Русская линия
Татьянин день Алексей Варламов05.09.2007 

Восстающие факты. Чем «замечателен» Григории Распутин. Часть2
Интервью с Алексеем Варламовым

Часть 1

Варламов А.Н.: Распутин — действительно замечательный человек в истории нашей страны. В смысле, — заметный. «Понятно желание очень многих разумных людей эту роль принизить. От декадентки и религиозной модернистки Зинаиды Гиппиус в начале прошлого века до ортодоксального диакона Андрея Кураева в начале нынешнего. Но восстают факты». Вокруг Распутина возникло «взвихренное поле», в которое входили практически все — начиная от императорской семьи, видных государственных деятелей и столичной интеллигенции, кончая бедными чиновниками или крестьянами. На «явление Распутина» отозвалась вся Россия.

Продолжение беседы с писателем Алексеем Николаевичем Варламовым. Это была натянутая струна, которую тянули и тянули, и в какой-то момент она не выдержала напряжения

— Книга вышла в серии «ЖЗЛ». Чем же «замечателен» Распутин? Судя по вашим словам, книга в бОльшей степени об эпохе, а не о личности Распутина?

— Да, в большей степени об эпохе, хотя и вышла в серии «ЖЗЛ». Тут вообще есть некое логическое противоречие: стоило ли посвящать фигуре Григория Распутина книгу в почтенной серии, стоило ли привлекать внимание к человеку, окруженному болезненным ореолом и вызывающим, как правило, очень специфический интерес. Задав себе этот вопрос, я ответил на него так. Дело не в моральных свойствах Распутина, не в достоверности слухов о проститутках, которых он брал или не брал на Невском проспекте, и даже не в походах в баню с женщинами в селе Покровском; дело также не в том, каковы были намерения Распутина, стремился ли он стать заступником или разрушителем, был ли сексуальным гигантом или, напротив, импотентом, как силятся доказать отдельные новейшие исследования, и даже не в том, достоин ли он церковного прославления как оклеветанный старец или заслуживает анафемы как хлыст и развратник. Дело — не в личности Распутина, о которой достоверно судить невозможно, ибо она затерта, размыта мемуарным, эпистолярным и дневниковым потоком и количеством подложных свидетельств и вымышленных показаний, дело — исключительно в той объективной роли, какую этот замечательный в буквальном смысле этого слова человек сыграл в истории нашей страны независимо от своих собственных пристрастий и свойств, и об этой роли можно и нужно говорить и писать прежде всего.

Понятно желание очень многих разумных людей эту роль принизить. От декадентки и религиозной модернистки Зинаиды Гиппиус в начале прошлого века до ортодоксального диакона Андрея Кураева в начале нынешнего. Но восстают факты. Именно факты не позволяют выкинуть Григория Распутина из истории и объявить его мифом. Преуменьшать личность Распутина столь же бессмысленно, как и раздувать ее. Тут требуется мера.

— И у Вас есть своя позиция?

— Та роль, которую Распутин сыграл, в русской истории, независимо от того, каким человеком он был на самом деле, была ужасной. Если искать какую-то метафору, то я бы сказал так. У Марка Алданова был замечательный роман о русской революции, который называется «Ключ». Распутин — это даже не ключ к русской революции, а «отмычка». Это тот инструмент, которого не доставало, чтобы сломать здание. Конечно, в Российской империи к 1917 году накопилась масса противоречий и не надо идеализировать Россию, которую мы потеряли. Но все-таки это было сильное, могучее государство, которое, могло еще жить и жить. Самый главный урон этому государству нанесла первая мировая война. Это был «таран», но тарана было бы недостаточно, когда б не оказалось тонкой отмычки, с помощью которой русская государственность была взломана, а царская семья изолирована. Вот еще одна очень важная тема, которую я пытаюсь в книге затронуть — почему никто из русских патриотов, монархистов не спас царскую семью из плена ни в 1917, ни в 1918 гг., а те попытки, которые предпринимались, отдавали не то дилетантством, не то провокаторством (там очень темную роль сыграл зять Распутина Борис Соловьев)? Почему Русская Церковь в 1917 году приветствовала февральскую революцию? Даже самые благочестивые епископы, в адрес которых мы не посмеем дурного слова сказать, даже они приветствовали политические перемены. Фактически никто не вступился за царя. Мы говорим о Поместном соборе Русской Церкви, о выборах Патриарха как одной из самых замечательных страниц нашей истории, все это было. Но я уверен, что если бы тогдашним участникам Собора сказали, что Государь будет канонизирован, что семья Николая Александровича будет почитаться как одна из самых чистых и светлых семей в истории русского государства, они бы, мягко говоря, удивились. И главная причина тому — Распутин.

— Распутин или распутинская легенда?

— То, что из него слепили — это одна сторона вопроса. Это было. Но было и другое. Распутин действительно, как это ни печально сознавать, напрямую вмешивался и в дела Церкви, и в министерские назначения. Кадровая чехарда 1915−16 гг., когда менялись министры внутренних дел, и один оказывался хуже другого, была спровоцирована в первую очередь им. Это факт, от которого никуда не денешься. Он пытался вмешиваться и в дела армии. Армия не пошла на это, его отвергла. А у правительства и у русской Церкви не хватило потенциала искоренить Распутина, уменьшить его влияние. Я много об этом пишу, кто из епископов как вел себя по отношению к нему. Как складывались отношения Распутина с обер-прокурорами Св. Синода — Лукьяновым, Саблером, и особенно с Александром Дмитриевичем Самариным, а также с Волжиным и Раевым, с митрополитами Антонием (Вадковским) и Антонием (Храповицким)? Как складывались отношения Распутина с московским митрополитом Макарием (Невским)? Как складывались его отношения с митрополитом Питиримом (Окновым), митрополитом Владимиром (Богоявленским), протоиереями Романом Медведем, Иоанном Восторговым, Владимиром Востоковым, протопресвитером Георгием Шавельским. Или епископ Варнава (Накропин), который был посвящен в епископский сан во многом благодаря распутинской поддержке. Что это были за люди, как они поступали, как сложились их судьбы после смерти Распутина? Как вообще повела себя Русская Церковь, когда в ее лоне очутился человек, которого она сначала привлекла, а потом в ужасе от него отшатнулась и не знала, что с ним делать? Очень много таких драматических, трагических страниц. Поэтому для меня самое важное, самое интересное в этой книге — говорить не о фигуре Распутина, не о личности Распутина, а о явлении Распутина, о том взвихренном поле, которое вокруг него возникло, о тех людях, которые в это поле попадали, и о том, как они себя проявили.

— Вы все-таки пришли к выводу, что фактов новых уже не найти, а те, что известны, не позволяют судить о Распутине как о человеке?

— Новые факты все равно всплывают. Всплывает, например, региональная печать 1910-х годов, которая показывает Распутина с неожиданной и, в общем-то, какой-то человеческой стороны. Я, например, недавно прочитал статью, которая была напечатана в одной из сибирских газет, о том, как Распутин помог бедному чиновнику. Никакой пользы Григорий от этого маленького человека иметь не мог. Он ему просто бескорыстно помог. А знаменитая квартира на Гороховой улице, где Распутин жил и где с утра до ночи толпился народ, квартира, которая самыми скандальными слухами обрастала. Но ведь там были не только оргии, туда приходили люди просить о помощи, и он им помогал, это было. Очевидно, что он, в общем, был человеком добрым, отзывчивым, щедрым, очень широким. Кроме того, если еще попытаться не то что бы обелить Распутина, но сказать доброе слово в его адрес, он был, безусловно, очень незаурядный оратор и религиозный писатель. Сохранились его книги, где он описывает свой паломнический опыт. Там много чудесных страниц. Но в то же время — и в этом весь Распутин! — из его речений хорошо видно, что Григорий Ефимович был человеком, принципиально избегавшим монастырской дисциплины. Он ходил-ходил по монастырям, но сам ни в одном монастыре долго не задерживался и своих учеников и учениц, которые хотели пойти в обитель, не благословлял туда идти. Брал на себя роль пастыря и пытался на дому учредить духовную лечебницу. Если и дальше проводить эту параллель «монастырь — лечебница», то приходится признать, что Распутин врачевал без диплома.

— Он всегда находился в оппозиции к официальной Церкви?

— Очень трудно в общем виде на этот вопрос ответить. Скажем так, он был мирянин, хорошо начитанный в Библии, в Евангелии. Кроме того, он действительно был человеком житейски очень опытным, недаром его автобиографическая книга так и называется «Житие опытного странника». Бунтовать против Церкви, сознательно ее разрушать, реформировать ее он, конечно же, не стремился, но, обладая огромной интуицией, очень чутко реагировал на противоречия и на уязвимые моменты церковной жизни. В этом смысле показательна роль Распутина в деле имяславцев, которых, фактически, Друг царя и царицы спас от полного разгрома. Довольно много я пишу о дружбе-вражде Распутина с иеромонахом-расстригой Илиодором (Сергеем Труфановым) и о том, какие горькие последствия для нашей истории этот союз имел. Главное в Распутине — то, что он был человеком своего времени, героем Серебряного века, когда все снизу доверху замутилось, начался отход от ортодоксии, богоискательство, богостроительство, расцвело сектантство. Распутин воплотил в себе эту богоискательскую, богостроительскую тему, только не как интеллектуал типа Мережковского, Гиппиус, Луначарского, а именно как человек из народа, такие тоже были. Были мужики, которые пытались дойти до всего своим умом. Вот он был таким, и явно очень незаурядным, человеком. Когда он попал в царскую семью, то был не первым «Божьим человеком», которым заинтересовались Государыня и Государь. Были и другие люди, но они — не удержались. Он удержался, конечно, в первую очередь благодаря своему дару целителя, но дело не только в этом. Он сумел расположить к себе и Государя, и Государыню. Он поворачивался к ним лучшей, чистой стороной своей души, которая (сторона), несомненно, у него была. Если пытаться опять же какие-то параллели проводить, то в Распутине было что-то от Карамазовых. Похотливость и сладострастие, свойственные Федору Павловичу, страстность Дмитрия, ум Ивана, молитвенность Алеши. Последнее стоит особенно подчеркнуть, он был действительно необычайно религиозным человеком. Об этом митрополит Вениамин (Федченков) пишет, Распутин мог выстаивать долгие службы, когда он молился, он полностью уходил в себя, в молитву, в службу. У Вениамина в его книге есть совершенно замечательный образ: Распутин был — как натянутая тетива. Журнальный вариант моей книги я так и назвал «Звук лопнувшей тетивы». Это была натянутая струна, которую тянули и тянули, и в какой-то момент она не выдержала напряжения. Личная трагедия Распутина заключается в том, что, не имея духовного руководства — а у него не было никаких наставников — в своем духовном странствии забрел туда, куда человеку одному ходить нельзя.

— Такие случаи в истории бывали?

— Распутина иногда называют «юродивым». В принципе, с этим можно согласиться. В его поведении было что-то от юродства. Но если он и был юродивый, то — не удержавшийся на той высоте, которую себе задал. Это именно та мысль, которую высказал епископ Феофан, когда его допрашивали в 1917 году. Феофан говорил на допросе, что Распутин не был ни негодяем, ни лицемером, он был Божьим человеком, но произошло падение Божьего человека, когда он оказался в Петербурге, и это падение имело самые ужасные последствия.

Известна также оценка Распутина, высказанная Сергеем Николаевичем Булгаковым: «Это был — позор, позор России и царской семьи, и именно как позор переживался всеми любящими царя и ему преданными. И вместе с тем это роковое влияние никак нельзя было ни защищать, ни оправдывать, ибо все чувствовали здесь руку дьявола. Про себя я Государя за Распутина был готов еще больше любить, и теперь вменяю ему в актив, что при нем возможен был Распутин, но не такой, какой он был в действительности, но как постулат народного святого и пророка при Царе. Царь взыскал пророка, говорил я себе не раз, и его ли вина, если вместо пророка он встретил хлыста. В этом трагическая вина слабости Церкви, интеллигенции, чиновничества, всей России. Но что этот царь в наши сухие и маловерные дни возвысился до этой мечты, смирился до послушания этому „Другу“ (как в трагическом ослеплении зовет его Царица), это величественно, это — знаменательно и пророчественно. Если Распутин грех, то — всей русской церкви и всей России, но зато и самая мысль о святом старце, водителе монарха, могла родиться только в России, в сердце царевом. И чем возвышеннее здание, тем ужаснее падение. Таково действительное значение Распутинства в общей экономии духовной жизни русского народа. Но тогда это был страшный тупик русской жизни и самое страшное орудие в руках революции».

Я бы еще так сказал, подводя некий итог: Распутин — это фигура, которая несла в себе и некий положительный потенциал, и некий отрицательный потенциал. К нашему несчастью, положительный фактически никак реализован не был, а вот отрицательный воплотился сполна. Распутин в итоге оказался не тем инструментом, который мог бы скрепить государство, который мог бы действительно восстановить связь между мужиками и Государем. Когда его не стало, кто-то из простых людей сказал: «Вот был один мужик, который дошел до царя и его убили». Горькая фраза, в которой горькая истина. И когда я в своей книге дошел до страниц, связанных с его смертью, то мне возможно против воли сделалось жаль этого человека. Но лучше бы он никуда не ходил из Сибири и не приходил в Петербург. Он притягивал к себе самых разных людей. Чистых, светлых, как Государь, Государыня, царские дети, которые его очень любили. В то же время он притягивал к себе людей удивительно грязных. И эта смесь чистоты и грязи, невероятно гремучая смесь, — рванула.

— Могло быть иначе?

— История не терпит сослагательного наклонения, но человеческий ум так устроен, что все равно мы будем этим вопросом задаваться, и по отношению к собственной жизни: если бы я тогда не сделал бы того-то, то было бы то-то. Если бы не было Распутина, думаю, что не было бы революции. Но Распутин потому и был, что революция должна была свершиться, что Россия должна была пройти через эту череду испытаний, эта историческая чаша была, видимо, для нас неотвратима.

— Ваши предыдущие книги, вышедшие в серии ЖЗЛ — все о писателях. Распутин — первый не-писатель в этом списке персоналий. В этом плане Вы разницу ощутили?

— Да, конечно, принципиальное отличие заключается в том, что про любого писателя я могу сказать, что я его почувствовал, когда о нем написал. Хуже ли, лучше ли, ближе ли, дальше ли. Сказать, что я почувствовал, прочувствовал Распутина как человека, а не как исторического избранника, я не могу. Может быть, это самый кардинальный недостаток моей книги. Единственное, что я сразу же оговорился на самых первых страницах, что писать книгу о Распутине дело безнадежное, если только вы хотите написать честную, правдивую, объективную книгу, которая будет основываться не на вымыслах, домыслах, фантазиях и реконструкциях, а на твердом фундаменте. И все же если говорить об этой литературной составляющей, о связи между Распутиным и русскими писателями, то очень неслучайно, что Распутиным очень многие из его великих пишущих современников интересовались. Пожалуй, труднее даже называть в русской истории начала ХХ века фигуру, которая привлекала бы столько внимания самых разных авторов. Я уже говорил про Алексея Толстого. Но еще раньше, при жизни им заинтересовался Андрей Белый, который написал роман «Серебряный голубь» и сам признавал, что во многом вложил в фигуру столяра Кудеярова распутинский дух, причем, как написал Андрей Белый, «я его сфантазировал», но, как гениальный человек, — он угадал. Распутиным очень сильно интересовался Блок, в чьем дневнике, письмах и записных книжках часто упоминается это имя, причем порой неожиданно: «Распутин — все, Распутин — всюду». Распутиным интересовался Пришвин, Мережковский, Гиппиус, Тэффи, Ремизов. Наконец, Распутиным заинтересовались еще два очень важных человека — Клюев и Розанов. Оба писали о нем, что любопытно, в положительном ключе. Розанов просто апологию Распутина создал. А Клюев придумал легенду о том, что был лично знаком с Распутиным. Все в нем видели какую-то неслучайность, какую-то значимость. Наконец, когда Распутин был уже убит, о Распутине хотела написать поэму — ни много ни мало — Анна Ахматова. О Распутине хотел написать пьесу ­- ни много ни мало — Михаил Булгаков. О Распутине написал гениальное стихотворение Гумилев.

В гордую нашу столицу
Входит он — Боже спаси! -
Обворожает Царицу
Необозримой Руси…
Как не погнулись — о горе! — 
Как не покинули мест
Крест на Казанском соборе
И на Исакии крест?

О Распутине писал Бердяев, его знаменитая статья «Темное вино», где он рассматривает фигуру Распутина как такой хлыстовский неспокойный русский дух. Целая традиция выстраивается…

— Да, но каждый видит свое.

— Да, и все это доказывает, что Распутина нельзя, невозможно и не надо выкидывать из русской истории. Другое дело, что разговор о нем должен вестись на серьезном уровне. А у нас, напротив, уже скоро ровно столетие повелось делать из Григория «Гришку», лепить из него бульварного персонажа, рисовать карикатуры. Распутин остается в сознании даже современных русских людей скабрезной фигурой. Всякие песенки «Ра-ра-распутИн». Но если Запад может себе позволить хохотать и потешаться, то нам, русским, тут бы всплакнуть, потому что куда ни кинь, фигура получается очень горькая, которая, как некая зловещая птица, сопровождала разрушение русского государства. И била по самым уязвимым местам, по самым больным, самым интимным местам русской жизни во всех смыслах этого слова. Я вот говорю отмычка, а он был наверное не столько причиной, сколько симптомом нашей болезни, нашего страшного Смутного времени, испытанием, которое Россия выдержать не смогла. Ни те люди, которые с ним боролись, ни те люди, которые его поддерживали из самых лучших побуждений, ни царская семья — никто.

— Прошлое имеет определенную проекцию в настоящем и будущем. И эта история тоже?

— Урок, я думаю, заключается в том, что надо ко всему, что нас окружает, относиться очень трезво, а повышенная религиозная экзальтированность и возбудимость ничего хорошего с собой не несут. По крайней мере, в нашей истории это отчетливо видно. Как несколько жестко, но очень точно сказал именно в связи Распутиным и Государем профессор Московской Духовной Академии Н. К. Гаврюшин: «Если бы трезвость Сергия возобладала над прелестной увлеченностью Феофана, у русской монархии были бы более благоприятные перспективы». К сожалению, в нашем церковном сознании встречаются такие черты обожания, обОжения, преклонения, некоторые «святые» выбираются для не совсем здорового почитания. Так, например, Царская семья окружена «придыханием», хотя совершенно понятно, что канонизация ее не есть канонизация деятельности Николая II. Государь и Государыня прославлены, этого никто не подвергает сомнению, но это не значит, что они не совершали ошибок во время своего царствования. А у нас начинается такой порыв, что если прославили, то давайте причислим к лику святых и все их окружение. По отношению к нашему прошлому, кого бы следующего мы ни прославили, надо быть очень трезвым и хорошо понимать, что не было в русской истории ХХ столетия людей, кого безоговорочно, целиком можно принимать. Так или иначе, это был очень жесткий, очень суровый век, и никакого обожествления, никакого сотворения кумира из этого века и его героев быть не должно. Тут должен быть очень четкий, очень сухой, может, даже несколько занудный подход, с исторической точки зрения. А мы очень жаждем чудес, а у нас сразу же вокруг, например, мироточивой иконы сразу начинают возникать легенды, поклонения, паломничества. А ведь кто-то из очень разумных, трезвых, духовных людей говорил, что лучше усомниться в том, что произошло…

— Если тебе явится ангел и ты не поверишь, не согрешишь?

— Именно так. Или: «Брат такой-то видит ангелов! Эка невидаль, лучше бы он видел свои грехи». Мне кажется, что такой же разумной, беспощадно-трезвой должна быть позиция и по отношению к собственной истории.

Мария Хорькова

http://www.taday.ru/text/68 665.html


Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика