 |
| Православие на Дальнем Востоке | Протоиерей Максим Козлов | 30.07.2007 |
Это сказано о нашем зазеркальном мире, в котором все перевернуто и поставлено с ног на голову. Элементарное чувство самосохранения всегда заставляло общество выбирать для себя такую систему взаимоотношений, которая могла бы стать самоорганизующейся, систему, в которой есть четкая иерархия ценностей, когда-то, что должно быть на первом месте, не будет отодвинуто на двадцатое место, а то, что находится на двадцатом, не будет поставлено на первое. Наличие такой системы по-другому еще называется порядок, норма, закон.
Нас часто спрашивают:
Как ты живешь?
А мы отвечаем:
Нормально!
А еще:
Как жизнь?
А мы:
Все в порядке.
А вот из детского сленга: «Законная книга!»
Эта тяга к закону, норме, порядку заложено в нас в подсознании изначально, генетически. Душа требует, чтобы все в нашей жизни было по совести, по-Божьи.
Юность — время активного поиска собственного места в жизни. Это не только выбор профессионального пути, но и выбор образа жизни. Ответственность за собственное будущее заставляет студента размышлять над многими сложными вопросами. И среди этих вопросов немаловажное место занимает поиск своего соответствия современным требованиям быстро изменяющейся жизни.
В лагере православной молодежи, организованном одной их епархий, я встретился с молодым человеком, который впервые и относительно случайно попал в сообщество молодых православных людей. На второй день пребывания ему понравилась доброжелательность обстановки, отношение православных молодых людей друг к другу. «Но читать молитвы, — сказал он, — я не фанат, я — современный человек». «Но тебе же нравится быть среди этих людей. И тебе не нравилось быть в других, современных лагерях, где отношение совсем иные», — переспросил я. Тогда молодой человек подумал и сказал: «Я хочу быть таким же как они, но оставаться современным».
А действительно может ли православный молодой человек быть современным? И что значит быть современным сегодня?
Нельзя сказать, что наше общество не предлагает своих ответов на этот вопрос. Реклама, ТВ, пресса, люди вокруг говорят нам:
откажись от всех комплексов;
истина относительна, необязательна, сколько людей столько истин;
бери от жизни все, один раз живем, бессмертия нет;
наслаждайся всем, что тебе нравится, главное драйв, крутизна, кайф;
самая важная ценность деньги, за которые можно купить все: любовь, власть, образование, славу, друзей, семейное благополучие, профессию, свободу, внешнюю привлекательность;
никому не показывай, что ты слаб, ты самодостаточен;
будь циником, честолюбцем, самоуверенным в достижениях своих целей, верь в себя самого, живи красивой мечтой;
всегда прощай себе слабости, уважай свои прихоти;
будь требовательным к другим, а к себе снисходительным;
никогда не позволяй на тебе ездить, садиться тебе на шею, быть кому-то обязанным, отвечать за кого-то.
Людей, живущих по таким принципам, много. Но есть неизгладимая печать на их лицах — неудовлетворение, тревога, страх: а вдруг я всего этого не достигну, а вдруг я потеряю то, что уже имею? По сути, это страшная не свобода, рабство, каторга. Людям живущим в мире вещей и наслаждений, всегда чего-то не хватает, они ненасытны, зависимы, несчастливы, поскольку счастье они понимают как достижение своих желаний, которые неутолимы.
В Московском Государственном Университете среди студентов провели конкурс ораторского искусства на тему: «Что значит быть современном человеком?» Прежде всего, надо отметить, что современная молодежь не так наивна, как ее изображают масс-медиа: Они «пришли к выводу, что быть современным — это вовсе не значит делать пирсинг, иметь сотовый телефон, посещать модные ночные клубы и красить волосы в зеленый цвет». Было много вариантов ответов. Но более всего писавшие склонялись к мысли: «Быть современным — значит быть собой». «Но под словом „собой“ все ораторы подразумевали разные понятия. Некоторые убеждали, что главное в современном человеке — это культура, образованность, нравственность, отзывчивость и сочувствие к чужой беде. Другие придерживались мнения, что современный человек — это тот, который везде чувствует себя комфортно, свободно. И еще — человек, знающий компьютер, несколько иностранных языков, карьерист. Третьи уверены, что в современности главное — любовь. Естественно, студенты, выступающие за чистые, настоящие чувства, а не за ту мнимую любовь, которую рисуют для себя тринадцатилетние подростки. Четвертые же считают, что быть собой — это значит прожить каждый миг своей жизни ярко, наполнить его событиями, которые ты будешь помнить всегда. Быть собой — значит созерцать листву в парке, радоваться первому снегу… Люди прошлого поколения говорят, что современный человек должен работать, учиться, заниматься спортом и т. п. А новое поколение считает, что современный человек никому ничего не должен» (по материалам Интернет сайта Университета).
Это и есть предлагаемый миром самый легкий способ — замкнуться на себе, поставить себя мерилом всему, демонстративно противопоставить себя всему свету — уйти в подполье.
У Ф.М. Достоевского есть герой (вернее антигерой) из повести «Записки из подполья», который хочет жить по законам такой жизни. Он бунтарь, как все молодые люди. Он также как и я, честно ставит все эти вопросы и даже находит, как ему кажется, ответы. Но ответы эти ложны. Его предельный эгоцентризм разъедает его изнутри, не дает ему дышать. Стена, которую он воздвиг между собой и всем светом, только на первый взгляд кажется непреступной.
Самую знаменитую, чаще всего цитируемую фразу человека из подполья мог бы произнести и любой из нас: «Да я за то, чтобы меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам. Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить».
Беда человека из подполья в том, что он не нашел для себя Бога. Без Любви, Истины, Христа, оказывается, все рушится, ничего нельзя слепить цельного. Даже если ты честный человек, живущий не по лжи. Сам Достоевский определил цель своей повести как «потребность веры и Христа». Трагедия этого героя в том, что он не слышит Бога. Отсюда бессмысленность, беспочвенность и безыдейность его существования.
Единственный вывод, который можно из этого сделать, приводит к необходимости поисков такой Ценности, которая была бы абсолютна, незыблема, непререкаема и служение которой могло бы осмыслить всю жизнь человека, все стороны его деятельности.
Такой высшей Ценностью может быть только Истина, освящающая своих последователей, Истина живая, творящая вечно пребывающая и в то же время личная. Эта Истина — Живой Личный Бог, Христос, который есть Сама Любовь.
Ради такой Истины пора выйти из подполья.
Вернемся чуть назад, к упомянутому нами риторическому конкурсу в Университете, остановимся на общем для большинства молодых ораторов — быть собой, то есть быть естественным, быть соразмерным, ответствующим. Психологи знают, страх несоответствия, неадекватности — самый сильный страх. Человек стремится соответствовать моменту и в то же время оставаться самим собой.
Действительно важнейшее условие быть современным человеком это всегда оставаться самим собой. Но как им оставаться? Как Сталин, убирая всех кто ярче тебя и способен уличить в неполноценности, или как подросток, не желая принять чью-то правила и все время противопоставляясь, стремясь к нарочитой оригинальности? Или все же выбрать трудный, неудобный путь — прислушиваться к своему внутреннему голосу, внимать собственной совести?
В Ветхозаветной истории были такие времена, когда современным оставался один единственный человек. Пророк Иеремия слышал Божий глас о судьбе своей страны: «Я насадил тебя как благородную лозу, — самое чистое семя; как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы?» (Иер 2:21). Иеремия был отвергнут соплеменниками. Израиль, не внимая пророку, претерпел многие лишения и горестные события, прежде чем вновь обратился ко Господу. И лишь один человек, непрестанно внимавший Всевышнему, оставался современным. И потому, наверное единственное условие всегда оставаться современным — это жить по совести, внимая гласу Господа. Не бояться остаться в одиночестве, быть непонятыми, отличным от других. Не боясь пророчествовать, свидетельствовать об обретенной вере. В нашей стране отвернувшейся божественных установлений — свидетельствовать о единственном пути созидания — дело нелегкое. Но молодые люди не должны отчаиваться. Когда Господь призвал Иеремию, тот сказал: «о, Господи, Боже! Я не умею говорить, ибо я еще молод. Но Господь сказал мне: не говори „я молод“; ибо ко всем к кому пошлю Я тебя пойдешь, и все что повелю тебе, скажешь. Не бойся их; ибо Я с тобою» (Иер 1:6−8).
Быть современным значит не только говорить, но стремиться действовать сообразно, тому, в чем убеждаешь, учишь, о чем свидетельствуешь. Преподобный Симеон Новый Богослов пишет в святом сокрушенном смирении: «Ибо я знаю, что никогда ничего не делал из того, что хочу сказать вам, а мне хорошо очень известно, что Господь и Бог наш не того ублажает, кто только учит, но того кто прежде творит, а потом учит. Иже, — говорит Он, — сотворит и научит, сей большим наречется в царствии небесном (МФ 5:19) Как же надо поступать чтобы говорить и действовать по совести, по божественным установлениям. Сам Христос отвечает: „О сем разумеют вси, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою“ (Ин 13:35)»
Что может быть современнее любви? Все что бы с нами не происходило, — все можно перевести на язык любви. И если мы говорим о технологическом прогрессе, то в человеческих отношениях все остается по-прежнему.
Со времен древневавилонского царя Хаммурапи, да и ранее его царства, ничего в человеческих отношениях не меняется: те же интриги, зависть, злоба и искупающие их кротость и жертвенность. Египетские жрецы, Макиавелли и современный т. н. «черный политпиар» суть одно — стремление придать благообразность человеческим низменным страстям. Христианская жизнь — вот, что действительно изменило ход человеческой истории, ибо для нее свойственно иное стремление — искупить все любовью.
Ну, хорошо, в человеческих отношениях нет прогресса. Но в технике и науке он велик?! — возразят сторонники прогресса. Новые возможности — новая свобода для человека. В технике, теории систем есть понятие: возможности системы — это ее степени свободы. Не случайно современная молодежь подчеркивает свою свободу. Они владеют компьютерами, иностранными языками, свободнее в общении, у них меньше условностей в жизни, они свободнее политически, смелее высказывают собственную точку зрения. Только почему-то свободу всегда ставят рядом с независимостью. Ведь все напротив, большие возможности, большая свобода — большая ответственность. То есть готовность ответить на вызов времени — пророчествуя и действуя с любовью. Здесь основа всей христианской жизни, заповеданной нам Господом, но слову Апостола: «К свободе призваны вы братия, только бы ваша свобода не служила угождению плоти». Свобода во имя любви, необходима для исполнения божественных заповедей, — только она может быть подлинной, современной свободой. По слову того же апостола Павла «Все мне возможно, но не все полезно». Все возможно и пророчество, и действие, и любовь, и свобода если они обращены ко Господу, устроены по Его воле. Ибо без этой воли все эти полезные качества переворачиваются как корабль без управления.
Божественная воля выражена в Священном Писании, в учении Церкви во всем том, что православные люди называют Традицией. Да и как возможно быть современным человеком, если твоя жизнь не строится на фундаменте Традиции, а стоит на песке самолюбования. Это понимали даже языческие философы. Конфуций вошел в современную историческую науку утверждением о том, что если народ забывает свое прошлое, он перестает быть народом. Не так ли и народ Божий? Именно Православная Церковь хранит Святую Традицию «святой соборной и апостольской Церкви». И потому эта Церковь вне времени, а значит, она всегда современна.
Вот и выходит, что быть в полном смысле современным человеком может только христианин. Студенчество — это самая образованная, активная, пытливая часть молодежи. И православная студенческая община может и должна стать закваской, которая поднимет современную жизнь молодежи на достойную высоту.
Понимая это необходимо внимательно размыслить о том, как строить свою жизнь студенческой православной общине.
Как свидетельствовать?
Как вести миссионерскую работу?
Какой заниматься творческой социальной деятельностью?
Как создать атмосферу любви, доброжелательности, взаимопонимания, дабы литургическое общение непременно нашло продолжение во всей жизни молодого человека?
Как овладевать современными возможностями для своего служения — от информационных технологий до способов организации досуга?
Конечно, особая задача для духовников общин и для всех членов общины в том, как построить жизнь на фундаменте благочестивого следования Православной Традиции.
Обращаясь к этой теме, наверное, первое, что мы должны обсудить — это место, в том числе и количественное, православных общин, православных людей в современной ситуации в нашем отечестве. По тому, насколько реалистично мы будем оценивать это, настолько реалистичны и продуктивны будут наши последующие шаги. Ведь мы часто сейчас слышим о православном возрождении России, о том, что страна пробудилась от десятилетий безбожия, о возрождении десятков тысяч храмов. Это факт. Тут можно вспомнить результаты недавнего социологического опроса, которые были приведены в газете «Известия», где едва ли не 58% населения назвали себя православными.
Это значит, что на улицах — неважно, Москвы, Санкт-Петербурга или Саратова, каждые пять или шесть прохожих из десяти, мягко говоря, православные христиане. Но мы прекрасно понимаем, что это очень условно. Люди сами себя, может быть, в каком-то смысле и считают относящимися к церковной традиции, Но даже из того опроса следовало, что из тех, кто назвал себя православными христианами, не все верят в бессмертие души, не все признают существование рая и ада, есть даже те, кто при детализации опроса назвали себя православными атеистами, то есть православный человек, но атеист, в Бога не верит. Это тоже реалии современного времени.
Если этих 58% людей потом спрашивали более детально о их участии в церковной жизни, то там начиналось то, о чем мы с вами хорошо знаем — чаще, чем раз в год в храм ходит 15%, раз в месяц ходят 2−3%, причащаются еще по нисходящей и т. д. И окажется, что тех, кто не только сами себя назвал православными или ориентирующимися на православные традиции, а кого можно назвать церковными в полном смысле этого слова, даже применяя предельно снисходительные критерии, — таких немного в современной России. Где 3%, где 5%. Думаю, что любая большая цифра будет очень оптимистичной.
Еще одно замечание в этой связи: это нужно реалистически признавать. Не для того, чтобы впасть в уныние, да вот как нас мало, кругом безбожие, новое язычество или подверженность людей каким-то мировоззрениям антицерковным, а для того, чтобы четко понять, что мы в меньшинстве, в решительном меньшинстве и работа наша должна строится, исходя из того, что нас пока мало. Что у нас нет сил на всеохватные мероприятия, мы не можем осуществить поголовное обращение страны в течении трех-пяти лет. Это на одном из первых русских народных соборов, который лет пять назад проводил Отдел внешних церковных связей, выступали главы политических фракций и среди прочих — известный либерально-демократический лидер, и поскольку мероприятие было православное, то и он имел имидж очень православного человека. «Если я буду президентом и сразу все устрою. Вот тогда миллионы священников утром и вечером все будут выходить на улицу читать утренние и вечерние молитвы, потом зарядка».
Но вот такого рода идею — миллион священников, которые по улицам организуют всех для чтения утреннего, вечернего правила, а потом проводят зарядку с теми, кто помолился, — с одной стороны не дай Бог воплотить в жизнь, потому что нет лучше способа навсегда закрыть вопрос о возрождении Православия в России, и во-вторых, по счастью, это совершенно невозможно.
Еще одно замечание общего характера, которое важно нам учитывать: изменился демографический состав Русской Православной Церкви. Изменился особенно сильно за последние 15−20 лет, а может даже 10−14. Еще где-то до 1960-х годов решительное большинство верующих составляли люди, жившие в сельской местности или в небольших городах, или поселках городского типа. И это была ситуация, традиционная для дореволюционной России: опорой, крепостью православия на протяжении XVIII — XIX веков (помимо монастырей, которые, само собой являются оплотом Церкви) были сельские жители, в городах, особенно в XIX веке было не так благополучно. Отход от веры имел место и в рабочей среде, куда не случайно начали проникать и вообще антихристианские учения, и среди интеллигенции, и в значительной мере, в высших слоях общества. Все было очень и очень неблагополучно. Наиболее церковной средой была среда сельского мира.
Сегодня же в городских храмах активности приходской жизни больше, и больше там, где больше молодых людей. Можно провести и еще одно очевидное наблюдение, — как правило, чем крупнее город, чем выше там образовательный уровень населения, тем больший процент верующих в городе. В этом смысле ситуация становится похожей на ту, которая была в четвертом столетии при императоре Константине Великом, когда оплотом христианства были крупные города, а вокруг было море язычества.
И у нас тоже сейчас неоязычество, постсоветский атеизм в значительной мере укоренен там, где низкий уровень образованности, меньше в целом интенсивность интеллектуальной, даже душевной, не духовной, жизни. Наверное, переходя дальше, детализируя, мы можем сказать исходя из вышесказанных соображений, что в высших учебных заведениях процент присутствия Православия в целом еще больше, чем по городу. Если в городе, допустим 5% верующих, то в вузе из процента на 2 выше.
Из этого следует, прежде всего, то, что поняв, что нас относительно немного, обязательно нужно свои силы объединять. На всех уровнях: от личностей до юрисдикций.
Такую роскошь — быть самим по себе — можно позволить себе лишь в ситуации превосходства, в нашем же положении можно достичь результатов лишь при условии совместной деятельности. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы разделения века сего, которые могут касаться в каком-то смысле людей образованных, вошли в жизнь этих церковных общин.
«Левые христиане», «правые христиане», «либерально ориентированные», «ригористические», «традиционно ориентированные», «иудеи с самарянами не общаются», «я в тот храм не буду ходить, потому что там батюшка монархист», «а я в этот не буду ходить, потому что там слишком либерально служат, слишком много на русском языке читают» — и все, полное разделение, и вследствие этого нет никакого общения. Не можем мы себе этого позволить, в особенности выносить это на публичное обозрение. И в особенности устраивать перед внешним миром какие-то разборки о том, как мы ме5жду собой, православные христиане, не можем договориться.
Эти небольшие в процентном отношении сообщества, во-первых, нужно собирать вокруг какого-то центра -им, естественно, домовый храм. По-другому никак это не осуществить. Также можно создавать какие-то клубы, сообщества по интересам. Само по себе это не плохо, но там не будет Богослужения, там не будет главного, вокруг чего все мы собраны. Значит, вполне естественно предположить, что таким организующим началом может стать храм.
Попытки проводиить культурно-просветительские мероприятия, читать какие-то лекции находят уже очень и очень относительный отклик. В каком-то смысле это общая ситуация в нашей церковной жизни, тот абсолютный интерес, который был в конце восьмидесятых годов, когда было достаточно показать рясу, сказать что будет священник и тогда этот был бы полон, такая ситуация уже пройдена.
Есть звезды, на которых соберутся — например, отец Андрей Кураев, А.И. Осипов. Соберется некое количество людей, которые хотят его послушать, причем не обязательно университета, половина будет из устойчивых поклонников их творчества. Это нормально. У каждой яркой личности должны быть последователи и почитатели. Так было и так будет. Но сколько таких людей — два, три, четыре… Тут скорее персональный интерес к ярким дарованиям, а не интерес к Церкви как к таковой. Значит не лекциями едиными, не лекциями по преимуществу следует действовать, а прежде всего созданием (метафорически выражаясь) островки настоящей жизни.
Нужно шаг за шагом, человек за человеком стремиться к тому, чтобы пусть небольшая община вокруг храма, то общение людей, которое там осуществляется, были такими, чтобы случайно с этим соприкоснувшийся человек, который случайно заглянул в церковь, чтобы из полусуеверных побуждений поставить свечку перед сессией или по каким-то жизненным обстоятельством, а, может быть, оказался в храме при каких-то печальных событиях, связанных с похоронами или поминовением близких, или просто зашел в лавку купить книжку либо еще почему-то — этот человек почувствовал, что ему там хорошо.
А вот как этого достичь? Ответ на этот вопрос распадается на множество конкретных вариантов, на множество конкретных путей. Принципиальный и мне кажется, важнейший ответ на этот вопрос заключается в том, что должен быть крепкий приход с добрыми, теплыми, православными отношениями людей у друг другу, то настоящее, что душа других людей не может не чувствовать.
На самом деле ведь все то, что предлагает современная масскультура, — это фальшивка, это суррогат, который лукавый подсовывает человеку вместо настоящего. Душа человека, как мы все хорошо знаем, по природе христианка и соприкасаясь с настоящим, она к настоящему начинает тянуться. Этот не суррогат предложить — это, наверное, и есть то самое существенное, что мы можем сделать, и ради этого будет собираться человек за человеком, и между прочим, начиная с какого-то момента, — почти в геометрической прогрессии.
И если первые годы все это происходит с трудом и очень медленно, то, поскольку Господь милостив и выше меры не дает испытания, когда вот так бьешься головой об стенку и ничего не получается, вдруг, начиная с какого-то момента, люди начинают приходить и община растет и место ее в жизни окружающего мира становится все более и более заметно.
Для этого важно еще внешние моменты организации. Существенным моментом церковной жизни должна быть возможность общения священника с людьми. Как это не парадоксально, но ныне эта возможность довольно затруднительна: верующие люди — не то что неверующие, — а именно верующие испытывают дефицит общения с духовенством. Священники по-прежнему очень заняты, причем сейчас не всегда только объективно; зачастую они субъективно ощущают себя очень занятыми. При том что, конечно, у нас по-прежнему не хватает клириков, по-прежнему имеет место дефицит духовенства, сейчас появилась такая тенденция у священников — ощущать себя очень занятым человеком, который вообще-то обо всем может говорить, только спеша — по себе знаю, насколько хочется так разговаривать…
Эту ситуацию нужно ломать. Возможный выход — создание обязательных для клириков дней дежурства духовенства. Не для треб, не для того, чтобы в этот день служить молебны и панихиды, это другой священник должен в этот день делать, а просто, чтобы в этот день разговаривать с тем, кто хочет в этот день прийти со священником разговаривать. Вот сидеть с утра до вечера, причем даже не в храме, а в комнатке где-то при храме и ждать любого, кто придет. По началу, правда, первые три месяца, особенно если новый священник приходит, почти никто к нему не заглядывает, зато потом нужно второй день вводить, с утра до вечера не получается со всеми побеседовать, или встречаться после вечернего Богослужения, потому что не получилось успеть со всеми поговорить до него. И для этого не нужно быть выдающимся подвижником благочестия, — понятно, что не каждый священник сразу станет отцом Иоанном Кронштадтским или носителем старческих дарований, особенно если он не будет осознавать этих дарований, а просто трезво себя оценивать, — для этого нужно просто внимание элементарное проявить к человеку и постараться послушать и услышать то, что тебе говорят и уже одно это с такой благодарностью будет вдруг оценено, какую даже трудно было бы вам и предположить.
Еще один момент, который, мне кажется, весьма важен в новооткрытых храмах — это эстетика, адекватная величию Православной Церкви. Понятно, что церкви часто открываются в помещениях скромных, что храмы эти нужно воссоздавать, не все из них находятся в зданиях, которые раньше были церковными, — и это все простят и поймут. Но та единственная первая иконочка, которая появилась, должна быть не аляповатым изображением «как бы иконы», а тем образом, перед которым было бы желанно и естественно помолиться. Ведь всегда можно сделать так, чтобы облачение, пусть не новое, пусть не дорогое, было бы подшито, аккуратно поглажено и священник носил бы его не как нечто небогослужебное, а как святыню… - и такие детали имеют большое значение.
Огромное значение имеет церковное пение. Конечно, все клирики знают, что содержание хоров один из самых больших пылесосов для церковной кассы, но если даже зашедший на будничные богослужения человек слышит не тихое пищание представительниц прекрасного пола старшего возраста, исполняющих два — три недоученных гласа, а нечто адекватное тому, чем должно являться Богослужение, то ведь оно настолько величественно, красиво и доходчиво для души, что это окажет огромное воздействие на любого случайного «захожанина». Это то, что на самом деле находит огромный отклик в душах людей, и то, через что люди приходят в ограду церковную и укореняются в церковной жизни.
Ну и наконец, вполне объективным опытом последних лет было подтверждение мысли одного антихристианского общественного деятеля, которому была свойственна острота мыслей и иной раз точность выражений о том, что газета является прекрасный организатором. Действительно, газета является прекрасным организатором не только в том смысле, что она может быть более-менее удачной с точки зрения результатов, но в том, что сам процесс труда вокруг издания газеты собирает людей, готовых своими профессиональными дарованиями служить Церкви и склонных соединить свои профессиональные навыки со своей православной верой и со своими православным мировоззрением.
«Там, где начинается свобода печати — свобода мысли кончается». Этому наблюдению 77 лет. В 1925 году Максимилиана Волошин вспоминал в «Автобиографии» о том, как после мартовского переворота 1917 года редакции петроградских газет и журналов захлопнулись перед его критическими статьями о «Великой бескровной революции»: они не отвечали той самовлюбленной восторженности, с которой интеллигенция приветствовала смену власти.
Перестроечная эйфория в СССР также создала впечатление, будто в России наступила эра свободы. Однако массмедиа лишь сменили идеологические фильтры. Идеалом человека провозглашен протей, не имеющий своей позиции ни по какому поводу и меняющий взгляды как перчатки. И действительно, ведь «по поводу плюрализма двух мнений быть не может"… В СМИ либерализм прочно занял место идеологии.
В этой ситуации особое значение имеет тот ручеек периодических изданий, в которых действительность осмысляется в свете нравственных устоев православия. При этом они адресованы широкой аудитории и говорят на понятом ей языке. Таких изданий немного: «Альфа и Омега», «Сретение», «Татьянин день», «Нескучный сад», «Встреча».
По ним будут изучать историю русского православия рубежа тысячелетий. Это вехи духовного возрождения России. Но каково их место в современной культуре? На какие вопросы ищут в них ответа современные молодые читатели?
Подобно шлюзу, такие журналы, как «Татьянин день», «Фома», «Альфа и Омега», «Встреча», «Нескучный сад» или «Сретение», переводят расчеловеченный мир в человечное состояние; прочерчивают контуры того, что мы обычно называем «нормой» или «порядком вещей».
По большому счету, речь здесь идет о функции культуры в мире. После грехопадения культура была призвана стать одним из островков сопротивления, тем идеалом, который и поныне задает некоторую систему координат человечности.
Так вот, в этих журналах читатели и соавторы ищет понимание того, как же по-человечески жить человеку на переломе тысячелетий.
Поэтому, с одной стороны, темы номеров предельно просты. Что такое честь и — стыд? Зачем человеку любовь и на что ему свобода? Почему жалость выше осуждения?.. Ряд можно продолжать.
Но с другой стороны, именно эта простота востребована сомневающейся аудиторией «Фомы» и других изданий.
Почему так?
Мне кажется, ответ на этот вопрос как-то дал современный русский философ Александр Доброхотов.
Ныне, по мысли Александра Львовича пришло время заново определять те «элементарные частицы», те кубики, из которых выстраивается все.
После того. Как к концу XX века философия ценностей разнесла в клочья всевозможные измы (марксизм-, позитивизм, психологизм и прочие), необходимо что-то делать дальше. А это что-то, — поясняет Доброхотов, — «простое элементарное, полудетски-полушкольное разъяснение понятий: что есть что».
«Я подчеркиваю, — продолжает он, — что это работа примитивная и детская, но значимость ее напротив, чрезвычайно велика. Если надо обращаться к простым началам, это значит, что предыдущая культура рухнула; по сути дела, она уже не работает. Сложные, разветвленные задачи — это преимущество такой цветущей культуры, которая верит в свои аксиомы. Сейчас этого явно нет».
И такое обращение к началам, к прописям, — заключает философ, «поможет убрать путаницу, страшную, вообще-то говоря, чрезвычайно опасную путаницу, когда начинают выдавать, скажем веру за знание, ценность за закон юридический, то что должно быть человеком, за уже свершившегося человека, и так далее…»
В русской литературе об этой простоте свидетельствует, скажем, пушкинская «Сказка о золотом петушке»: искривление совести делает невозможным дальнейшее существование царя Дадона. Правитель извратил царское служение, но жизнь вне служения лишь умножала бы зло, и петушок, как орудие высшей Правды, пресек ее.
Но у Пушкина есть и обратный пример — Татьяна. Не уступив Онегину, она сохранила любовь. В противном случае ее чувство попало бы в список «побед» Евгения и обесценилось, а сама она безвозвратно утратила бы возможность быть верной женой, то есть, — как пояснял впоследствии Достоевский, — попросту человеком. Человеком, оставаясь человеком, не строит своего любовного счастья на слезах обманутого супруга старика.
Заключение
Блаженный Феодорит Киррский так писал о действии божественной славы после Второго Пришествия: «Действие огня двояко: он может не только жечь, но и освещать. Но одним насладиться лик Святых, а другое испытывают жившие в беззаконии» (изъяснения псалма 96-ого)
Эта же мысль выражена во втором тропаре девятой песни Канона ко святому причащению «Якоже огонь да будет ми и яко свет. Тело Твое и Кровь, Спасе мой, пречестная, опаляя греховное вещество, сжигая же страстей терние, и всего мя просвещая, покланятися Божеству Твоему». Благодать Святых Даров истребляет греховную тьму и просвещает причастника. После смерти эта возможность прийти к Богу со словами покаяния утрачивается, а действие благодати остается в силе. И по слову святого Исаака Сирина: «Мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что они погрешили против любви, терпят мучение, которое сильнее всякого другого страшного мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, болезненнее всякого возможного наказания. Неуместна человеку такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией. Любовь… дается всем вообще. Но любовь силою своею действует двояко: она мучает грешников, как и здесь случается другу теперь от друга, и веселит собою тех, кто исполнил свой долг (перед Богом). И вот, по моему рассуждению, таково геенское мучение — оно есть раскаяние» (Слово 84)
Монашеское предание говорит о том, что понимание этого необходимо для того, «чтобы бояться того страшного мучения, о котором говорит Исайя: червь их не скончавается, и огонь их не угасает (Ис. 66, 24). — Червь — то есть. совесть: ибо мучимые будут сознавать, что по делам терпят такие муки» (Наставления аввы Синисия по кн. Свт. Феофана «Древние иноческие уставы»).
Тем самым быть человеком — дар опасный. Угроза бытия — это угроза вечности. Только от человека зависит, каким станет это бытие — радостным или скорбным. Ведь при некоторых условиях, оно может обратиться в вечную скорбь…
Но здесь есть и надежда. Из того, что сам себя не обыграешь, следует, что человек не просто вброшен в черный ящик, после которого его засунут еще и в «пещь огненную». В христианском понимании, как Радость, так и скорбь начинаются уже здесь и лишь усиливаются там.
Стало быть, если на душе кошки скребут, значит, еще не все потеряно: «О чем же кричат нам эта жажда и это бессилие, как не о том, что было у человека некогда истинное счастье, от которого ныне ему остался лишь знак и призрачный след, и он тщетно пытается наполнить эту пустоту всем, что его окружает, а не найдя этой опоры в том, что имеет, ищет ее в том, чего у него нет; но ничто не может ее дать, ибо эту бездонную пропасть способен заполнить лишь предмет бесконечный и неизменный, то есть сам Бог», -описывал Блез Паскаль ситуацию человека, осознающего истоки всяческого донжуанства и не желающего, чтобы у черты вечности его встретил Каменный Гость. Блаженный Августин писал об этом так: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе».
Иными словами, раз что-то ноет, значит, еще жив. Еще можешь начать движение в иную сторону — против течения.
Но что это означает для человека, живущего обычной жизнью в миру? Оказывается, можно быть погруженным в мирские дела и заботы, не утрачивая при этом внутреннего, богопредстояния. И именно в личностном следовании Истине, в отречении от произвола и своеволия, в отказе от заманчивых предложений «слева» и заключается та «умная брань», то усилие ума и сердца, которым берется царствие.
Вот как описывает претворение обыденной жизни в подвиг монахиня Игнатия, которой довелось принять тайный постиг в годы гонений: «Монашество в миру строилось на тех же основаниях, что и все православное подвижничество: послушание старцу, исповедание помыслов, молитва. О светской работе или учебе отцы учили мыслить как о монастырском послушании и, следовательно, выполнять его так же добросовестно. Вот как вспоминает о руководстве старца Агафона[1] одна из его духовных дочерей: «[…] души, открывшись батюшке, не уходили, только оставив свой «багаж» у его ног. Тут же они получали и новые задачи, новые указания, им открывался чисто новый путь, новое решение жизни. От человека батюшка требовал не только честного, но просто даже ревностного отношения к гражданским и служебным обязанностям, вменяя их как святое послушание. И жизнь наполнялась до краев. Протекая в тех же внешних формах, она получала вдруг иное содержание, иную окраску, все делалось теперь уже во имя Бога и ради Бога — так учил батюшка — и не было великих и малых дел"[2].
И даже если такая готовность воспринимать все события жизни в свете послушания Христова приходит не сразу и, скорее, является идеалом, нежели уже достигнутым свершением, все равно нельзя забывать, что после Боговоплощения время растворено пасхальной вечностью и смерть из безысходной тьмы превратилась в путь, ведущий к вратам Воскресения.
[2] Цит. по: «Письма из заключения» схиархимандрита Игнатия (Лебедева). Предисловие. Альфа и Омега. 1997, N 12, C.95.
Об авторе: Протоиерей Максим Козлов, профессор Московской духовной академии, заместитель председателя Учебного комитета при Священном Синоде Русской Православной Церкви (г. Москва)
http://pravostok.ru/ru/journal/modern/?id=391
