 |
| Фома | Марина Журинская | 17.04.2007 |
Если мы посмотрим на этот факт свежим взглядом, то дух захватывает от того, какая же это ослепительно новая для человечества, величественная, грандиозная задача — художественно осмыслить, художественно освоить красоту, гармонию и цельность творения.
Далее, Благая Весть, в частности, состоит в том, что человек есть венец творения, человек богоподобен, и тем самым человек тоже может быть назван творцом. Это дает художнику — в широком смысле слова — такой высокий статус в мире, о котором до христианства и помыслить было невозможно, потому что творцы великих античных поэм просто увеселяли людей на пирах, а это совсем другое положение. В христианстве же художник — богоподобный творец.
Еще одно следствие богоподобия человека — это его высокая красота, которая означает возможность сделать объектом художественного отображения любого человека, говорить об эстетической ценности любого человека. Можно вспомнить известный голландский портрет дедушки и внука: на нем изображен старик с большим, болезненным красным наростом на носу, с красным лицом — известная болезнь, она производит не лучшее впечатление. А ребенок изображен, наоборот, с личиком невероятно чистым и ясным, чрезвычайно хорошеньким. Но при этом дед и внук смотрят друг на друга с такой любовью и нежностью, что через этот чистый, любящий взгляд и уродство деда становится не таким уж отвратительным, оно не мешает чувствовать любовь к этому самому деду. И это именно христианский взгляд на искусство, потому что Бог любит всех. Это у языческих богов есть любимцы и те, кого они жестоко преследуют, а христианский Бог любит всех, и поэтому каждого следует изображать с любовью. Художник, подобный Богу, на каждого должен смотреть глазами Христовой любви.
И, раз уж мы вспомнили про северное искусство, можно спросить — а как же Питер Брейгель Младший, прозванный Адским? Но Адский Брейгель на самом деле не уродует людей, он художественными средствами отображает свой ужас перед тем, до чего же люди сами доводят образ и подобие Божие в себе; это некоторым образом тоже проповедь и протест против искажения образа Божия.
Если же обратиться к искусству слова, то мы увидим, что в сознание человечества христианство внесло представление о божественном статусе Слова. И основание этого божественного статуса превращает литературу из «плетения словес» в высокое искусство поиска и сопряжения смыслов.
В другом контексте можно коснуться и музыки, но для начала отметим, что христианское искусство отличается от искусства дохристианского невероятной творческой динамикой и расцветом жанров. К примеру, египетская скульптура — это прекрасное, но абсолютно застывшее, не имеющее никакого развития искусство. А если мы сравним историю искусства за 500 лет до Рождества Христова и за 500 лет после Рождества Христова, то прямо-таки буйный расцвет станет совершенно очевиден. Я не музыковед, поэтому я могу говорить о христианской музыке только в этом аспекте, но вижу, что из исключительно скудного сопровождения каких-то ритуалов и атрибута развлечений музыка превратилась в нечто совершенно иное. Церковная музыка внесла в мир звука духовность и гармонию. Можно сказать, что христианство и породило европейскую музыку…
С тех пор, как появилось христианство, внехристианского искусства просто нет. Да, есть какие-то антихристианские направления, но это лишь отталкивание от христианства, то есть отрицание, и больше ничего, и дальше — пустота. Антихристианское искусство находится в той же самой плоскости, и тут можно привести аналогию: пребывание в парадигме христианства для искусства столь же неотвратимо, как пребывание физического тела во вселенной. Эта самая вселенная может очень не устраивать данное физическое тело, но деваться ему некуда — другой вселенной нет.
И наконец, я хотела бы предложить основу для самостоятельных размышлений. Давайте вспомним работу Франциско Гойя «Сон разума рождает чудовищ» — на нее можно смотреть под разными углами, она подлежит разным толкованиям и очень многомерна, но нужно обратить внимание, что сон разума — это не глупость, как можно было бы подумать, а эстетически отталкивающие образы. И тут-то и начинается материал для наших собственных размышлений о том, что именно сфера христианского сознания дает блистательные возможности и пролагает пути для удивительного синтеза умопостигаемого и чувственно постигаемого, для гармонии человеческого сознания и человеческого существа.
