 |
| Русская неделя | Протоиерей Валентин Бирюков | 27.03.2007 |
 |
| Протоиерей Валентин Бирюков |
Смотрю — идет худенький священник лет 50, бородка наполовину седая. Подходит ко мне, снимает пальто, берет меня под локоток: «Пойдем. Будем водосвятный молебен служить. Сейчас мать приедет, у нее сын Анатолий как пришел из армии, так два месяца в больнице пролежал. Но не помогла ему больница ничем. Святой водички ему надо». А сам готовит все для молебна — стоит ждет. Ну, я думал, они уже договоренные с той женщиной, которую мы ждали. Наконец она приходит: «Батюшка! Можно вас попросить…» — «Ну, давай, давай, мать, раздевайся, бидон давай сюда… Вода уже налита, все приготовлено:»
Сотворили водосвятный молебен. Отец Пимен сам попил святой водички, мне дал, пришедшей к нему женщине в бидон вылил воду. «Батюшка! Когда еще приходить?» — «Никогда! Сын твой духовно больной, но сейчас ему уже получше. Пусть по ложечке или по полстаканчика святой водички пьет натощак, молитвы читает — вот и поправится. Будет работать, хорошая работа у него будет, он у тебя молодец».
Я же — за той женщиной. Спрашиваю: «Вы уже были сегодня у батюшки?» — «Нет. Никогда прежде не была! В первый раз пришла». Я сразу понял: правду говорили мне, что он прозорливец, иеромонах Пимен. Только скорей, скорей отхожу от той женщины. Думаю: «Сейчас батюшка меня увидит, неудобно будет, что такой я любопытный». Тут батюшка идет, сразу ко мне: «Ну вот, теперь будешь знать…» Я покраснел до пяток. Как он узнал, что я полюбопытствовал у этой женщины?.. «Ну, ничего, пойдем…»
В горницу зашли, где совершали молебен. «Батюшка, обед готов, — говорит матушка Мария Яковлевна. — Приглашайте гостя!» Помолились мы, сели за стол. Я хоть и не хотел есть, хлебнул супа — и так он мне понравился. Начал есть быстро, а сам думаю: «Какой вкусный суп!» А батюшка мне и говорит на ухо: «Да вот потому и вкусный, что матушка Мария Яковлевна готовит. Она монашка, все монашеские правила вычитывает. И все с молитвою делает — зажигает от лампадки огонек, от лампадки печку зажигает. Вот она чистит картошечку — „Господи, благослови“. Все крестит, все с молитвой. Она без молитвы не живет. Вот поэтому и вкусный суп». Я только на него посмотрел и думаю: «Как он жил, что все мои мысли знает?» Он мне сразу отвечает: «А вот сейчас покушаем — я и расскажу, как я жил».
Эх ты, Господи! Опять попался! Я тогда понял, что он вправду прозорливый. Видит меня насквозь. Это какую духовную силу надо! Сижу, боюсь шелохнуться. Наконец закончили трапезу, поблагодарили Господа. Я иконам поклонился, хозяевам: «Спаси Господи, дай Бог здоровья!» «Ну, пойдем в горницу, — говорит мне батюшка, — будем беседовать». И начал он рассказывать, как прожил свою жизнь.
«Ну, слушай. В миру звали меня Мишей. В детстве служил пономарем, службу отлично знал — читал, пел. Шло время. Я подрос, уже парнем стал. В армию меня не брали, потому что я слабый, комиссию не прошел. Мои друзья все поженились, у них уже дети, да по двое. А я еще один. У меня подруги не было. Мне и говорят: «Миш, ну что ж ты? Вон, Мария-то Панова — смотри, девица какая! Женись, хорошая у вас семья будет. Детки хорошие будут».
Я знал Марию прекрасно. Хорошая девушка. Проводил ее раз до дома, потом другой раз — только как друга проводил, не коснулся даже ее никак… А потом вернулся в храм, зашел в алтарь, сто поклонов земных сделал, так что даже рубашка взмокла… Пришел домой, со скотиной убрался, поужинал и лег спать. Утром встаю — слабость какую-то ощущаю. День, неделя — не могу кушать, аппетит потерялся. Водички попью — и все. А ничего не болит. Усталость какая-то — и все. Мама переживает: что с сыном?.. Пока еще крепость была, ходил, управлялся с делами. А потом уже и ходить не могу. Тогда мамка пригласила священника — поисповедовал он меня, причастил, месяц спустя пришел еще раз — пособоровал. На прощание батюшка сказал мамочке: «На все Божья воля». Тогда мама поняла. Уж раз батюшка так сказал: на все Божья воля, — значит, дело худо. Мать вернулась — бух на колени. Поклоны, слезы. Папка пришел, рядом встал и плачет. Давай с матерью вместе молиться. А я лежу в лежку. До того истощал, что понял — мне уже не жениться. Какой я жених — сам себя не таскаю. И понял я, что нет мне благословения на женитьбу. «Господи, оставь меня живым, — прошу, — маму жалко, как она плачет… Если я умру — не знаю, останется ли мамочка в живых».
Папочка с мамочкой поплакали, а все-таки надо и со скотиной управляться… Вернулись, покушали, помолились, спать легли. Тут я мамочке говорю: «Мам, дай пить». Ох как она обрадовалась. Поняла, что аппетит возвращается.
После этого я помаленьку стал кушать и поправляться. Потом папе и говорю: «Пап, запрягай лошадку, вези меня в церковь». Папа меня под руку, мать под вторую — из саней вытаскивают, в церковь ведут. А люди смотрят, шепчутся: «Миша приехал! Слава Богу!» А Мария стоит, нос повесила — не знает, куда определить себя. И Мария осталась одна, и я один. Вот так. Вот такая судьба… Потом, когда уже стал я снова служить, батюшка спросил меня: «Ну что, Миша, жениться будешь или как?» — «Нет, какое там! Какой я жених…»
Стал пономарем в Алейске. А потом рукоположили в дьякона, через два месяца — в священника. Стал иеромонахом Пименом. Два года прослужил — увидел во сне: нашу церковь ломать будут. И показано было, кто именно из нашего села будет храм ломать. И через два года пришло это время. Те самые люди, которых я во сне видел, которых хорошо знал, церковь — на замок, меня — за бороду (а борода-то еще была — три волосинки), в вагон — и на Колыму. Ну, как везли — известно. В телячьих вагонах. В чем захватили, в том и поехали. Хлебушка не дали с собой даже!
Привезли нас на Колыму, а там уже тысячи людей работают. Много накопилось «врагов советской власти». Мы — пополнение «врагам». Заставили меня рыбу чистить. Разговаривать запрещено было как на работе, так и за столом. И часовой стоит ночью, чтобы не было никакого разговора. Заговорил — бунтовщик.
Кормили нас одними вареными рыбьими головками. Полный таз этих головок принесут, кружка или две кипятка без варки, без сахара (сахар и не спрашивай!) — вот и все пропитание. Все обовшивели, грязные-прегрязные, уставшие. Жили в казармах. На нары из бревен веток накидают — вот и постель. Одежды никакой не давали. В чем приехали, в том и работали, одежда наша — и постель нам, и подушка. Мыла когда дадут по кусочку, когда не дадут. Зато кипятка сколько хочешь. Ну ладно, мы хоть этими головами наедались. Рыбу же солили и в бочках катили на пароход.
Работали только заключенные, а конвоиры были гражданские. Вооруженные. И плетки у них были. Работали буквально до смерти. Кто не может — расстреливали и забивали, как собак… И вот я насмелился, сказал как-то вслух: «Вот нас пасут, как скотинушку, и кормят, как скотинушку». А часовой хоть и у двери стоял (а я шестой был от края), услышал. «Кто это говорит?!» Подошел. За руку меня поймал, руки как клещи: «А ну-ка, бунтовщик! Выходи!» Вытащил на улицу, шапку снял с меня. С крыши капель — снег и дождь. Поставил под капель. Каплет мне прямо в темечко. Я стою. Чувствую — голова совсем замерзает. А часовой мне кричит: «Стой!» Хотел прикладом меня ударить, размахнулся. Думаю: будь что будет: Потом голова закружилась, закачался я, упал — не помню как. Когда очнулся, уже лежал на кровати в больнице. Голова как будто в огне горит и кажется огромной, как бочка. Температура страшная. Аппетит исчез. Долгое время даже слова сказать не мог — такая адская боль была. Потом узнал, что у меня менингит — страшная болезнь. В это время на Колыму привезли пополнение, и конвоирам, когда они направлялись обратно, велели: «Возьмите вон того мальчика, который все кричит: «Мама, мама!» Увезите его, он еще молодой…»
Продолжение следует
Протоиерей Валентин Бирюков. «На земле мы только учимся жить» Непридуманные рассказы — М.: Даниловский благовестник, 2006 г.
Интернет-журнал «Русская неделя»
