что с тех пор песнь корниловцев стала официальным маршем Корниловского полка» [xxi].
Вечным укором основателям Белого дела будут слова рыцаря чести верности генерала Ф.А. Келлера (1857−1918), командовавшего III Кавалерийским корпусом, не запятнавшего свою честь изменой присяге Государю [xxii].
«Объединение России великое дело, — писал он ген. М.В. Алексееву, — но такой лозунг слишком неопределенный, и каждый даже Ваш доброволец чувствует в нем что-то недосказанное, так как каждый человек понимает, что собрать и объединить рассыпавшихся можно только к одному определенному месту или лицу. Вы же об этом лице, который может быть только прирожденный, законный Государь, умалчиваете. Объявите, что Вы идете за законного Государя, если Его действительно уже нет на свете, то за законного же Наследника Его, и за Вами пойдет без колебаний все лучшее, что осталось в России, и весь народ, истосковавшийся по твердой власти…» [xxiii]
Высказался Федор Артурович и о другом белом вожде: «Корнилов — революционный генерал, ему и карты в руки, пускай пытается спасти российскую демократию… теперь, быть может, время для этого. Я же могу повести армию только с Богом в сердце и Царем в душе. Только вера в Бога и в мощь Царя могут спасти нас, только старая армия и всенародное раскаяние могут спасти Россию, а не демократическая армия и „свободный“ народ. Мы видим, к чему нас привела свобода: к позору и невиданному унижению…» [xxiv] «…Из корниловского предприятия ровно ничего не выйдет, помяните мое слово […] Кончится гибелью. Погибнут невинные жизни…» [xxv]
Слова верного солдата Монархии полностью подтвердились в ближайшее время.
Вывод из всего сказанного один: основали Белое Дело республиканцы, не имевшие никакого отношения к Самодержавной Монархии, кроме факта нарушения присяги, данной ими не Отечеству, не Русскому народу, не России, не ее народам, а, согласно подписанному ими тексту, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу.
Гибель ген. Корнилова под Екатеринодаром 31 марта/13 апреля 1918 г. от «случайного» снаряда, с последующим надругательством над телом — было возмездием Свыше за его измену.
Потрясающие подробности, заставляющие задуматься над причинами такого попущения Божия, содержали сообщения прессы: «…3 апреля по Красной улице двигалось шествие, своим видом отодвинувшее нашу жизнь на несколько сот лет назад в средние века. […]
Окруженные всадниками в красных костюмах с густо вымазанными сажею лицами, с метлами в руках, медленно двигались дроги. На них, покрытый рогожей, лежал в нижнем белье труп Корнилова, как громко возвещали народу прыгавшие вокруг дикари. Запряженной в дроги лошади вплетены были в гриву красные ленты; а к хвосту прикреплены генеральские эполеты.
Вокруг телеги толпа баб, разукрашенных красными лентами, с метлами, кочергами и лопатами в руках, дальше — мужчины с гармошками и балалайками в руках.
Всё это пело, играло, свистело, грызло семечки и улюлюкало. Процессия медленно подвигалась по улице; желающие, — а их было много в толпе, плевали и глумились над трупом, предвкушая удовольствие от картины сожжения трупа.
Наконец, труп подвезли к вокзалу Черноморской ж.д.; толпа волнуется, все хотят посмотреть, как будут сжигать на костре генерала. Бабы с детьми на руках пробиваются вперед, труп снимают с повозки и кладут на штабель дров, облитых керосином…
Через несколько времени толпа начинает расходиться от удушливого дыма; более любопытные остаются у костра»" [xxvi].
* * *
После гибели, как называли генерала корниловцы «пресветлого вождя» [xxvii], дело его было подхвачено единомышленниками. Один из белых офицеров-эмигрантов, рассказывая «о всем известной политической настроенности корниловцев», вспоминал о том, как те запросто могли «обстрелять в Галлиполи палатку, откуда ночью раздалось пение „Боже, Царя храни"…“ [xxviii]Свой последний бой „корниловцы“ дали уже в эмиграции в связи со строительством в 1936—1950 гг. в Брюсселе храма во имя Святого и Праведного Иова Многострадального, в память Царя-Мученика Николая II и всех русских людей, богоборческой властию в смуте убиенных, а также с выходом в свет в 1938 г. труда И.П. Якобия „Император Николай II и революция“, который оказавшиеся в изгнании русские люди хранили „как реликвию, как житие Царя Мученика“.
Теперь с сутью и характером тех споров, аргументами в которых нередко служили револьверы „корниловцев“, может познакомиться каждый желающий. Они собраны и обнародованы [xxix].
Даже сказанное с силою и властью слово авторитетных иерархов Церкви, равно как и свидетельства таких ничем себя не запятнавших мучеников, как генерал Ф.А. Келлер, не остановило спора. Вынужденно затихнув с началом второй мировой войны, с новой силой он вспыхнул в конце 1950-х — начале 1960-х годов.
На страницах эмигрантской прессы его продолжали вести так ничему и не научившиеся, словно оглохшие и ослепшие, уже состарившиеся „алексеевцы“ и „корниловцы“.
Приступали совопросники и к Великому светильнику Зарубежной Церкви, святителю Иоанну (Максимовичу), Шанхайскому и Сан-Францисскому. Отвечая господину Рейеру, Владыка писал:
„Вы ставите вопрос о поминовении вождей белых армий гражданской войны, а также о статьях в печати, чернящих их. Конечно, молиться за них не только можно, но и должно, как в домашних, так и в церковных молитвах. Они были православные и остались таковыми до конца жизни; грех имеют все, и за тех, кто больше грешит, нужно еще больше молиться. […]…Однако, надо ясно себе отдавать отчет не только в похвальных сторонах их деятельности, но и отрицательных, чтобы знать причины наших бедствий, чтобы самим не подражать им; если мы тоже виновны в том, искренне стараться исправить то, что возможно. Никак нельзя оправдывать зло, а тем более его облагораживать. Горе тем, которые зло называют добром, и добро — злом… горькое почитают сладким, и сладкое — горьким“ (Ис. 5, 20).
Пишете, что многие считали Государя виновным в наших неудачах, а посему считают себя вправе нарушать присягу? Присяга есть клятвенное обещание перед Крестом и Евангелием, и нарушение ее есть клятвопреступление. Если бы даже действительно выполнение ее грозило большими бедствиями или было явно безнравственным, то и тогда нарушивший ее не мог бы считаться совершенно невинным и должен был бы искать у Церкви разрешения от клятвы. Но если нарушивший, по причинам уважительным, все же частично является виновным и должен очиститься от греха, насколько виновнее те, кто поддался клевете и обману. Ведь следственная комиссия, назначенная Временным правительством, не нашла подтверждения обвинениям против Царской Семьи и должна была это признать. Кому больше дано, от того больше взыщется, и посему, чем кто ответственнее занимал место, тем более виновен в неисполнении своего долга. Если бы высшие военачальники и общественные деятели вместо „коленопреклоненных“ умолений Государя об отречении, выполнили то, что следовало по присяге — искусственно устроенный петроградский бунт был бы подавлен и Россия спасена. Недавно Франция была в тяжелом положении. Заявление де Голля о самоопределении алжирцев многим французам, особенно родившимся и выросшим в Алжире, прозвучало как измена, и поднялся бунт с требованием свержения и казни „изменника“. Но большинство ответственных лиц остались верны своему долгу и катившаяся в бездну Франция была спасена. То же произошло бы и у нас, если бы руководящие лица армии и общества остались верны присяге и долгу. Совершен был страшный грех перед Богом и государственное преступление. Насколько кто загладил свой грех, ведомо Богу. Но открытого покаяния почти никем проявлено не было. Призыв к борьбе за Россию, после падения Временного правительства, и потеря захваченной было власти, хотя вызвал благодарные чувства многих и соответствующее движение, но не было это выражением раскаяния со стороны главных виновников, продолжавших считать себя героями и спасителями России. Между тем, Троцкий в своих воспоминаниях признает, что больше всего они (советы) боялись, чтобы не был провозглашен Царь, т. к. тогда падение советской власти стало бы неминуемым. Однако этого не случилось, „вожди“ боялись того же. Они воодушевили многих на борьбу, но запоздалый их призыв и отвага не спасли Россию. Некоторые из них в той борьбе положили жизнь и пролили кровь, но гораздо больше пролито невинной крови, которая продолжает литься по всей России, вопия к небу» [xxx].
К чести церковных иерархов и членов Комитета по сооружению Храма-памятника Царю-Мученику, несмотря на белую истерию и нешуточное давление, они соблюли Божию Правду и историческую справедливость. Ни на одной из размещенных на стенах Храма-памятника 82 мемориальных досок имена Корнилова и Алексеева не значатся.
Таким образом, эти белые генералы проиграли и посмертное сражение. Да ничем иным это и не могло окончиться для людей (назовем вещи своими именами!), изменивших своему Государю. Всё это утверждено в камне собора Святого Иова Многострадального. В назидание потомкам! На века!
[2] Владимир Осипович Фабрикант — промышленник, эсер. Член масонской ложи «Великий Восток». С к. 1917 г. — связной находившегося на нелегальном положении Керенского. Помог ему в 1918 г. бежать из России через Архангельск в Англию. — С.Ф.
[3] В 1918 г. по приказу ген. А.П. Кутепова «герой свободной России» Кирпичников, как известно, был расстрелян.
[4] Южная пресса подтверждает сотрудничество Баткина с ген. Корниловым, называя Баткина «участником Корниловского похода» (Вечерний час. 1919. 17 февраля), «известным лектором, участником первого кубанского похода» (Крымская мысль. 1920. 14 марта).
[5] М.А. Волошин. Матрос (1919).
[6] Примечательно, что в современном издании слова о Царе стыдливо убраны, словно бы и не было их. См.: Песенник Российского воина 1721−1921. Сост. В. Н. Мантулин. Т. I. Нью-Йорк. 1970. С. 62−63.
Примечания
[i] Краснов П. Н. На внутреннем фронте // Архив русской революции. Т. I. Берлин. 1921. С. 118.
[ii] Из воспоминаний ген. А. Лукомского // Архив русской революции. Т. V. Берлин. 1922. С. 109.
[iii] Краснов П. Н. На внутреннем фронте. С. 115.
[iv] Из воспоминаний ген. А. Лукомского. С. 122.
[v] Кн. А. Щербатов, Криворучко-Щербатова Л. Право на прошлое. М. 2005. С. 396.
[vi] Российский архив. Т. VIII. М 1998. С. 148.
[vii] Ипатьев В. Н. Жизнь одного химика. Т. 1. Нью-Йорк. 1945. С. 526.
[viii] Катков Г. М. Дело Корнилова. Париж. 1987. С. 202.
[ix] Александр Иванович Гучков рассказывает… Воспоминания председателя Государственной думы и военного министра Временного правительства. М. 1993. С. 72.
[x] Военная быль. Париж. 1994. N 5 (134). С. 19.
[xi] Кн. Е. Трубецкой. Из прошлого. Воспоминания. Из путевых заметок беженца. Томск. 2000. С. 240−241.
[xii] Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа о настоящем моменте // Вестник временного правительства. Пг. 1917. N 5. С. 2.
[xiii] Последние новости. N 5712. 13.11.1936. С. 2.
[xiv] Якобий И. П. Император Николай II и революция. Фомин С. В. «Боролись за власть генералы… лишь Император молился». С. 578−590.
[xv] Фомин С.В. На Царской страже. М. 2006. С. 339, 347−348, 355−358.
[xvi] Из воспоминаний ген. А. Лукомского. С. 143.
[xvii] Смирнов А. А. Атаман Краснов. М. 2003. С. 179−180.
[xviii] Новое русское слово. Нью-Йорк. 1949. 20 ноября. Статья В. Ф. Бутенко.
[xix] Амфитеатров-Кадашев В. А. Страницы из дневника // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 20. СПб. 1996. С. 545.
[xx] Севский В. Генерал Корнилов. Издание Корниловского ударного полка. 1919. С. 73.
[xxi] Ген.-м. И. К. Кириенко. От чести и славы 1613 г. к подлости и позору февраля 1917 г. С. 165. Со ссылкой на кн.: Кривошеев А. П. Песни Корниловца. С. 12.
[xxii] См. о нем нашу кн.: Граф Келлер. М. 2007.
[xxiii] Герцог Г. Лейхтенбергский. Как началась «Южная Армия» // Архив русской революции. Т. VIII. Берлин. 1923. С. 173−174.
[xxiv] Марков С. В. Покинутая Царская Семья 1917−1918. С. 243−244.
[xxv] Там же. С. 243.
[xxvi] Похороны Корнилова // Уральская жизнь. N 136. Екатеринбург. 1919. 29 июня. С. 3.
[xxvii] Ген.-м. И. К. Кириенко. От чести и славы 1613 г. к подлости и позору февраля 1917 г. С. 179.
[xxviii] Новое русское слово. Нью-Йорк. 1949. 20 ноября. Статья В. Ф. Бутенко.
[xxix] Якобий И. П. Император Николай II и революция. Фомин С. В. «Боролись за власть генералы… и лишь Император молился». СПб. Общество Святителя Василия Великого. 2005.
[xxx] Архиеп. Иоанн (Максимович). Письмо гну Рейеру об отношении к вождям Белого движения // «Православная Русь». 1991. N 13. C. 11. См. журн. «Пчела», изд. Фонда им. святителя Иоанна (Максимовича). М. 1990. N 6.
http://www.pravaya.ru/look/13 467
