 |
| Татьянин день | Диакон Александр Волков | 26.02.2007 |
В начале XXI столетия почему-то стало очевидным, что основной точкой приложения всех усилий Церкви в отношении миссии, обращенной к молодому поколению, является некая молодежная субкультура.
При том, что дискуссия вокруг этой темы ведется уже не первый год, все еще есть потребность в ясно сформулированных и конкретных ответах на вопросы что из себя представляет молодежная субкультура, можно ли с ней «работать», нуждается ли она, эта субкультура в каком-либо воздействии со стороны, и что есть миссия Церкви по отношению к молодежной культуре в разных ее проявлениях?
Небезосновательна позиция, признающая за молодежной субкультурой нечто дистанцированное от взрослой жизни и в массе своей к тому, чтобы называться «низовой», или «трэш-культурой». Подразумеваю, что «трэш», как бы это не резало слух, есть обобщенное понятие, а не отдельное музыкальное направление, или литературная серия молодежных авторов. При этом характерной особенностью трэш-культуры в широком ее понимании есть осознание ее адептами самих себя в качестве находящихся внутри этой культуры. То есть это не взрослые выдумки и не ярлыки психологов, а самоощущение молодого человека.
В средние века низовые формы культуры никем сознательно не воцерковлялись, скорее, если туда, в низы, в «люмпен-пролетариат», и достигали какие-то лучи солнца христианства, то это было единственное, что оставляло добрый след. Но существовала всегда и существует сейчас та «взрослая», «большая», единственно имеющая право на самостоятельное существование христианская культура, ставшая основой всех достижений цивилизации европейской.
Возможно ли представить, чтобы апостол Павел для проповеди выходил на сцену народного театра где-нибудь на окраинах Рима, между выступлением шута и скомороха? При том, что христианство и в век апостольский и позднее сохраняло открытость к восприятию лучших образцов античной культуры, низовых проявлений которой было, впрочем, также немало.
Когда говорят о необходимости пересмотра инструментов миссии, о том, что церковь должна «стать ближе или повернуться лицом», настоятельно необходимы разъяснения: к чему именно надо «повернуться лицом» и насколько «ближе стать»?
К примеру Кинчев, стремительным поворотом к публике своим новым воцерковленным лицом отпугнул большую ее часть. Начальная нарочитая церковность, включение выступлений «архимандрити со диаконы» в концертную программу оказались слишком яркими жестами. Однако, по прошествии времени, при сохранении внутренней наполненности, внешняя атрибутика вернулась, что говорит о выдержанности его нынешней жизненной позиции и честности по отношению к себе.
Кажется странным некое особое привилегированное место отведенное христианскими миссионерами «рок-культуре» среди множества прочих артефактов субкультуры, не менее емко определяющих и отражающих положение вещей в молодежной среде.
Но как возможна проповедь на идейных основах фильмов «Детки» или «Американский пирог»? К чему можно приложить панк-культуру: полуистлевших, но до сих пор цитируемых под гитару на Арбате Егора Летова или Янку. Возможно ли благовествовать ссылаясь на признанное еще в 70-х культовым творение Бёрджеса «Заводной апельсин»?
Как построить диалог на языке байкеров и «вампиров» и «всадников на драконах», и «какофонистов», и «красноголовых». Что же делать с «растафари»? И как обратить «готов»? Ведь все феномены субкультуры не существуют каждый в своем микрокосме, но являются стихийно взаимосвязанными явлениями. Реальность такова, что любитель ямайских ритмов может слушать Шевчука, «скинхед» придти на концерт Кинчева, а истовый буддист БГ одарить глубокими христианскими аллюзиями своей поэзии.
Если уж говорить о проповеди, обращенной к молодежной субкультуре (МС), то честно будет идти до конца и учитывать все ее многообразие, при тщательном знакомстве с которым не каждому захочется продолжать общение с этой самой субкультурой. Иначе окажется, что мы «делаем миссию» только для узкой группы избранных лиц, которые и без нас уже на полпути к храму.
При рассмотрении субкультурного феномена важно также понять, откуда у него «растут ноги». Разве можно себе представить молодежь начала XIX века c некой отдельной от мира взрослых кичливой субкультурой? Скорее наоборот, для молодого человека считалось естественным стремиться поскорее войти во взрослую жизнь, подражать старшим в одежде, манерах, занятиях: писать стихи, носить мундир, участвовать в обедах, ужинах и танцах, в конце концов. Откуда же взялась нынешняя молодежная субкультура, сознательно противопоставляющая себя нормальной взрослой жизни?
Наша школьная русичка на вопли семиклассников о переходном возрасте и требования более чуткого отношения, всегда повторяла: «Переходный возраст бывает только от плохого воспитания». Так вот, есть ощущение, что вся так называемая МС имеет в своей основе именно плохое воспитание, т. е. недостаток вдумчивого, внимательного требовательного и строгого участия взрослых в формировании полноценной личности. Но это уже давно известно, а нас должен тревожить другой вопрос — стоит ли вообще обращать пристальное внимание на проявления МС.
Спрашивается, как Церковь может обращаться к МС, т. е. к тому, что само по себе есть побочный продукт нашего не самого благополучного времени? Уместно ли подкреплять свои стремления обратиться с проповедью к МС ссылкой на апостольские слова: «для всех стал всем, чтобы спасти хотя бы некоторых». Сложно представить, что он стремился стать для «падонкаф — падонком», для «рэперов-рэпером», для гламурных завсегдатаев «Этажа» — гламурным завсегдатаем «Этажа».
Что же прикажете, оставить нашу «осубкультуренную» молодежь вариться в собственном соку? Отнюдь. Для молодого человека привлекательна сложность, претензия на соответствие высокому интеллектуальному уровню. И что как не Церковь может дать возможность реализовать эту не самую дурную амбицию?
Не стоит думать, что молодежь как-то особенно страшится Церкви в сравнении, скажем, со старшим поколением. Еще вопрос, кому легче придти в храм — молодым или старым. Только почему-то в отношение «субкультуры» последних, состоящей из оливье и слоников на полке, как-то никто особо не испытывает миссионерского задора.
Попробуйте привести пример, когда нарочитое стремление Церкви стать ближе и понятнее принесли хороший результат: протестантские движения? наше обновленчество? католическое Аджорнаменто? Соотнесенность с какой традицией руководила организаторами рок-клуба при православном храме или православного чата знакомств «Петр и Февронья»?
Откуда уверенность, в том, что человек ищет в Церкви привычных ему форм существования? Что сможет заставить русского поехать в Австралию, если бы там все будет по-русски, а не по-австралийски?
Абсурдно полагать, что после проведения даже очень успешного миссионерского рок-концерта народ повалит в храм валом. В храм приходят, как правило, отдельные люди, со своими непростыми историями, стесняющиеся своих джинсов ниже бедер, своих железяк в носах и пупках, не знающих, куда ступить и что надо правильно сделать. И ждать будет этот человек, прежде всего ясного, пусть даже строгого и требовательного, но предсказуемого и честного к себе отношения.
Несколько лет назад к нам в храм пришла девушка, маленькая и худенькая, а металла на ней было на добрую пионерскую норму. Постепенно металл спадал, а за ним обнаруживались дивные черты, сейчас она одна из сотрудниц храма. Трудно представить, что с ней было бы, если бы на нее не обратили внимание, если бы тот, кто ее в храме встретил, испугался звенещяй клепаной «косухи», и если бы не отнесся с родительской заботливой строгостью.
Но если отбросить все возможные и испробованные средства миссии, ничего не останется в запасе. Правда только на первый взгляд. Важно осмотреться и понять, что в нашей церковной жизни есть одна важнейшая составляющая, которая в наше время совсем не используется в миссионерских целях. Это — православное богослужение.
Когда молодой человек начинает свой путь в храме, ему важно предложить в первую очередь именно участие в богослужебной жизни, а на худой конец — просто в нормальной, текущей жизни храма. Не стоит при этом выдумывать каких-то особых атракционов.
Девушку попросить еженедельно украшать цветами икону праздника, при этом дать ей свободу творчества, а не говорить «вот сюда пять роз и три гвоздики».
Молодому человеку предложить помогать старосте или алтарникам. Ведь любой молодой человек испытывает удовлетворение, когда он нужен, когда он участник общего дела, а не просто статист. Пускай он многого не понимает, делает ошибки, но он уже внутри, и это — самое важное.
Ясно, что молодой человек, пришедший в храм, требует заботы, ведь он в церковной жизни совсем младенец. Такая забота в виде фестивалей, кружков, секций, форумов, совместных поездок поможет ему укрепиться в храме, но вряд ли привлечет туда изначально.
Аргумент о том, что человек увидит много такого в нашей внутренней церковной жизни, что забудет сюда дорогу, можно оставить на совести говорящих подобное. Если мы знаем, что у нас внутри не все ладно, стоит направить свои усилия на исправление недостатков, а не на их сокрытие.
Стоит задуматься о наличии в среде «практикующих» православных странной кастовости, когда есть «мы» и есть «все остальные». Следует отметить катастрофическую нехватку элементарной культуры доброжелательности. Наша ответственность состоит в том, чтобы человек почувствовал себя в Церкви равнозначной частью целого, а не хроменькой блошкой в мире «продвинутых» верующих.
Заигрывания с молодежью часто сводятся к тому, что мы как будто немного стыдимся сразу открыть главное — т. е. богослужение, как бы опасаясь, что оно слишком длинное, слишком непонятное, на нем придется молиться, стоя слишком близко со злыми «бабками». Но вспомнить хотя бы хрестоматийный пример владимировых послов в Софии и многое становится ясным: не так важно, что человек мало поймет или уйдет с середины богослужения; у него останется самое важное — правильное ощущение церковности, соборной молитвы.
Богослужение — наша главная проповедь, сердце нашей веры. Абсурдно рассказывать человеку о каких-то отвлеченных истинах, о евангельском благовестии, о надежде воскресения, а при этом не иметь в виду богослужения. Это какой-то скрытый обман, будто в той жизни, к которой мы стремимся приобщить молодого человека есть нечто более драгоценное, более христианское, более родное, чем наше богослужение.
Не стоит считать молодого человека дураком или простаком, который от одного вида храма убежит обратно к своей любимой МС, наша основная задача — дать молодому человеку правильное ощущение Церкви и церковности, показать и на собственном примере и на примере жизни всей Церкви насколько глубока и неизмеримо красива жизнь храма и человека в храме находящегося.
