 |
| Правая.Ru | Дмитрий Данилов | 16.05.2007 |
Не всякому слову противься, не всякому и следуй, но знай, какому и когда противиться или следовать.
Более будь привязан к Богу, чем стой за учение о Нем. Всякое слово можно оспорить словом, но жизнь чем оспоришь?
Святитель Григорий Богослов.
Радуйся, дивную любовь ко отечеству земному показавый.
Акафист свт. Иоанну Златоусту. Икос 10.
Однажды трехкратного чемпиона мира по игре в снукер Ронни О' Салливана спросили, почему он сохраняет бесстрастие и абсолютную невозмутимость даже в самых опасных ситуациях, когда ему попадается серьезный соперник, не прощающий на бильярдном столе ни одной ошибки. На этот вопрос чемпион мира ответил: «Потому что я всегда играю не с конкретным человеком, а с конкретной позицией, которую он мне оставляет на столе».
Очень многие хотели бы, чтобы мы воевали не с позицией, а с живым человеком. Поэтому любую попытку нормальной дискуссии без «сливов» и истерического мессианства наши оппоненты объявляют провокацией, покушением на «святая святых» — узурпированного ими права свободно выражать свои мысли насчет перипетий современной церковной политики, несмотря на то, что митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл на недавно прошедшем Русском Народном Соборе обозначал соборность и свободу дискуссий в Церкви, как одно из достижений нашей духовной традиции. И сначала, хотелось понять: с каким именно мировоззрением мы имеем дело? Почему чувство любви русских людей и людей многих других коренных национальностей России к нашей земной Родине, на которое всегда опиралась наша Церковь, вдруг становится синонимом ругательства? Почему, когда стоит только напомнить даже не об особой исторической роли, а всего лишь о естественном праве русского народа на собственное национальное лицо в мозаике Вселенской Церкви, в лицо летит хрестоматийное «несть ни эллина, ни иудея!»?
Но самое главное, в чем меня и моих единомышленников обвиняет о. Даниил Сысоев сотоварищи, заключается в том, что, подняв вопрос о целесообразности миссии к этническим диаспорам, мы якобы выступаем «против идеи обращения в православную Церковь представителей нерусских народов», и вступаем в противоречие с известным повелением Господа: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Мф. 28, 19). То есть, якобы мы «против миссии вообще». Но на самом деле мы не против миссии к инородцам и иноверцам, а против неправильной стратегии этой миссии, в корне которой лежит неправильное мировоззрение и непонимание той социальной и психологической среды, в которых эта миссия вообще может вестись. Об опасности невнимания к этим условиям, когда мигранты грубо навязывают нам свои представления и культурные нормы, говорит и сам Святейший. Мы не принимаем миссию ради миссии, как слепую самоцель, если нарушаются те необходимые начальные условия, которые действительно нужны. Мы не даем развернутого рецепта такой миссии, а всего лишь предлагаем устранить те условия беззакония и лжи, в атмосфере которых любая миссия теряет свой смысл, и импульс. Об этом, собственно, и велась речь в моей недавней статье. Но, видимо, именно позиция действительно серьезного разговора кое-кого очень сильно пугает.
Увы, нужно признать, что большинство претензий о. Даниила и его статьи слишком напоминают игру «крапленой мастью». Итак, мой оппонент, прочитав материал «Россия за гробом» вдруг делает неожиданные выводы, что для нас «нация первичнее и важнее Церкви», что «националисты хотят разрушить реальную страну ради своих идей», что мы хотим превратить Церковь в «националистическую секту». Более того, попутно объявив нашу позицию почему-то «антирусской» и «антихристианской», ничтоже сумняшеся, о. Даниил докатился до следующего: «Россия для русских» не будет ни Православной Россией, ни имперской. Она сползется до маленького озлобленного азиопского княжества, в котором власть захватят космополиты — мусульмане".
Откуда весь этот желчный бред появился в голове известного миссионера — не совсем понятно. Для иерея Даниила Сысоева и многих его единомышленников является нонсенсом само допущение мысли, что русский национализм способен иметь христианское лицо и выступать не с узколобо-шовинистических позиций ревнителей новоявленных «новгородских республик», а с позиций Русского Православия, подлинно имперские смыслы которого оказались чужими для некоторых излишне «огненных» миссионеров. Хочется спросить о. Даниила: где, в какой фразе или ссылке мы говорим или намекаем на то, что «нация первичнее Церкви» или что националисты якобы хотят превратить Церковь в «националистическую секту»? Более того, подобные утверждения как раз характерны для языческих националистов, к которым нас относить способен лишь человек, совершенно потерявший чувство реальности. Но если о. Даниил страдает дальтонизмом подобного рода и имеет патологическую наклонность всех русских патриотов скопом записывать в «русские фашисты» со свастикой и «новгородским ветром» в голове, то это — только его личная проблема, не имеющая ничего общего с тем, что представляет собой подлинный русский национализм.
Экран сознания о. Даниила видит любой национализм лишь как примитивную черно-белую развертку, в которой все определяет «примат крови» в узко-этническом понимании слова. Между тем, истинный национализм неразделим именно с духовным восприятием и пониманием не только Родины, но и всего окружающего мира. Как писал еще И.А. Ильин, «национализм есть любовь к духу своего народа и притом именно к его духовному своеобразию». Именно такой национализм мы представляем, в котором выстраиваемая иерархия ценностей имеет прежде всего духовную природу, которая конституирует все здание, где ни кровь, ни дух друг другу не противоречат, но напротив, исполняют друг друга. И когда о. Даниил с наивным торжеством вопрошает, к каким святым отнести тех или иных подвижников благочестия, которые подвизались или широко чтятся на русской земле, но по крови являются нерусскими, он попадает на свой же крючок, используя навязанный самим же собой абсолютно ложный тезаурус. Ложен он из самой постановки вопроса о. Даниила, спрашивающего, каким образом русские святые отделяются от всех других святых, потому что сам о. Даниил мыслит в данной ситуации исключительно разделительными схемами. Но разве о каком-то отделении шла речь? Поэтому на вопрос, к каким святым отнести «ликийца св. Николая», любой нормальный русский человек смело ответит: сложно найти более русского святого, чем Николая Угодника, святителя Мирликийского. По той простой причине, что самой любовью неисчислимых поколений русских людей он стал русским. И все прочие святые из других стран и народов, стали русскими не по крови, но по духу, которым насыщена не только русская кровь, но и русская духовная культура, впитавшая в себя всех них.
По сути, о. Даниил не принимает того факта, что воздействие св. Духа пронизывает все стороны человеческого бытия, что действуя в Церкви, он преображает не только человека, но и его национальную культуру. Свидетельством этого утверждения является вся история христианства, показавшая, что только после соприкосновения со Христом национальные культуры вспыхивали всеми цветами духовной радуги, только тогда раскрываясь во всем своем богатстве и полноте. Кроме того, подлинный расцвет христианства начался именно с эпохи генезиса национальных церквей в V—VII вв.еках, когда Ойкумена была просвещена Вселенской Церковью, чей свет преломился через местные церковные традиции. Восточные и африканские церкви, римская, галльская, ирландская и англосаксонская церковь — все они являлись частью единого целого. Более того, в каком-то смысле Ойкумена не могла быть просвещена без возникновения этих традиций. Некоторые из местных церковных традиций возникли именно как результат миссии, фактор использования и восприятия Церковью национально-культурных особенностью той или иной страны или народа. И самым явным отголоском этого живого начала Церкви являются Поместные Православные Церкви со своими национально-культурными традициями и особенностями, которые, разнясь в деталях, едины в основном и ничто не мешает процветать этим деталям или торжествовать этому единству.
Поразительно, что о. Даниил не видит сферы действия Духа, который, как известно, «дышит, где хочет», в чем-нибудь еще, помимо единственной, по его мнению, идентификации — Вселенской Церкви. Эта последняя, по его логике, отменяет и заменяет собой исключительно все прочие идентичности. С точки зрения отца Даниила Сысоева национальные культуры — это ветхий атавизм, которому нет места в Церкви. Проблема заключается в том, что «вселенское» у о. Даниила не дополняет и не заключает в своей иерархии все остальные проявления человеческого духа, а попросту аннулирует их. Поэтому в такой концепции как у народов, так и у единичных людей нет самобытных лиц, нет ни рода, ни исторической памяти. В этой схеме они — стада отказывающихся от себя манкуртов, торжествующих от осознания себя анонимным кирпичом в стене Всемирной Церкви.
Вот почему Россия с ее идеалом «святости для всех» в такой мировоззренченской системе как бы лишена самостоятельного лица и превращена в подобие безмолвного скота, единственная цель которого заключается в «обслуживании» Вселенской Церкви как нечто внешнего, не преображающего внутреннюю природу самого носителя. Соответственно, и весь смысл «империи» по Сысоеву в этом только заключается. Этот недуг в свое время прекрасно описал Иван Ильин: «…нелепость и фальшь предлагают те, кто допускает, что русский народ есть какой-то особенный вселенский народ, который призван не к созданию своей творчески-особливой, содержательно-самобытной культуры, а к претворению и ассимиляции всех чужих, иноземных культур. Это есть новое отречение от своего национально-индивидуального лица. Только нищие пекут хлеб из собранных отовсюду и растолченных сухих корочек, а русский народ не имеет основания жаловаться на духовную нищету и побираться по чужим культурам; и он уже достаточно доказал это. Только малолетних заставляют списывать с книги или излагать чужие мысли своими словами, а русская культура давно уже выведена ее гениями из малолетства».
Иначе говоря, нам предлагается существовать по логике «всем по краешку — себе на донышко», как в свое время Россию вынуждали жить по отношению к другим республикам почившего Союза и чувствовать себя при этом абсолютно счастливыми, выполняющими «свой мировой долг». Поэтому позиция о. Даниила и ему подобных заключается в обычном бунте против не устраивающих его отдельных проявлений человеческой природы — той природы, которую, как нам известно еще с эпохи христологических споров, Спаситель со всеми ее проявлениями, без остатка взял с собою на крест, освятил и преобразил своей смертью и Воскресением. Потому что о. Даниил по одному ему известным соображениям почему-то считает, что национальное обязательно противостоит вселенскому, а не исполняет его. Однако, как нам говорит Церковь, общение с ней осуществляется для каждого ее члена только через связь с конкретной общиной. Кроме того, нарушая канонические связи со своей Поместной Церковью, христианин тем самым повреждает свое благодатное единство со всем телом церковным, отрывается от него. (Основные принципы отношения Русской Православной Церкви к инославию, 1.10). Поэтому Вселенская Церковь для нас институционально представлена только в виде конкретной Поместной Церкви и никак иначе. Более того — стремление презреть узы родной человеку церковной традиции искажают и мешают воспринимать ему истинное единство со всей Церковью — не только институциональное, но и мистическое. Это означает признание важности национально-культурных особенностей каждой Поместной Церкви, которые не только не отрицают вселенскость Церкви, но только они ее и формируют для каждого конкретного человека, общины и общества.
Язык о. Даниила постоянно подводит его даже там, где спотыкаться священнику просто нелепо. Итак, мой оппонент пишет в самом начале своей гневной отповеди буквально следующее: «эта позиция отразила удивительную химеру, существующую в головах людей, пытающихся создать «русское Православие». Хочу напомнить отцу Даниилу и прочим «ревнителям»: Русское Православие существует без всяких скобок уже более тысячи лет, и дало столь обильные и драгоценные плоды, что любая ирония относительно их принадлежности к русской духовной культуре автоматически аттестует любого иронизатора соответствующим образом.
Более того, о. Даниил как-то забывает собственное заявление «православие — религия космополитическая», сделанное им на печально известной секции XV Рождественских чтений при нескольких десятках свидетелей. В своей статье он пишет уже так: «это мироощущение радикально противоположно как национализму, так и космополитизму». Действительно, очень трудно понять о. Даниила, где же он все-таки кривит душой — в первом или во втором случае? Кроме того, о. Даниил продолжает бравировать понятием «уранопатриотизм», который, видимо, он сам и придумал. «Уранопатриотизм» как «патриотизм Царствия Небесного» противопоставляется «земному патриотизму» — как всему ветхому и недостойному. Стыдно об этом напоминать еще раз, но все-таки как-то странно встречать у уважаемого священника аналогию с Царствием Божиим образ греческого божества Кроноса (Урана) — символа не столько Неба, сколько безумия и гомосексуализма. Для «небесного патриотизма» в христианском глоссарии существует совершенно другое выражение — «целестопатриотизм» (от лат. caelestis — небесный, божий).
Далее о. Даниила заносит еще больше: «Павел говорит — «во Христе нет народов». Хочется сразу спросить нашего известного миссионера: где апостол Павел так говорит? Или просто некоторым очень хочется, чтобы он именно так и говорил? Но давайте уж сразу расставим все точки над «i». Если имеется в виду хрестоматийное «несть ни эллина, ни иудея!», которым новоявленное поколение «Necть!» привыкло бросать в лицо, как хунвэйбинские речевки из цитатника Мао, то воспринимать «эллина» и «иудея» как «народы вообще» сегодня, по меньшей мере, просто невежественно. Во-первых, нужно наконец-то признать, что корневым адресатом Посланий апостола Павла служили как израильские евреи (иудеи), так и евреи диаспор Ойкумены — т.н. «евреи рассеяния» (эллины). Именно от них Слово Божие распространялось уже в среде окружающих народов. Но даже среди них, несмотря на провозглашенное отсутствие различий, существовала некая «иерархия», о чем упоминает Павел: «во-первых — иудею, во-вторых — эллину» (Рим. 2:9,10). Более того, сам Павел не менее 10 раз в своих Посланиях (не считая Деяний), увещевает как иудеев, так и эллинов об отсутствии различий между ними во Христе, особенно — обрезания и необрезания. Причем, остальные категории различий взяты Павлом так, что при более внимательном рассмотрении, становится ясно, что речь идет не об отсутствии естественных различий между людьми, а об отсутствии разделений, которые люди считали прежде унизительными: «эллин» и «необрезанный» (евреи «второго сорта»), «варвар» (представитель чужой и притом низшей культуры), «скиф» (чужеземный наемник, исполняющий презрительные функции полицейских и надсмотрщиков в развитых греческих полисах), «раб» и «женский пол» (традиционные социальные изгои). Если мы будем воспринимать все эти градации Апостола буквально, то Церковь давно должна была представлять из себя всемирную коммуну бесполых асоциальных андрогинов.
Но все-таки нужно задаться основным вопросом: что Св. Писание и св. Отцы говорят о любви к земному отечеству и является ли земное отечество образом Отечества Небесного? По-видимому, моих оппонентов вряд ли удовлетворило известное изречение свт. Филарета Московского о том, что «худой гражданин в своем Отечестве и для Отечества Небесного негоден». Как, наверное, не удовлетворит и высказывание св. прав. Иоанна Кронштадтского: «Помните, что Отечество земное с его Церковью есть преддверие Отечества Небесного, потому любите его горячо и будьте готовы душу свою за него положить…». Ведь св. отцы древней Церкви вроде бы писали совсем другое: о том, что единственное Отечество — Царствие Небесное. Но с другой стороны, мы знаем от прп. Иоанна Дамаскина, что «отец не противоборствует отцам». Поэтому позволю себе прокомментировать известную «космополитическую фразу» свт. Григория Великого:
«У всех высоких, о человек! Одно отечество — горний Иерусалим, в котором сокрыто житие наше. У всех один род, и если угодно смотреть на дольнее — это персть, а если на высшее — это дыхание, которого стали мы причастниками, которое заповедано нам хранить, и с которым должно предстать на суд и дать отчет в соблюдении горнего нашего благородства и образа. Посему всякий благороден, кто соблюл сие дыхание добродетелью и стремлением к Первообразу; и всякий не благороден, кто осквернил оное пороком и принял на себя чуждый образ — образ змия. Дольние же сии отечества и породы суть только забава привременной нашей жизни и лицедейства. Ибо и отечеством именуется то, что каждый предвосхитил себе или насилием, или собственным бедствием, и где все одинаково странники и пришельцы, сколько бы мы не играли названиями… И потому предоставлю тебе высоко думать о гробах и баснях; а сам попытаюсь, сколько могу, освободиться от обольщения, чтобы или возвратить, или сохранить благородство».
Казалось бы: ну о чем здесь после слов такого авторитета, как Григорий Богослов, можно еще спорить? Однако, о. Даниил забыл сделать кое-что важное — указать полное название цитируемого им «безвестного» «Слова 33» святителя Григория. А оно называется так: «Против ариан и о самом себе». Для того, кому эпоха свт. Григория Великого ровным счетом ничего не говорит, напомню, что Церковь почти полностью была объята арианской ересью и большинство ее досточтимых представителей пребывало в бегах из городов, занимаемых арианами — патриотами языческо-арианской империи. Подлинный патриотизм в такой империи был невозможен, так как не имел по-настоящему духовных корней. В своем основании эта империя покоилась не на Божьем Слове и крови мучеников, а на языческих капищах, ересях и мифах — как раз тех самых «баснях и гробах», о которых с таким чувством говорит свт. Григорий Богослов. Стало быть, тогда не только историческая роль, но и методы борьбы Церкви были вполне определенными — социальный эскапизм, аскетика, побег из мира. Поэтому любой верный в те времена должен был быть там, где спасалась вся Церковь — в пустынях. Но нужно было не просто спасаться, а приводить к вере и раскаянию торжествующих и еретиков-ариан. Вот для этого свт. Григорий и чуть позже Иоанн Златоуст как раз писали о тщетности и бренности земного отечества, полностью исполняя слова апостола Павла: «Для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобресть Иудеев; для подзаконных — как подзаконный, чтобы приобресть подзаконных» (1 Кор. 9:20).
С Григорием Богословом абсолютно созвучен свт. Иоанн Златоуст, но это созвучие на самом деле открывает нам не противопоставление Неба земному миру, а множественность путей Спасения, соподчиненных одной великой цели:
«И для чего ты гордишься отечеством, говорит Он, когда Я повелеваю тебе быть странником всей вселенной, когда ты можешь сделаться таким, что весь мир не будет тебя достоин? Откуда ты происходишь, — это так маловажно, что сами языческие философы не придают этому никакого значения, называют внешним и отводят последнее место. Однако же, Павел допускает это, скажешь ты, когда говорит: «в отношении к избранию, возлюбленные Божьи ради отцов» (Рим. 11:28). Но скажи, когда, о ком и кому он так говорит? Обратившимся язычникам, которые гордились своей верой, восставали против иудеев, и тем самым еще более отчуждали их от себя. Итак, он говорит это для того, чтобы в одних низложить кичливость, а других привлечь и возбудить к подобной ревности». (Беседа 9 на Книгу Бытия, Глава 5).
О тех временах, когда возникают первые черты симфонии, воплощенной в Богохранимом Царстве, у Златоуста свидетельствуют слова, выражающие не только раскрытие тезиса о странниках всей Вселенной, но и совсем иное отношение к земному отечеству: «Но святые были странниками не в том смысле, какой имеет это слово само по себе, а в другом, особенном. Мы называем странниками людей, оставивших свое отечество и пришедших в чужую землю. А святые были не такие странники; нет, презрев всю вселенную и признав землю ничтожною, они обращали взор к небесному граду, не по гордости, но по великодушию, не, но надменности, но по любви к мудрости. Рассмотрев все земное, они увидели, что оно скоро проходит и гибнет, и что здесь ничто не твердо и непостоянно, — ни богатство, ни власть, ни слава, ни самая жизнь, но все имеет конец и стремится к своему пределу, — небесное же напротив не таково, но нескончаемо и вечно. Тогда-то они пожелали быть странниками по отношению к скоротечному и преходящему, чтобы получить блага постоянные. Итак, они были странниками не потому, что не имели отечества, но потому, что стремились к отечеству вечному. Объясняя это, Павел говорил: ибо таковая глаголющии, являются яко отечествия взыскуют (Евр. 11: 14). Какого, скажи, отечества? Не прежнего ли, которое они оставили? Нет, говорит: аще бы, убо оно помнили, имели бы время возвратитися: ныне же лучшего желают, сиречь небесного, ему же художник и содетель Бог. Темже не стыдится Бог Бог нарицатися их (Евр. 11: 10, 15−16)». (свт. Иоанн Златоуст. Пять слов об Анне. Слово IV). «Горящий любовью к Богу человек так живет на земле, как бы имея жительство на небесах, и никакими вещами от добродетельного течения отвлечься не может. Все приятности и досады жизни презирает, поспешая к Отечеству своему (Беседа 28 на Книгу Бытия); «Нет ничего любезнее родины; но теперь нет ничего горестнее ее» (Беседы о статуях, говоренные к антиохийскому народу. Беседа 2).
Эти слова Златоуста можно назвать действительным ключом к напоминанию Господа о том, что «И не скажут вам: «вот оно, здесь», или: «вот, там». Ибо вот, Царствие Небесное внутрь вас есть» (Лк. 17: 21), восстанавливающего в человеке всю естественную иерархию Любви, где земное отнюдь не отменено, а преображено, потому что подчинено небесному. На этой земле уже сама жизнь человека, любящего Бога, становится прообразом Царствия Божия. Когда торжествующие лаодикийцы вроде Юрия Максимова пишут: «Найдите упоминания о любви к земному отечеству у св. Отцов и тогда я буду любить», они не понимают, что их устами дышит древний призыв «сойди с креста и тогда уверуем». На все они ищут ссылок и письменных свидетельств, забывая о том, что у настоящих христиан «дело закона… написано в сердцах» (Рим. 2: 15), ведь они — «письмо Христово, чрез служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живого, но на плотяных скрижалях сердца» (2 Кор. 3:3), потому что «буква убивает, дух животворит» (2 Кор. 3:6). Древние христиане сами были свидетельством, сами являлись лучшим примером вечной победы Христа над миром. А у нас, как показала одна недавняя история, некоторые «христиане» готовы что угодно делать, даже доносить на своих оппонентов, лишь бы их политически уничтожить и самим быть непременно «царями горы».
И уж раз на то пошло дело, то прежде подтверждений отсутствия у св. Отцов ссылок на необходимость любви к земному отечеству, нужно сначала задаться очень неудобным вопросом апофатического богословия: а что же св. Отцы говорили против такой любви? Заметим — все св. Отцы так говорят о земном отечестве: не гордись, не превозносись, не думай слишком высоко о нем. И никто из них не говорит: «не люби», «презирай», «относись равнодушно». Потому что в этом случае появилась бы возможность одним группам людей не разделять любовь и боль других людей, порождая лишь отчуждение и расколы.
У внимательного критика из всего вышеперечисленного может сложиться впечатление, что «космополитический импульс» сам по себе ущербен и недостаточен. Разумеется, это не так. На истинных дорогах ко Христу противоречий нет и быть не может; все противоречия — только в головах. На самом деле, тот путь, который о. Даниил, игумен Петр (Мещеринов) и иже с ними пытаются обособить как единственно верный, является далеко не единственным, но всего лишь первым из равных. И Православию он известен как малая и великая схима. Вот на этом пути как раз действительно существует только Небесное Отечество, потому что монах уже мертв для этого мира. Но даже на этом пути, как мы знаем из истории Церкви, ни одному сколько-нибудь известному подвижнику не удалось стать странником «в чистом виде», полностью скрыться от людской любви даже в самых далеких пустынях. Так или иначе, многим из них приходилось быть центрами людской жизни, регулировать ее пульс, а значит — сопереживать людям, их радостям и болям, страдать вместе с ними и чувствовать себя такими же детьми родной земли. Парадоксально, но даже одна из самых «страннических» церквей в истории — ирландская, реализовав в полной мере призыв Господа «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа» в идее тотального пилигримажа, стала по сути одной из самых самобытных и национальных по своей культуре и традициям. Действительно, в очередной раз можно удивиться правоте И.А. Ильина, предположившего, что только на дне колодцев национального духа живет подлинная религиозность, внятная всем векам и народам.
Нас уверяют, что неотмирность христиан, особенно древних, была настолько сильной, что никакая привязанность к какой-либо земле, никакой земной патриотизм не имели у них места. Но опять же мы видим странное «противоречие»: чем больше были неотмирны древние христиане, тем больше они становились примерами патриотизма. Св. вмч. Георгий Победоносец, 40 мучеников Севастийских и множество других — все они не просто выполняли свой воинский долг, но выполняли его лучше всех; с мечом защищая свою землю, они были храбрейшими воинами своего времени. Они были не просто гражданами и патриотами, они были лучшими гражданами и патриотами, чей пример вдохновлял всех патриотов последующих столетий.
Апостол Павел, которого поколение «Neсть!» привыкло считать чуть ли «апостолом космополитизма», опять-таки парадоксально для их логики был пламенным патриотом. Он настолько любил свой народ, что готов быть отчужден от Христа за него: «Что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти» (Рим. 9: 2−3). Павел готов был пойти на адские муки, только бы знать, что родные его по плоти обрели спасение во Христе. Он не стыдился чувства глубочайшего национального самосознания: «Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я, обрезанный в восьмый день, из рода Израилева, колена Вениаминова, Еврей от Евреев» (Флп. 3: 4−5).
Более того, когда Господь говорит нам, что «Царствие мое не от мира сего» (Ин. 18:36), речь именно о Царстве. Но он нигде не говорит ничего подобного про отечество. Наоборот, все упоминания отечества Господа связаны с понятием его земной родины: «оттуда вышел Он и пришел в Свое отечество» (Мк. 6:1); «Он сказал им: конечно, вы скажете Мне присловие: врач! Исцели Самого Себя; сделай и здесь, в Твоем отечестве» (Лк. 4:23).
Интересно, что сам факт существования народов и наций, созданных Божьим промыслом, поколение «Neсть!» видит исключительно как акт Божьей немилости, «проклятия» Вавилонской башни: «сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого» (Быт. 11:7). Но при этом никто не хочет вспоминать, что Бог благ даже в своем гневе. Если кто-то хочет воспринимать Божий промысел рассеяния языков как «проклятие», как «карантин», то это — его личный выбор, который больше напоминает не христианское смирение, а отказ от Божьих путей, побег из координат Промысла Божьего. Итог рассеяния языков настоящий христианин должен воспринимать не как проклятие, а как послушание, которое нужно смиренно исполнять и подвизаться на своей, Богом данной ему стезе. Именно в рамках народов и наций люди учатся настоящему, а не ложному «вавилонскому» единству в Боге и с Богом. Новый Завет учит нас: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию…» (Деян. 17: 26). Эти пределы представляют собой этнические, культурные и цивилизационно-политические границы, которые даны самим Богом как естественные условия для спасения.
Кроме того, хочется это признавать нашим «космополитам» или нет, но естественные разделения человечества, причем по кровно-племенному признаку, существовали еще до вавилонского столпотворения: «В то же время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди» (Быт. 6:4). О том, что Бог разгневался на людей именно по причине их необузданности, повлекшей кровосмешение двух различных ветвей людского рода, говорит свт. Иоанн Златоуст в своей XXII беседе на Книгу Бытия. Еще более четко о племенном разделении этих древних людских рас пишет св. Иоанн Кассиан Римлянин: «Итак, тот род, который происходил от поколения праведного Сифа, всегда соединяясь родством со своим племенем, по своей линии, много веков пребывал в отеческой и прародительской святости, нисколько не заражаясь нечестию и развращению негодного племени» (О начальствах и властях. Глава 21).
Но куда там временам Сифа! О. Даниил Сысоев упорно не хочет признавать даже кровно-племенных ограничений и глубоких традиций национального самосознания в Древнем Израиле. По его словам, «Израиль был не национальным, а религиозным образованием, народом Завета, общиной Авраама, в которую могли войти любые люди». Интересно, как такое могло придти в голову кандидату богословия о. Даниилу Сысоеву, когда смешанные браки в Древнем Израиле последовательно запрещались тем же самым Авраамом (Быт. 24: 3), затем Иаковом (Быт. 28: 1), Моисеем (Исх. 34: 12−16; Втор. 7: 3−4) и Иисусом Навином (Иис.Н. 23: 12)? Неувязочка получается, мягко говоря.
Но само любопытное то, что при всем своем христианском интернационализме и космополитизме национальная идентичность самого о. Даниила никуда не делась: она горит вполне себе жарким пламенем. Русским о. Даниил отказывает в праве на самобытный национально-духовный путь, когда рисует в своем воображении «империю для всех» без ярко выраженного национального лица ведущего народа. По его представлению, «раньше человек мог стать казаком (читай: русским — Д.Д.), если мог перекреститься и выпить рюмку водки, то никто не спрашивал его ни о крови, ни о нации». И в то же время о. Даниил говорит, что «к концу XVII века (sic!) население нашей страны делилось по языковому признаку почти напополам — между русским и татарским». Обсуждать это вопиющее невежество, претендующее на историчность, даже как-то стыдно.
Вот все и стало на свои места! Поскреби, как говорится, наших «христианских интернационалистов» и обнаружишь там известно кого. Русский народ, который, между прочим, вырастил о. Даниила, дал ему смысл и веру, оказывается просто каким-то безродным сбродом, чьей единственной задачей является постройка комфортной анонимной «империи для всех». Ведь, по мнению о. Даниила «н ормальные православные христиане уже две тысячи лет осознавали себя не по национальному, а по религиозному признаку (о чем говорит даже самоназвание большинства русских — крестьянами)». Но почему-то это свойство анонимности у о. Даниила как-то подчеркнуто адресовано только русским. Почему он не отправляется к чеченской дисаспоре, к примеру, и не говорит, что их народ ничего не значит?
Но в том то и заключается вся закавыка, что деление человечества на народы в глазах Бога настолько значимо, что оно никак не «отменяется» не только здесь, но и за гробом, в Царствии Божием. Так говорит сам Господь о заключительном этапе своего Промысла: «И соберутся пред ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов» (Мф. 25: 32). И чтобы никому это изречение Господа не показалось туманным и ни у кого не оставалось никаких сомнений, Господь так говорит о будущем торжестве верных в Небесном Граде: «Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою» (Отк. 21: 24). Заметим, что здесь не говорится не о «людях вообще», а именно о спасенных братских народах, которые, не теряя своего лица и имени, все вместе славят Господа и торжествуют вместе с ним в его Царствии. Об этой иерархии свидетельствует и Апостол Павел, говоря о Боге, «от Которого именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Ефес. 3:15), что не только сакрализует само понятие отечества, но и странно уравнивает его небесное и земное измерение, делает их почти тождественными. А где народ, там и его отечество, потому что эта духовная связь нерушима. Поэтому Россия за гробом все-таки существует, как существуют Греция, Сербия и другие отечества.
Итак, сам Господь говорит о народах в Царствии Божием, а священник Даниил Сысоев утверждает: «Нет народов!» На божественной литургии Великая ектения призывает верующих молиться о «богохранимой стране нашей, властех и воинстве ея», а о. Даниил Сысоев говорит, что земное отечество — бессмысленно. Даже в таком документе, как Миссионерская концепция Русской Православной Церкви говорится о важности согласования средств и методов миссионерства со спецификой культур, традиций и обычаев народов, о национально-церковной культуре, которая о. Даниилом упорно отрицается. В конце концов, Святейший Патриарх не боится говорить о любви к нашему богохранимому Отечеству, а митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл напоминает о том, «что не должна такая великая страна, как Россия, стыдиться своего национального лица». Но кое-кому ложный стыд все еще ест глаза. И если любовь к своему отечеству земному ничего не значит, как быть со множеством православных людей, которые являются истинными патриотами своей Родины? Как быть с православными священниками, которые в подавляющем своем числе являются людьми, любящими свою родную страну и чтущими Государя? Как быть со множеством православных кадетских корпусов и с другими православными детскими организациями, которых окормляет Церковь? На каком фундаменте воспитывать души юных христиан? На фундаменте истинной любви к своей стране и ее народу, как было столетиями, или объяснять им, что эта земля, с кровью и потом, пролитыми за нее поколениями русских людей, ничего не значит и ее святые пределы — не более, чем стены досадной «гостиницы»?
А иерей Даниил Сысоев воспринимает любое земное отечество именно как временную гостиницу, к которой не должно принадлежать сердце христианина. Правда, о. Даниил при всем этом не прочь устанавливать законы для этой «гостиницы»: «власти Бог не поручал заниматься образованием своих сограждан. Власть учения дана только священству и отцам в семье. Поэтому создание системы государственного образования противоречит воле Творца». Подобная мысль входит в явное противоречие с Апостольскими правилами (Правило 6). Но если Россия — это всего лишь гостиница, пусть тогда уважаемый иерей объяснит, почему в годы войны, когда большинство поместных церквей находились под властью Германии, когда ужасы большевистского террора почти что уничтожили Русскую Церковь, русское священство не оставило «эту гостиницу», администрация которой разрушала стены, убивала и мучала жильцов? Почему все, несмотря на беззакония, творившиеся в «гостинице», встали, как один на защиту этой самой «гостиницы», а не переехали в другую? Ведь гостиница — не дом, к ней «сердце не лежит»!
Более того, договаривается известный миссионер до того, что объявляет Церковь «глобальным проектом Святой Троицы, всемирным братством людей и ангелов»! Не слишком ли много на себя берет о. Даниил, кощунственно называя Церковь — Тело Христово — «глобальным проектом»? То, что о. Даниил вперед Бога выносит свой суд русским националистам («национализм — самое опасное орудие сатаны, которым он разрушает Церковь»), мы здесь даже не учитываем. Ведь мы же для него «орудия сатаны»! Впрочем, этот момент не мешает ему появляться среди русских патриотов и оскорбительно заявлять им, что их чувства — это ничто. Где дух кротости и любви, заповеданный Апостолом? Не помнит о. Даниил слова Апостола Павла, обращенные им к коринфянам: «Если я огорчаю вас, то кто обрадует меня,…дабы не иметь огорчения от тех, о которых мне надлежало радоваться» (2 Кор. 2: 2−3). И при всем этом о. Даниил дерзко заявляет, что, мол, «не случайно в 90-тых годах кара Божия упала именно на учителей и врачей. Первые убивали души, а вторые (через аборты) — тела людей». Мне хочется по совести спросить всех здравомыслящих православных людей: может ли православный, а тем более — священник, известный миссионер, говорить такие вещи, определять мигрантов и членов преступных диаспор как «страждущих, неопасных братьев», а других, между прочим — своих настоящих ближних, осуждать карой Божией? Не вступает ли здесь в силу слова Апостола Павла «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5: 8)?
И все было бы ничего, если бы подобные кульбиты были бы действительно «частным мнением» того или иного священника. Но суть в том, что вся эта катавасия имеет четко артикулируемый пропагандистский характер и навязывается именно как мировоззренческая система. Люди, называющие себя миссионерами и ведущие очень важную и крайне сложную работу, почему-то строят свою тактику на откровенно протестантской и антирусской риторике, как о. Даниил, видимо, перечитавшийся Толкиена со своим «братством людей и ангелов». Или же нам явлен русофобский анти-евангельский либерализм, как у игумена Петра (Мещеринова), для которого Святая Русь — «литературно-мечтательный» образ, жития многих святых — «лубочный жанр», действиями которых, оказывается, «не руководил Св. Дух», а дети в храме — «аномалия». И сколько бы нас не уверяли оппоненты в маргинальности позиций о. Петра, никто из них не может объяснить, почему на его Патриарший центр духовного развития детей и молодежи выделены огромные средства и строится роскошное даже по светским меркам здание? Поэтому еще и еще раз хочется задаться простым вопросом: какой образ нашей Веры сформируется под действием таких вот взглядов? Не стоит ли за всем этим скрытое желание воспитать поколение людей, безразличных к своей Родине и самобытным традициям нашей Веры, но зато очень легко и удобно управляемых при желании?
В то время, пока нашей Церкви с таким трудом удается восстанавливать ценностную структуру по-настоящему патриотического мировоззрения среди своих чад, некоторые священнослужители проповедуют о «всемирном братстве» и убеждают, что, мол, «позорно нам, русским, усиленно подчеркивать свою национальную уникальность». Но в это же время патриотизм как эффективное средство проповеди вовсю и крайне успешно используют баптисты в российской армии. И им действительно можно позавидовать и брать с них пример, глядя на результаты их проповеди. Вот вам и «проклятый патриотизм»! Если так будет продолжаться и дальше, то по-настоящему эффективную миссионерскую эстафету полностью возьмут на себя неправославные конфессии, пока наши родные миссионеры все лепят големов без души с сочувствием обесточенных глаз.
Глядя на сегодняшний день, поневоле согласишься с евангельской истиной, что уже наступают времена, когда «по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24:12). Но это всего лишь означает, что теперь ни одну пядь нашей земли нельзя сдавать без боя. И молиться за всех, в том числе и за тех, кто нас проклинает и считает «орудиями Дьявола», чтобы все знали: русские никого не кидают и ведут свою войну до конца.
Потому что отступать некуда — за спиной Вечная Россия, завещанная Богом.
