«Если не будет жертвенности, тогда зачем все это?». Часть 2

— Отец Михаил, существует такая страшная вещь, как предательство…

— Ну, предательство — это как раз и есть измена долгу. И в этом смысле — измена замыслу, или Промыслу Божиему о нас. Потому что в этом случае человек отказывается от своего креста.

— А вы с этим сталкивались, точнее, были ли свидетелем или, может, знаете по рассказам?

— Предательство — это тоже достаточно емкое понятие, многое подразумевающее. И сталкиваться с ним, безусловно, приходилось. Очевидно, когда офицер берет и просто-напросто запирает солдата в сейф, а солдат потом от этого умирает, то он совершает не только преступление, но и предательство по отношению ко всей Российской армии. Ведь таким образом один негодяй дискредитирует всех офицеров, и это ложится тяжким пятном на весь российский офицерский корпус. О чем тут можно говорить? — Только о том, что этот человек предал и Родину, и свою офицерскую честь.

Так же и священник, который берет и изменяет своей матушке, или напивается и в безобразном виде является перед прихожанами. Он совершает предательство своей веры.

Так же и государственный чиновник, который берет взятки и внаглую строит себе на них коттедж. Или иностранной фирме дает разрешение на продажу, например, какого-нибудь некачественного лекарства. Или деньги, которые государство отпускает на пенсионеров и их лекарства, тратит в офшорных зонах на себя, любимого. Что это, как не предательство своей Родины? Как называть поступок подполковника Федеральной службы безопасности Литвиненко, который сбежал в Англию с государственными секретами, если не предательством?

А когда, если говорить об уровне бытовом, муж или жена изменяют друг другу, разве это не предательство? Когда ребенок ворует у собственных родителей — это не предательство? С такими случаями мы как пастыри встречаемся в своей практике регулярно.

— Наверное, и дедовщину смело можно поставить в один ряд с приведенными Вами примерами предательства. А остается ли на войне такое понятие, как «дед», или для него там просто нет места? И может ли «дед» стать героем?

— Естественно, что отношения в боевых подразделениях несколько другие. Когда ты имеешь при себе ствол, автомат, рожок и полрожка легко можешь всадить в другого, то, конечно, формы человеческих взаимоотношений меняются. И, видите ли, там еще есть очень четкое разделение на «свой» и «чужой». Свои с тобой. А вот чужие — те, от которых надо защищать жизнь свою и своих товарищей. Защищаться можно только вместе. Поэтому, конечно, ребята собираются, мобилизуются. Потом, знаете, на войне так устают, это такой тяжелый, грязный и неблагодарный труд… Вот говорят: в Чечню едем — романтика! Какая там романтика! Помыться бы нормально. Еще, бывает, спрашивают: а пост соблюдать или не соблюдать? Да там хоть бы вообще чего-нибудь перекусить, да чтоб все-таки не очень сильно дуло. Ведь зимой там холод, сырость, а летом, наоборот, — жара, пыль. Понимаете? И никакой романтики нет, абсолютно.

— А люди озлобляются, ожесточаются на войне?

— Ну, это от человека зависит. Кто-то озлобляется, ожесточается, кто-то, наоборот, раскрывается самыми лучшими своими сторонами. Все от человека зависит — он остается таким, как и был, только на войне это просто в превосходной степени появляется.

— Вам по роду Вашей деятельности больше всего, наверное, доводится общаться с молодежью. Каков нравственный облик ребят, с которыми приходится сталкиваться? Можно ли было бы с нынешней молодежью победить, скажем, в Отечественной войне?

— С молодежью-то можно. Тут в другом дело. В Академии Генштаба сейчас стали заниматься проблемами информационного противоборства. Проще говоря, уже долгие годы идет необъявленная война против России, то, что прежде называли «работой по разложению противника». И очевидно, что молодежь просто стала жертвой этой войны. Если мы не возьмем под контроль информационные каналы и вообще СМИ, то молодые люди будут «поколением „Пепси“», а не православными христианами. И ничего с ними не сделаешь никакими проповедями.

— Может быть, это уже так?

— По большому счету, может, и так, но еще не все безнадежно. Не все безнадежно, потому что все равно находятся ребята, которые совершают настоящие подвиги. Те, которые идут в армию, едут в ту же Чечню. И таких примеров — множество.

Я несколько таких ребят знал, которые стали Героями России. К сожалению, почти все посмертно. Например, Саша Лайс, 19-летний пулеметчик, спецназовец 45-го отдельного разведывательного полка специального назначения ВДВ, который принял в нашей полевой часовне крещение за три дня до своей смерти во Введенском районе Чечни, населенном пункте Хатуни (базовый лагерь 45-го полка). И после крещения он участвовал в разведвыходе. Их группа в количестве 14 человек попала в «зеленке» в засаду, был контактный бой, дистанция — 35−40 метров. В этой ситуации все решали доли секунды. Ясно, что все зависело от профессионализма командира. Очевидно, что в лесной гористой местности ориентироваться может только опытный командир, прошедший не один бой. На разведывательную группу обычно приходится максимум два офицера, там был один. Что это означает? Говоря образно, солдаты без командира — это овцы без пастыря. В первые же минуты боя Саша вместе с другими ребятами открыл огонь, и с дистанции 40 метров через свой оптический прицел увидел, что в командира разведгруппы, который был рядом с ним, целится снайпер из «СВД» — автоматической снайперской винтовки. Он мгновенно сообразил: прикрыл командира и получил смертельное ранение. Пуля снайпера пробила Саше сонную артерию. Считается — это мгновенная смерть, однако он на последнем издыхании очередью из своего пулемета снял снайпера, иначе следующий выстрел последовал бы практически тут же. То есть он действительно исполнил высочайшую заповедь — положил душу свою за други своя (см.: Ин. 15, 13). После этого, конечно, Саша стал Героем России, посмертно. Группа в этом бою победила, боевики с потерями отступили. Командир остался жив. Прошло несколько лет, и он женился на родной сестре Саши, и у Сашиной мамы теперь есть внук, которого и назвали в его честь — Александром. Вот такая грустная, трагическая, но героическая история.

Это ведь только один пример, а можно приводить еще и еще. Например, на учениях нашего подразделения воздушно-десантных войск в августе прошлого года в Китайской Народной Республике на полигоне Вайбей в провинции Шаньдунь в окрестностях города Вайфан мы видели реальный случай героизма. Десантирование происходило недалеко от берега Желтого моря, а там постоянные туманы по утрам, причем очень мощные туманы, практически ничего не видно до самой земли. Ну и в тумане два парашюта просто сошлись. То есть купола штатно раскрылись, а потом они сошлись. Полностью перепутались стропы, и гибель обоих десантников была уже неизбежной. Но один смог раскрыть свой запасной парашют, и вот так, держа товарища за стропы, на одном парашюте, он и спустился с ним на землю. Парни отделались легким испугом, только один сломал на ноге палец.

В такой ситуации это было практически чудо. Но все, милостью Божией, обошлось хорошо. Один из этих мальчиков некрещеный был. И в конце этого дня они оба пришли в храм (мы развернули там полевой храм прямо на сухопутном полигоне Китайской армии). Ну и, соответственно, этот солдат принял крещение. Он сказал, что его Бог спас. Он именно так это и понял. Вот так… Другой свечечки поставил. («Подсвечники» мы сделали из ящика из-под патронов там же, свечки с собой привезли.)

— Говорят, что на войне атеистов вообще нет. Это правда?

— В армии все, как и везде, — сложно. Может быть, в тот самый момент, когда человек лицом к лицу стоит перед смертью, он и не атеист, наверняка даже — я сам в это искренне верю. Но после, если удастся выжить, он скажет, что остался атеистом. Ну вот вспомните фильм «Живые и мертвые». Там главный герой молился под бомбежкой, а потом сам себя ругал: «Что же мне такое привиделось тогда?». Человек так устроен, понимаете, что задним числом готов многое оправдать или объяснить — слабостью, например, своей, каким-то психологическим срывом. Когда страшно, когда «железо» над головой летает, когда понимаешь, что этот кусок свинца может разбить твою голову на две неравные части запросто, то чего только не скажешь, чего только Богу не наобещаешь. А потом…

— А те ребята, которые все-таки обратились, уверовали, много ли среди них таких, которые сохраняют эту веру, и вернувшись из армии?

— Таких, слава Богу, очень много. Но проявления этой веры… они ведь все равно не воцерковлены, понимаете? Ну, согласитесь, мало посадить картошку, надо за ней еще долго ухаживать, чтобы был урожай. Защищать, чтоб не украли, в конце концов.

— Я где-то читала, что вчерашние солдаты, воевавшие в Чечне, даже священниками становились. Есть такие примеры, по-моему…

— Есть такие примеры, и все это есть, но я вас очень хочу предостеречь от таких вот общих схем. Если бы всегда все так было — я имею в виду влияние Церкви на военнослужащих. До трети вооруженных сил прошли через горячие точки. И воцерковились среди них единицы — если говорить о тех, кто по-настоящему воцерковился. Но надо понять, что армия в любом случае — это не место воцерковления. Ту церковность, которую мы можем назвать истинной, традиционной, можно приобрести лишь в результате сознательной работы над своим сердцем, в том числе и через понуждение себя к церковной жизни в течение нескольких лет обычной, повседневной жизни. И то времени бывает мало… Работа, дача, родственники… А что касается армии, то мы, военные священники, вообще не ставим такую задачу: человека в армии воцерковить. Задача совершенно другая. Задача, во-первых, ему помочь, дать ему некое «духовное основание» для той службы, которую ему все равно нести. Потому что все-таки одно дело — из-под палки работать, из страха служить, и другое дело — понимать, что ты выполняешь очень многотрудное, но благородное и важное служение, защищая Отечество, ту девчонку, в конце концов, которая сейчас где-то живет и не знает, что станет твоей женой.

— А может ли быть оправдание у тех молодых людей, которые, как принято говорить, «косят» от службы в армии? Могут ли служить причиной такого поведения религиозные убеждения?

— С моей точки зрения, это фактически является предательством. А что касается вопросов веры… Еще в четвертом веке, как известно, на одном из поместных церковных Соборов в Северной Африке, в Карфагене, кажется, был принят церковный канон, согласно которому христианин, который в мирное время уклоняется от службы в армии, отлучается от Причастия, тем более — когда идет война. И ведь речь шла о римской армии, где христиан преследовали, в частности за то, что они отказывались принимать участие в языческих жертвоприношениях. А сейчас, когда никто к этому не принуждает, тем более уж пойди, послужи, пока из нашей страны не сделали еще одну часть зеленого пояса исламского. Неужели надо этого дожидаться?

— А как совместить, по-Вашему, евангельскую заповедь «Не убий» с тем, что проявление героизма почти всегда связано с кровопролитием — при защите «своих» все равно приходится убивать?

— Давайте мы с Вами возьмем оригинал текста Священного Писания. В древнеарамейском языке слово «убить» выражалось двумя глаголами, имеющими весьма разное смысловое значение. Эти глаголы «ракса» и «харак».

В заповеди, если не ошибаюсь, использован глагол «ракса». И в данном случае «не убий» — это запрет кровной мести и, соответственно, убийства ради наживы, тогда как «харак» — это запрет убийства вообще. Вот об этом запрете на «убийство вообще» не сказано.

Беседовала Татьяна Бышовец

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3967&Itemid=3