 |
| Русское Воскресение | Михаил Боков | 08.06.2007 |
Дорогой странствий
Благодатная сила святых мест издревле влекла к себе людей. Тысячи странников тянулись к Иерусалиму, в Царьград, на Афон, чтобы поклониться святыням. На Руси называли таких паломниками, потому что приносили они из своих путешествий паломы — так по-латински назывались пальмовые ветви, чьи широкие листья казались невиданной экзотикой для наших широт.По обыкновению паломники начинали готовиться к странствиям в начале весны. Пережидали долгую зиму на монастырских подворьях, да в деревнях. Но уже к апрелю начинало лихорадить душу предчувствие новых дорог — так, что никаким постом не унять. Нетерпеливо поглядывали на небо: «Не распогодилось ли?». И, едва дождавшись тепла, уходили. Оттого еще называли таких на Руси — «каликами перехожими». Заимствуя латинское опять же слово «калига», означавшее «сандалия», да добавляя к нему свое, родное — «перехожий»: тот, кто переходит с места на место.
Пути паломников тянулись к святой земле. Человек, побывавший там, пользовался почетом и уважением. Ходили и в Царьград. А позже, когда город был захвачен турками, и появилась идея «Москва — Третий Рим», высказанная иноком Филофеем, путешествовать стали по России: приложиться к мощам мучеников и старцев, исполниться особой благодати, исходящей от них.
Шли калики налегке. Частенько и был-то при них один холщовый мешок — с куском хлеба и Писанием, заботливо обернутым тряпицей. Нередко собирались в артели. Молодежь, старцы — все шли вперемешку, подбадривая друг друга молитвой и гоня прочь уныние: «Не на казнь идем, но исполниться благодати!».
Ходили и семьями. Пять, шесть детей, да батюшка с матушкой. Та все смотрит, чтобы не потерялись ее ребята в пути. А путь ой какой нелегкий — через лубки, рынки, города и деревни. И везде лукавый, везде норовит детишек прибрать к себе. То явится в виде вороватых цыган, да, глядишь, младшенькую едва не утащит. А то сынишка заглядится на дивные места, да так и останется стоять — один, посреди незнакомого города.
А вечером, бывает, соберет матушка всех вокруг себя — и холодно вокруг, и пар морозный идет изо рта — да начнет рассказывать: «А сейчас, детки, послушайте про великие чудеса, и про тех старцев, к чьим ногам идем поклониться». Те притихли, смотрят во все глаза. И слышно только как топор стучит по дереву — отец дрова рубит — чтобы костер был, чтобы обогрелась паломническая семья, преодолевая нелегкий путь. А что будет завтра, о том и думать будем завтра, недаром сказано в Писании: «Бог даст день, Бог даст и пищу». Может и под открытым небом будешь спать, а может и в доме добрых людей: такие приютят паломника, накормят, дадут гостинцев в дорогу, да еще и помолятся за него.
Саровской земли чудеса
Саровская обитель встречала паломников колоколенкой. Та вырастала из-за лесной опушки неожиданно, когда путник, утомившийся долгой дорогой, уже не чаял найти конца пути.«Озаряемая светом неземным!», — говорили иной раз пораженные паломники, останавливаясь на обратном пути в соседнем Дивееве. А местные, уже привычные к саровским чудесам, хохотали: «Да, знаем мы, знаем!». Уж сколько таких прошло из Сарова через их Дивеево! Не узнать человека: глаза так и блестят, и весь облик стал как бы более достоин и величав — не смотри, что зипун рваный, и ботинки исхожены так, что пятки блестят.
Впервые с массовым нашествием паломников Саров столкнулся в 1903 году: сюда, на торжества по случаю прославления святого Серафима, устремились тысячи богомольцев. Шутка ли: даже сам государь с семьей пожаловали, отстояли службу рядом с простыми, никому не известными людьми.
«…казалось, что единения в этой толпе ни при каких условиях быть не может, — напишет в своих воспоминаниях князь Владимир Волконский. — Ведь трудно себе представить блестящего генерал-адъютанта, прижатого к рваному зипуну слепого богомольца, или яркую, по наипоследнейшей моде одетую даму, рядом с грязными торбищами, изображающими одежду. А на самом деле было именно единение, не кажущееся, а искреннее, полное; у всего собравшегося народа, у каждого человека, из какого бы слоя он ни был, было то настроение, которое, наверное, радовало Серафима; все были один другому близки, все были друг другу действительно други; и эта умиленность, эта ласковость царила над всем Саровом и над всеми под его сень пришедшими».
И хотя споров по поводу прославления батюшки было в ту пору немало, а все победила любовь народная. Верили, что если прийти, приложиться к мощам старца — а то и просто постоять на саровской земле — глядишь, переменится сама жизнь.
Старожилы рассказывают: в 1965 году, когда Саров уже стал секретным объектом, приехал в соседнее Дивеево отставной военный, герой войны. Глянул вокруг, вдохнул святого воздуха, да так и охнул, согнулся, присел на одно колено. «Что с вами?», — кинулись на помощь сопровождающие. А тот в ответ проскрипел зубами, пожелтевшими от махорки: «Как же так? Я — русский, всю войну прошел, друзей схоронил, а до сих пор не крещеный? Тяжко мне». И крестился, говорят, и после принял сан, и стал служить в одном из тех маленьких храмов, каких много по всему Присаровью и Нижегородчине.
Да и сейчас, нет-нет, а соберутся в какой-нибудь деревушке дети вокруг усталого мужичка, идущего из саровских земель. Обступят, и давай спрашивать: «Как? Как там?» А мужичок обессилел совсем — смотрит на них, молчит да щурится.
Отдохнув, снова засобирается в дальний путь. Да напоследок возьмет и расскажет окружившим его детям о чудесах святой земли. И уйдет. А вслед ему будут долго смотреть завороженные глаза: «Эвон оно что!». И как знать, что случится через много лет с этими детьми? Не соберет ли кто-нибудь из них свою простенькую суму, возмужав и окрепнув, и не пойдет ли по стопам того неизвестного паломника, продолжая славные традиции, издревле чтимые на Руси?
То дух паломника нетленный…
В 2003-м году, когда праздновали 100-летие со дня прославления батюшки Серафима, прибыла в Дивеево группа паломников из Екатеринбурга. Было их две сотни, а за плечами у каждого остались два с половиной месяца пути.Мы тогда все удивлялись, спрашивали странников: «Почему? Зачем? Что заставило вас пуститься в этот нелегкий путь?». И, помнится, было нам неловко и стыдно оттого, что приехали мы на машине, да и то — всего на несколько часов.
Люди отдыхали: многие лежали прямо на траве, устроившись в березовой рощице недалеко от Елизарьева — смотрели в небо, мечтали каждый о своем… и улыбались. Какая-то простоватая благожелательность исходила от них.
«Как это „зачем“? — услышав наш вопрос, удивился тогда священник из Екатеринбурга отец Александр. — А вы посмотрите на всех этих людей. Чувствуете, какое от них исходит тепло? Какой душевный подъем, какая сила присутствуют в них? За тем и идут. Ищут благости святых мест — несут сюда свои вопросы, сомнения, и верят, верят, что дух батюшкин соделает великую силу, подарит покой и радость».
Как тут не вспомнить Сергея Нилуса, пусть и корили того в свое время за «Сионских мудрецов» и ссоры с оптинским старцем Варсонофием? «Кто не был в Сарове с верой в Серафима, кто не дышал напоенным его молитвой Саровским воздухом, тот не поймет и не оценит Сарова, хотя бы описанного и гениальным словом», — сказано это было все в том же памятном 1903 году. Больше ста лет прошло, огромный по человеческим меркам срок, но многое ли изменилось с тех пор? Все также идут сюда паломники: поодиночке, группами, семьями преодолевают сотни, а то и тысячи километров пути.
«Сейчас, конечно, время другое. Повсюду строят паломнические центры, гостиницы. Есть экскурсии и, казалось бы, чего проще? Сел в автобус и приехал, — разговорился тогда на привале у Елизарьева Николай, потомственный омский казак, шедший вместе с крестным ходом. — Но дело-то, оно вот в чем. Пока не пройдешь весь путь своими ногами, пока каждый километр земли не почувствуешь собственной ступней, как это, делали деды и прадеды, не ощутишь всей силы святых мест. Парадокс?».
И сам же ответил на свой вопрос: «Парадокс!
